 |
| Агентство политических новостей | Юрий Сошин | 07.11.2007 |
Кризис власти
Основная причина современного кавказского кризиса — это кризис государственной власти. Не международный терроризм, на происки каких-либо зарубежных врагов, а невозможность полноценного функционирования государственно-административной машины порождает дестабилизацию общественной жизни.В настоящее время на Кавказе сложилась квазифеодальная управленческая система, при которой вся власть принадлежит узкому социальному слою правящих элит и связанных с ними родственных кланов. Сосредоточение в пределах узкого правящего слоя административной и экономической власти привело к формированию в ряде регионов (Дагестан, Ингушетия) даже не феодальной, а скорее кастовой системы. При ней общество расслаивается до такой степени, что каждый «слой» становится самозамкнутым и ограниченным по степени доступа к управлению и, как следствие, к возможности получения материальных благ.
Правящие элиты в кавказских республиках в настоящее время спаяны в вырабатывавшийся десятилетиями, с советских времен кланово-кадровый монолит. Положение стоящих у власти людей непоколебимо и строится на системе, берущей начало в традиционной для Кавказа кланово-родовой системе. Управленческие кадры при этом подбираются по принципу кровного родства или личной преданности. Реальные изменения сложившейся системы при этом становятся невозможными. Попытки ротации и замены руководства республик, как показал опыт Осетии и КБР, никаких реальных изменений в общественную жизнь не приносит.
В кавказском обществе отсутствуют какие-либо механизмы, дающие возможность внутриобщественного диалога. Политическая жизнь имеет символический характер, на всех уровнях существует полная бесконтрольность и закрытость при принятии решений. Парламенты выполняют декоративно-ритуальную функцию, а местные СМИ практически безгласны. Оппозиция (в основе которой, как правило, тот же клановый или национальный принцип) жестко подавляется.
Административная власть на Северном Кавказе полностью сливается с экономической жизнью, а положение в управленческой системе жестко связано с доступом к материальным благам. Все более или менее доходные отрасли бизнеса контролируются кавказскими правящими элитами и обслуживают их интересы.
Коррупция в нынешней кавказской квазифеодальной административно-экономической системе становится органическим элементом ее функционирования, реальная борьба с коррупцией становится в принципе невозможной и подменяется ее имитацией, когда громкие «аниткоррупционные» дела заводятся только на чиновников, не входящих в «касту», — к примеру, русских.
Слияние административного и финансового ресурсов властным элитам дает фактически монархические права, и делает невозможным какие-либо общественные изменения. Заодно блокируется и экономическое развитие: эффективно выполнять задачи экономического управления и развития региона современные властители Кавказа не могут, ограничиваясь получением доходов от контроля над торговлей, ЖКХ и малым числом сохранившихся с советских времен эффективных сельхоз- и промпредприятий. Основная масса кавказского населения лишена возможности полноценного заработка, уже произошла массированная архаизация экономики, при которой большинство населения вынужденно живет, как и века назад, за счет примитивного натурального хозяйства.
Главным же источником доходов является использование поступающих из Центра дотационных средств. Реального контроля над использованием федеральных денег нет, и в большинстве своем они на цели общественного и хозяйственного развития не идут.
Правящие кавказские элиты полностью оторваны от реальной социальной и духовной жизни в своих республиках. Никакой общественной поддержки они давно не имеют. Безразличие (а то и ненависть) рядовых граждан к местному руководству переносится и на федеральные власти.
Политика российской центральной власти фактически направлена на консервацию и сохранение зашедшей в тупик системы кавказского квазифеодализма. Сохранение и поддержка Кремлем обанкротившихся правящих режимов, включая абсолютно обанкротившихся фигур типа Мустафы Батдыева — одна из основных причин социального напряжения и религиозного экстремизма в регионе.
Современный экстремизм и терроризм на Кавказе служит, как ни странно, лучшей защитой для кавказских элит — пугая ими Кремль, можно бесконечно долго оставаться у власти.
Однако именно сама властная верхушка кавказских республик, в значительной мере, и провоцирует эти явлении. Реальных механизмов (практикуемые ныне примитивные силовые методы на определенном этапе общественного кризиса начинают давать обратный эффект) для изменения и улучшения ситуации в рамках феодально-кастовой системы не существует.
Современная кремлевская власть в отношении к руководству кавказских республик уже много лет использует принцип «это сукин сын, но это наш сукин сын», но, рано или поздно, такой подход неизбежно должен был привести к параличу власти и ее распаду. Что в настоящее время и наблюдается.
Идеология и война
Население Северного Кавказа живет в правовом и в духовном вакууме, что является немаловажным фактором социальной дестабилизации. Согласно общепринятой в российских властных кругах установке, согласующейся с американскими концепциями, современная дестабилизация Кавказа является частью общемирового кризиса, обусловленного деятельностью международной террористической сети. То есть, во всех современных кавказских бедах виновата заграничная «Аль-Каеда».Но этот подход верен только отчасти. Современные антироссийские выступления на Кавказе имеет многовековую подоснову, берущую начало в Кавказской войне XIX-го века, и даже ранее.
Приход России на Кавказ в большинстве случаев был далеко не мирным и помимо вооруженной борьбы сопровождался борьбой идеологической. Идеи радикального ислама — в форме весьма близкого современному ваххабизму мюридизма — были главной идейной базой для длившейся несколько десятилетий кавказской войны. На Кавказе идеи «газавата» — войны против неверных — разрабатывались десятилетиями и столетиями, и все годы существовали, по крайней мере, в Чечне и Ингушетии, подпольные религиозные организации, хранившие и транслировавшие эти идеи. Эти тайные общества — «вирды» — на Кавказе существуют с дошамилевских времен до сих пор.
В 1918—1920 годах на территории горной Чечни и Дагестана существовало шариатское государство имама Узун-Хаджи, союзное большевикам. На его гербе были шашка, винтовка и Коран. Подобное государство идеологи чечено-ингушского восстания пытались создать в горной Чечне в 1941—1944 годах. Чеченские события осени 1991-го года были так же подготовлены в результате многолетней работы исламистского антирусско-антироссийско-антихристианского подполья. Именно идеи «газавата» подспудно существовавшие в общественном сознании чеченцев и вывели в 1991-ом практически все трехсоттысячное мужское население этого народа на митинги в поддержку «независимой Ичкерии».
Нынешняя террористическая война на Кавказе является прямым продолжением Кавказской войны. То, что северокавказское террористическое движение состоит в духовном родстве с современной международной террористической сетью и подпитывается иностранными деньгами, очевидно. Но все упорно отказываются видеть историческую преемственность идей антироссийского радикализма.
Если брать Чечню и Ингушетию, то там система трансляции идеологии мусульманского радикализма существовала столетиями. Однако в последние годы подобные идеи тщательно пропагандировались (особенно молодежи) среди других кавказских народов, ранее лояльных к России. На всем Кавказе существует отлаженная система пропаганды экстремистских взглядов, по вербовке и обучению новых сторонников «борьбы с неверными». Надо сказать, что религиозный экстремизм в чистом виде пока еще удел очень малой части кавказского общества. В Чечне, где ваххабизм имел серьезную социальную поддержку, его позиции ослаблены.
Однако в условиях массовой социальной маргинализации деморализованного и духовно дезориентированного населения (прежде всего, молодежи), никто не может гарантировать, что идеи «газавата» не станут массовой идеологией. Подобно сорняку, заново прорастающему от корневища, религиозный экстремизм, заменит в сознании масс прежние коммунистические идеалы социальной справедливости, и вновь может стать для российских властей серьезной проблемой. Исламизм и терроризм имели и имеют стабильную базу и все условия для ее расширения, социальный взрыв возникает как протест против бедности бесправия и коррумпированности властей.
Антироссийские идеологические проявления на Кавказе нельзя сводить только к религиозному экстремизму, они очень многообразны и далеко не всегда имеют радикально-исламистский характер.
Турция потратила немало средств на пропаганду своих идей государственного устройства. С ней смыкается пропаганда Евросоюза и США: «Северный Кавказ, по примеру Грузии, должен прийти в семью цивилизованных народов». А такой «приход» подразумевает, естественно, разрыв с Россией. «Варварская Россия» провозглашается главным тормозом на пути прогресса Кавказа.
В плане современной кавказской идеологии огромное значение приобретает история — «идеология, направленная назад». Под маской беспристрастной исторической науки идет мощнейшая волна антироссийской информационной войны. История российско-кавказских отношений подается в крайне негативном для России свете. Она мифологизируется и «легендируется». Многими деятелями кавказской интеллигенции делается все, чтобы представить прежнюю и нынешнюю Россию страной-чудовищем, веками «притеснявшей, истязавшей и угнетавшей свободолюбивые кавказские народы».
Не стесняясь бранной и площадной лексики, многие кавказские дипломированные историки насаждают в кавказском обществе с университетских трибун и газетных полос идеи о «чудовищной вине России и русского народа перед Кавказом» за «многомиллионные жертвы геноцида в период Кавказской войны», за «народоубийство-депортацию», за «духовное развращение горцев». На фоне исторических обвинений и претензий к России, собственная история кавказских народов всячески идеализируется и восхваляется, в общественном сознании формируется образ якобы существовавшего идеального, «духовно чистого» кавказского общества, порабощенного и испорченного «порочной» Россией. На подобных «светско-исторических» построениях строится современная идеология «освобождения от Империи» и «возвращения к высшим духовным ценностям доколониального Кавказа». То, что история является полем для идеологической войны, в Москве не понимает никто. Причем войны, уже выходящей далеко за рамки чистого религиозного экстремизма.
Пророссийски настроенная часть кавказского общества живет пока остатками советской идеологии. Современный кавказец абсолютно не понимает, что представляет собой нынешняя Россия, и вынужденно обращается к духовному наследию советских времен. Советское прошлое, героика Отечественной войны для старшего поколения очень значимы: для них это время, когда был порядок, работа, и все нации жили в мире. Кроме того, коммунистические идеи равенства и социальной справедливости до сих пор значимы в кавказском обществе, Ленин и Сталин для многих остаются героями. Духовное наследие советского периода — это та хрупкая идеологическая нить, которая еще связывает Россию и Кавказ. Но ностальгия по советскому прошлому присуща только тем, кто жил в то время.
В общественном сознании кавказских народов российский идентитет поддерживается выросшими в советское время людьми старших поколений и основанном на традициях и их авторитетом по отношению к младшим поколениям, никогда не знавших советской жизни. Однако «вечный» конфликт «отцов и детей» присутствует и современной жизни кавказского общества. Идеалы «отцов» — т. е. стабильности и мира с русским народом и Россией для все большего и большего количества молодых кавказцев становятся неприемлемыми. И они выбирают новые идеалы, где Россия — царство зла и порока, ислам — царство справедливости. Привлекательность современного исламского радикализма есть в значительной степени следствие стремления к справедливому общественному идеалу.
Однако, стремление к справедливости и акцент на нравственно-этической проблематике характерен далеко не для всех. В современном кавказском обществе (как и в России в целом) преобладают денежно-карьерные, весьма близкие к криминальным, ценностные нормы. Нравственные границы размыты, криминал становится обыденность. Но на Кавказе криминальные явления сочетаются еще и с кланово родственной системой, при которой закон становится избирательным, наказать преступника законным путем становится практически невозможным: у каждого преступника есть родственники или друзья в правоохранительной системе. Справедливость, закон и право на Кавказе становятся все более и более абстрактными понятиями. А бесправие и отсутствие даже надежды на справедливость порождают отчаяние и злобу. Штурм и захват населением Черкесске Дома Правительства КЧР в 2005-ом году, когда зять президента КЧР Батдыева расстрелял в своем доме несколько человек — это наглядный пример копящегося социального напряжения, готового прорваться в любом регионе и в любую минуту. Мусульманский экстремизм при такой ситуации для многих становится «идеологией справедливости», спасением от беззакония, аморализма и безнравственности. Само собой, приносимой виновником этих явлений провозглашается Россия (как и вся христианская цивилизация в целом).
В современной идеологической войне на Кавказе Россия уже потерпела полное поражение. Представить какую-либо внятную идеологическую основу современному Кавказу российские власти не могут, да и не пытаются. Паразитирование на доставшемся от советского времени идеологическом наследстве межнациональной дружбы, «проедание» его — вот то, что представляет собой современная идеологическая политика России на Кавказе. Даже в «войне историй», не менее важной, чем война реальная, современные российские власти противопоставить ничего даже не пытаются.
Начало обострения ситуации в Ингушетии совпало с презентацией 7-го июля 2007-го года книги «классика ингушской литературы» Иссы Коздоева «Обвал». Вот цитаты несколько цитат из этой книги:
«Прошло более ста лет с тех пор, как керастаны (христиане?) оккупировали нашу землю и неустанно пытаются переделать и нашу жизнь и нас самих на свой лад. Как сказали наши замахи, они действуют языком, лестью, подкупом и оружием…
Эти чужеземцы сами отреклись от Бога, стали служить Сатане и нас принуждали к этому. Они нас обвиняли в том, что наши женщины не валяются в кустах с первым попавшим; в том, что мы не пьем водку, как русские; в том, что мы не готовы доносить на всех; в том, что отвечаем кинжалом за оскорбление матерей; за то, что мы хотим иметь кусок хлеба для детей; за то, что принимаем гостя, не спрашивая у него паспорта; за то, что ни под каким страхом не хотим отрекаться от Бога…
Вот в чем разница между нами и этими чужаками. Мы должны уяснить себе и записать по сердцу концом кинжала: нет никакой разницы между их ушедшими царями, сегодняшними большевиками и тем, кто придет потом в будущем, как бы красиво они себя не называли…»
Презентация книги Коздоева проводилась в «Московском доме национальностей» в центре Москвы рядом с площадью трех вокзалов. Системное уничтожение остатков русского населения в Ингушетии началось спустя несколько дней после презентации.
Русский вопрос
Нынешний северокавказский кризис имеет многоуровневый и многосторонний характер, при этом проявляются все тенденции к его расширению и усугублению. Одной из сторон данного кризиса является положение русского населения в регионе.Убийства русских людей в Ингушетии вновь привлекли внимание к «русскому вопросу» на Кавказе. Все последние десятилетия кремлевская власть проводила политику информационной блокады по отношении к проблемам русского населения на Кавказе. По логике вещей, именно русское население в Кавказских республиках должно являться самым преданным сторонником российской власти. Но еще с советских времен центральная власть в СССР и постсоветской России не только не поддерживала русское население Кавказа, но и, фактически, была соучастником его угнетения. Любая попытка русских привлечь внимание к своим бедам провозглашалась проявлением великорусского шовинизма, покушением на «межнациональную дружбу» и «интернационализм».
В результате естественный союзник России в регионе был отдан на милость кавказских владетелей. Оно оказалось самым незащищенным и в экономическом и в социальном плане. Настроения отчаяния, безысходности и пессимизма стали главной составляющей духовной жизни русских на Кавказе. Все последние годы русское население из кавказских республик бежало. Общая доля его сокращалось в каждой республике на десятки процентов, а в Чечне и Ингушетии оно перестало существовать. При нынешних темпах сокращения, русских полностью не останется в Дагестане через пять — десять лет, в Кабардино-Балкарии и Карачаево-Черкесии через двадцать.
Однако центральные российские власти «помогают» русскому населению… строительством православных церквей в покидаемых русским населением городах и станицах. Во властных кругах современной России, похоже, никто так и не задается вопросом: «А возможно ли сохранение Кавказа в составе России при отсутствия на нем русского населения?»
Только недавно, наконец, был нарушен многолетний «заговор молчания» на тему положения русских на Кавказе. Но и до сих пор многие темы остаются табуированными. К примеру, проправительственные СМИ говорят о «русском» и «русскоязычном» населении. Но никто не говорит о том, что вырезаемые русские — это веками живущие в регионе терские казаки.
Фактически запрещено упоминать, что в той же Ингушетии, где сейчас дорезают последние остатки казаков, массовое уничтожение и изгнание русского населения началось еще в 1991-ом году, тогда еще в СССР (а все это было продолжением массовой резни 1917−1918 и 1921-го годов).
Первая резня и русские жертвы на всем Северном Кавказе были в станице Троицкой в мае того же года. В 1991-ом, 1992-ом годах от терских казаков в теперешней Ингушетии целенаправленно и планомерно очищались улица за улицей, квартал за кварталом, станица за станицей. Только названия станиц: Троицкая, Вознесеновская, Николаевская, весьма странные для мест жизни мусульман, напоминают о том, что здесь жили православные люди. Но эту тему в СМИ затрагивать запрещено. В начале 1990-х было изгнано или вырезано около 95% казачьего населения нынешней Ингушетии (чеченцы решению «русского вопроса» учились именно у ингушей). Впоследствии изгнанные ингушами из своих станиц казаки посреди ставропольских степей рыли землянки, копали колодцы и на голом месте строили новые станицы.
Надо также сказать, что одно из главных направлений работы ваххабитского подполья — это полное очищение Кавказа от «неверных», полная дерусификация региона, превращение его «руссишфрай территориум».
Цель эта вполне осознанная и конкретная, методы достижения данной цели отработаны и многократно опробованы «в деле». Это постоянные систематические оскорбления, запугивания, избиения, убийства, подкуп (из специальных денежных фондов) местных «правоохранителей» при попытке расследования уголовных дел об истязаниях русского населения.
В отношении казачества политика мусульманских «борцов за свободу» также предельно проста — полное истребление. Эта цель далеко не нова: как и во время Кавказской, или гражданской 1917 — 1920-й войны нынешние идеологи мюридизма и ваххабизма провозглашают лозунг «Хороший казак — мертвый казак». И, как показывают прежние и последние события в Ингушетии, этот лозунг эффективно проводится в жизнь. По всем признакам ставится цель вызвать общую дестабилизацию региона, в том числе, за счет «социальной детонации», провоцирования антикавказских эксцессов в собственно русских регионах России.
В последнее время явно обозначилась новая линия межнациональной напряженности, связанная с подъемом протестного движения среди русского населения. Настроения отчаяния и безысходности у русских в национальных республиках никуда не исчезли, оно против политики местных властей и Кремля «голосует ногами» — бегством из национальных республик.
Но в сопредельных с северокавказскими республиками регионах, в частности в Ставропольском крае, обстановка сейчас уже на грани взрыва. Недавние массовые волнения в Ставрополе, вызванные убийством русских студентов показали: кредит доверия к власти в регионе почти исчерпан, население уже готово самостоятельно взяться за решение межнациональных проблем. Ситуация грозит выйти из-под контроля властей и перерасти в общерегиональную Кондопогу.
Попытки же запугать жителей края демонстрационными арестами активистов движения за защиту в русского населения по обвинению в убийствах русских же людей, только показали истинное лицо и моральный облик нынешней краевой и центральной власти. В конечном же счете, результатом является окончательное духовное и социальное размежевание между властной верхушкой и населением.
Одним из свидетельств того, что «критическая масса» недовольства уже готова проявиться социальным взрывом, служит тот факт, что реестровое Терское казачье войско, при всей его провластной ангажированности, насчитывает на Северном Кавказе уже 40 000 человек. То есть, в регионе уже есть 40 000 мужчин, потенциально готовых взяться за оружие и не скрывающих факта своей готовности к этому. Если учесть, что казаков-беженцев из одной только Ингушетии в Осетии и на Ставрополье осело несколько десятков тысяч человек, то перспектива «соцальной детонации» региона представляется вполне реальной.
В этом случае далеко не очевидно, что создаваемая все последние годы система по контролю и управлению казачьим движением сможет погасить спонтанные процессы народного возмущения. Как и карательно-репрессивная система запугивания населения с помощью подконтрольной властям правоохранительной системы.
