Геополитика канонического пространства. Часть 2

Русская Церковь сохраняет свои границы вопреки духу «века сего»

Часть 1

ПОЛИСНО-ОБЩИННЫЙ ПЕРИОД

Принципы организации канонического пространства в разные эпохи истории Церкви получали разное применение в зависимости от исторических обстоятельств и тенденций. Можно выделить несколько исторических «трендов», которые с разной интенсивностью определяли конфигурацию канонических пространств в те или иные периоды.

Первый период, который можно условно назвать миссионерским, в общем и целом совпадает с периодом первоначальной апостольской проповеди, хотя многие значимые для него тенденции сохраняются и позднее, вплоть до середины II века. Это период распространения христианства по всему миру, и в особенности на пространстве Римской империи. Никаких стационарных территориальных разделений еще не существует, каждый из апостолов проповедует, переходя из города в город и из страны в страну, но уже намечается сам принцип территориального, точнее — регионального деления миссионерского пространства.

Существует предание о жребии, брошенном апостолами, дабы разделить территории для проповеди. Смысл этого разделения в том, чтобы каждый из апостолов предлагал Благовествование в своей интерпретации и чтобы какие-то различия в проповедях апостолов не смущали верующих. В противном случае возникала ситуация, описанная в посланиях апостола Павла: «У вас говорят: „я Павлов“; „я Аполлосов“; „я Кифин“; „а я Христов“. Разве разделился Христос? разве Павел распялся за вас? или во имя Павла вы крестились?» (1 Кор. 1, 12−13). Это древнейший пласт в истории канонической территории, в этой интерпретации каноническая территория — это территория единой интерпретации доктрины одним из апостолов, нива, на которой сеет и жнет только один из Христовых учеников.

Проповедь апостолов принесла добрый плод, прежде всего, на территории Римской империи. Это не было случайностью — именно структура римского общества оказалась идеальной не только для принятия Евангелия, обращенного ко всем народам, но и для сохранения его. Уже с конца I — начала II века Церковь вырабатывает простую и ясную форму самоорганизации, логически повторяющую организацию античного полиса. Этот второй период в истории канонической территории можно назвать полисно-общинным. Полис — это античный город с прилегающей к нему сельской территорией, город, являющийся не просто скоплением жителей, но гражданской общиной, членство в которой предоставляет определенные права и налагает определенные обязанности. Невозможно быть гражданином двух полисов сразу.

Христианские общины представляли собой как бы полисы внутри полисов, полисы христиан внутри полисов язычников. Христианская община — это городская община, на сельские общины в качестве самостоятельных единиц смотрят косо. Члены общины объединялись церковной властью епископа — преемника апостолов, хранителя учения, совершителя литургии и всех важных церковных дел. Обычно один епископ приходился на город и, в общем и целом, канонические территории совпадали с территориями полисов. Никакой формальной иерархии между епископами в этот период не прослеживается. Первенство епископов тех или иных городов — таких, как Рим, Антиохия, Александрия и т. д., — это первенство чести, воздаваемого городу и его общине уважения, а не власти.

КАНОНИЧЕСКОЕ ПРОСТРАНСТВО В ВОЦЕРКОВЛЕННОЙ ИМПЕРИИ

Следующий период столь же условно можно назвать региональным. Начало этого периода приблизительно совпадает с началом «Константиновой эры» -эпохи тесной интеграции и взаимодействия между Империей и Церковью. Над полисно-общинной структурой предыдущего периода начинает надстраиваться структура региональная, повторяющая административно-территориальное деление Империи на области и провинции. Епископы одной провинции формально воспринимаются как единое целое, как собор епископов соответствующей области, который нуждается в возглавителе-первоиерархе.

Знаменитое 34-е апостольское правило (восходящее к апостолам, но приобретающее актуальность лишь в это время) требует: «епископам каждого народа подобает знати первого в них, и признавати его яко главу, и ничего превышающего их власти не творити без его рассуждения». Центрами, в которых творится церковная политика, отныне становятся митрополии — центральные города имперских провинций, а их епископы — митрополиты, имеющие право ставить епископов во всей области, — становятся настоящими церковными вождями своих областей.

Этот же период — время становления патриархатов, то есть структур, стоящих над митрополичьими округами, главы которых — патриархи имеют право поставлять митрополитов. Если применительно к митрополичьему округу можно говорить о распространении идеального «канонического пространства» епархии на более высокую территориальную единицу, то относительно патриархатов такого сказать нельзя.

Для более поздней эпохи в истории церкви характерна была тенденция к формированию положения «нет земли без патриарха», но исходно патриаршая честь — это привилегия того или иного города, а не митрополии. Здесь речь о влиянии на каноническое пространство не географии, не административного деления, а истории, исторического престижа тех или иных городов. Рим, Александрия, Антиохия, Константинополь пользовались не только административным влиянием, но и историческим престижем — престижем столицы или престижем великого города, а Иерусалим обязан был патриаршей кафедрой исключительно историческому и сакральному престижу. Патриархаты возникают в точках исторического и сакрального напряжения, и потому их власть в какой-то степени иррегулярна по отношению к общецерковному порядку, она специально оговаривается особыми канонами.

Исторические обстоятельства «великого переселения народов» и оказавшего не меньшее влияние на судьбу христианской ойкумены арабского вторжения привели к тому, что разнообразные канонические пространства неожиданно сжались всего к двум центрам, западному и восточному. Варварские вторжения на Западе оставили Рим единственным культурным центром и центром церковного притяжения, к тому же Рим оказался единственным осколком Римской империи в варварской Европе. На Востоке территории Антиохийского, Александрийского и Иерусалимского патриархатов оказались под властью мусульман, и единственным самодовлеющим центром остался Константинополь, стяжавший на себя всю церковную власть в Византийской империи.

Соперничество Константинополя с Римом привело к тому, что каждый из великих церковных центров выстраивает вокруг себя имперскую структуру. На Востоке эта структура была и церковной, и светской, управляемой «богомудрой двоицей» — патриархом и императором. На Западе попытка создать альтернативную христианскую империю из королевства франков, а затем из Германии потерпела неудачу. Папство в итоге выстроило вокруг себя структуру духовной Империи, в которой безусловное духовное доминирование Рима сочеталось с его претензиями еще и на светскую власть. Период Средневековья применительно к истории канонического пространства мы можем назвать имперским — в этот период канонические пространства — как Запада, так и Востока — закрываются в однополярные, замкнутые, экспансивно расширяющиеся за счет внешней среды структуры, ведущие непрерывную конфронтацию.

ПОСТИМПЕРСКИЙ ПЕРИОД

Вторая половина XV — начало XVI века — время крушения имперских структур как на Востоке (ввиду турецкого завоевания Константинополя), так и на Западе, пережившем Реформацию и раскол на два лагеря — католический и протестантский. Разрушены были тотальные имперские структуры, но не пространства, поэтому данный период можно обозначить как постимперский или «трайбалистский».

Константинопольский патриарх оказывается в положении «миллет-паши» — т. е. главы всех православных на территории бывшей Византийской империи, ныне империи Османской. Православные составляют в организме Османской империи специфическую «нацию"-меньшинство, возглавляемую религиозным лидером. Как ни странно, в том же положении оказывается и Папа Римский — из главы транснационального имперского сообщества он превращается в главу «племени» католиков, в одних странах составляющего большинство, в других находящегося на положении гонимого меньшинства. Прежние имперские структуры, лишаясь своего имперского значения, остаются, однако, фактором идентичности, имеющим «трайбалистский» оттенок.

Католичество продолжает свою экспансию и в этот период, но теперь это уже не попытки централизованной унии, а попытки включить в католическую «племенную» общность те или иные периферийные православные пространства — такие, как Украина или христианский Ближний Восток. И в том и в другом случае образуются враждующие этноконфессиональные общности — это православные и униаты на Украине и православные и «мелкиты» на Ближнем Востоке.

Однако трансформации религиозных «племен» в «нации» не происходит. Нации формируются по государственному, этатистскому признаку. И начинают реформировать под себя и церковную, каноническую реальность. Следующий тренд в истории канонических территорий можно назвать национальным. В этот период проявляется тяготение к формированию национально-государственных церковных объединений. Национальные церкви у протестантов появляются в более ранний период, но первоначально это церкви не «племен», а государей, сформированные согласно принципу quiusregioeiusreligio. Под влиянием тех же факторов появляется и Галликанская католическая церковь, созданная по воле французских королей и имеющая значительную автономию от Папы.

Право определять религию было для начала Нового Времени важнейшим признаком и структурирующим фактором государственного суверенитета. Верность стране и народу и национальное единство перед внешней угрозой провозглашались более значимыми ценностями, нежели конфессиональная солидарность, бывшая либо «наднационально-племенной», либо «субнационально-сектантской». Ставшая развитием принципа «чья власть того и вера» европейская веротерпимость образца «Нантского эдикта» и вдохновленных им актов была торжеством принципа Нации над принципом Религии.

Православные князья и цари еще в средние века пытались создавать независимые от греков автокефальные национальные церкви — Болгарскую, Сербскую, одно время существовали независимые Тырновский болгарский патриархат и Сербский патриархат в Пече, однако эта тенденция не была для средних веков ведущей. Зато по рецептам европейских «национальных церквей» была реформирована Петром I Русская Церковь, до того момента носившая имперский характер, будучи, по сути, последней церковью имперского размаха в изменившемся мире.

Петром I национально-государственные ее черты были заострены до крайности — в смысле структуры, а вот в смысле внутреннего содержания XVIII век был как раз периодом «западного пленения» русского церковного сознания.

ВОЗРОЖДЕНИЕ НАЦИОНАЛЬНЫХ ЦЕРКВЕЙ

Эра национальных православных церквей началась XIX веке, одновременно с националистическими революциями в разных православных государствах, отделявшихся от Османской империи: Греции, Румынии, Болгарии, Сербии. Практически во всех случаях, кроме сербского, эти революции кончались конфликтами и расколами с Константинополем, крайне неохотно отходившим от постимперских принципов. В случае с Греческой (Элладской) и с Болгарской церковью сепаратистские движения довели до длительного раскола, в котором в итоге Константинополю пришлось пойти на попятный. Аналогичные процессы происходили и в России, где проводилась национально-имперская церковная политика, собравшая под канонической властью русского Синода и Грузинский патриархат, и воссоединенных украинских униатов.

Запоздалая националистическая дезинтеграция произошла в 1917 году, когда Грузия восстановила свое управление — автокефалию, а на Украине возник автокефалистский «самосвятский» раскол. Для украинских церковных националистов и по сей день церковная «незалежность» является своеобразным фетишем. Последняя волна церковных независимостей прокатилась по православному миру после падения коммунистических режимов — единые канонические пространства Русской и Сербской Церквей подверглись дезинтеграции именно по национально-государственным границам.

ФАНАР: НОВЫЕ ПРЕТЕНЗИИ НА ЛИДЕРСТВО

Современный этап развития канонических пространств определить непросто. Эпоха, определившая себя как «постсовременность» и развивающая «постиндустриализм», и в сферу канонических отношений принесла хаос и двусмысленность, в которых трудно выделить ведущий принцип. Большинство поместных Церквей утратило свое национально-политическое влияние в границах собственных государств. Даже такой, безусловно, национальной и тесно ассоциированной с государством церкви, как Элладская, приходится вести ожесточенные бои с «антиклерикализмом».

Зато большинство поместных церквей выплеснулось за пределы своих «исторических» и «национальных» границ и приобрело весьма причудливые очертания: РПЦ имеет своей канонической территорией и Россию, и имперское пространство Советского Союза, но имеет приходы и в Европе, и в Америке, и в Африке, и в Китае, и даже планирует открытие миссии в Северной Корее. Причем наряду с окормлением русских православных эмигрантов за рубежами России, эти приходы объединяют немалое число «иноземцев», присоединившихся к Православию. Так же, примерно, устроены канонические пространства и Константинопольского и Антиохийского Патриархатов, и Сербской и Болгарской церквей… Стало реальностью и даже почти каноническим термином понятие православия той или иной поместной традиции — русской, сербской, антиохийской, объединяющего при этом людей разных национальностей, гражданства и культур.

Каноническое пространство теряет при этом географическую четкость и становится транс-территориальным. В одной географической точке, чего никогда не бывало прежде, могут иметь кафедры епископы сразу нескольких поместных церквей. Наиболее полно этот принцип организации канонического пространства реализован в США, что не случайно, поскольку именно эта страна задает сегодня многие глобальные тренды. Все попытки создать американское поместное Православие пока что не увенчались успехом и вряд ли в ближайшем будущем им увенчаются, поскольку сама Америка не «поместна» и «национальна» совсем иначе, чем Европа, она сама существует на перекрестье расовых и этнических традиций и предполагает для Церкви столь же причудливый способ сосуществования «ангелов на кончике иглы».

Именно здесь и пытаются сыграть фанариоты, стремясь обеспечить себе место «лидера среди православных традиций» и в США, и в Европе, и на лимитрофном постсоветском пространстве. Тем, кто лишился империи 550 лет назад, хотелось бы теперь разрушить и «имперскую» структуру Русской Церкви, продолжающую сохраняться даже и на современном постсоветском пространстве. Поскольку именно канонические границы РПЦ в значительной степени собирают это пространство воедино и придают ему внутреннюю духовную связанность.

Однако еще более поразительным фактом стало воссоединение 17 мая 2007 года двух расколотых большую часть ХХ века церквей русской традиции. Эта транснациональная, охватившая все континенты объединенная церковная структура как бы обозначает новую тенденцию наступающей эпохи — становление церквей-традиций, объединенных общим историческим и культурным наследием, общим языком, общим духом, а не только территориальными линиями. Фанариоты тоже хотели бы создать такую транснациональную церковную структуру, объединяющую, в частности, США, Европу и Грецию. Однако более консервативное духовенство Греции не хотело бы ликвидации своей церковной независимости — поскольку идеология Фанара является ярко выражено модернистской и потому неприемлемой для большинства греческого епископата.

(Окончание следует)

http://www.rpmonitor.ru/ru/detail_m.php?ID=6690