 |
| Православие.Ru | Аркадий Тарасов | 19.10.2007 |
 |
| Святитель Иона, митрополит Московский и всея Руси |
Время расцвета Рязанского княжества приходится на XIV век и особенно на годы правления великого князя Олега Ивановича (1350−1402). Тогда же усиливается могущество Рязанской епархии. Именно во второй половине XIV столетия «епископы Рязанские и Муромские» (таким было их официальное титулование) наконец выигрывают продолжавшийся в течение нескольких десятилетий спор с Сарайскими архиереями. Еще со времен митрополита Максима († 1305) владыки оспаривали право управления пограничными областями между епархиями: по рекам Воронежу и верхнему течению Дона, а также в среднем Подонье (район Червленого Яра).
Возможно, одновременное усиление великого княжества и владычной кафедры Рязани было обусловлено взаимной поддержкой между местными архиереями и великим князем рязанским. О внимательном отношении Олега к положению духовенства говорит, например, то обстоятельство, что основанный Олегом Солотчинский монастырь превратился в крупнейшего, после владычного дома и великого князя, землевладельца Рязанского княжества. Этот монастырь вплоть до ликвидации независимости Рязани прослужил придворной обителью княжеского рода. Немаловажно и то, что рязанская церковная организация постепенно становится самым большим землевладельцем княжества, уступая по количеству находящейся во владении земли лишь великим князьям. При этом наибольшей долей в общем количестве церковных угодий располагала епископская кафедра.
Впрочем, сила Рязанских владык не была безграничной. Во-первых, на иерархической лестнице епископы Рязанские и Муромские стояли только на четвертом месте после архиереев Великого Новгорода, Ростова и даже Суздаля, но выше епископов Твери. Во-вторых, земельных владений (ни купленных, ни даренных) вне границ княжества у местных владык не было ни в XIV, ни в XV веках, вплоть до 1589 года. Однако немаловажно, что область Мурома и Мещеры, изначально принадлежавшая Рязани, но попавшая к XV столетию в зависимость от Московского княжества, по-прежнему оставалась в церковном подчинении рязанских епископов.
О возросшей силе владычной кафедры косвенно свидетельствуют обстоятельства поставления митрополитами епископов для Рязани. Известны имена двух епископов Рязанских, рукоположенных в первой половине XV столетия. Это выдвинутые из среды московского духовенства Сергий (Азаков) и Иона, будущий митрополит всея Руси.
Несомненно, поставление Сергия (Азакова)[1], в прошлом архимандрита московских кремлевского Спасского и Симонова монастырей, указывает на желание митрополита Фотия обеспечить сторонника митрополичьей политики в лице епископа Рязанского. Можно полагать, что в данном случае митрополит действовал в единомыслии с великим князем московским Василием I, который был бы не прочь видеть проверенного человека, занимающего высокий церковный пост, на землях соседнего независимого княжества и, что не менее важно, в недавно подчиненных Муроме и Мещере. Несомненно, Василий I был лично знаком с будущим епископом Рязанским еще со времен служения Сергия в Москве. Ведь кремлевский Спасский монастырь являлся придворной великокняжеской обителью.
Владыка Иона, как и его предшественник Сергий (Азаков), занял архиерейскую кафедру Рязани после длительного монашеского служения в Симоновом монастыре. Он происходил из семьи землевладельца Федора Одноуша, вотчина которого располагалась в округе Галича Костромского. Иноческий постриг Иона принял «во едином отъ монастырей въ Галичьской земьли», откуда через непродолжительное, по всей видимости, время перебрался в Москву «во обитель Пречистыя Богородицы на Симаново"[2]. Время рукоположения Ионы в епископы Рязанские точно не известно. Ни духовная грамота святителя Ионы, ни его житие, составленное около 1547 года по поручению Ивана IV и митрополита Макария, не называют даты этого события, однако духовная указывает, что он был поставлен в епископы Рязанские от «господина и отца кир Фотия"[3]. По мнению Л.И. Ивиной и А.А. Зимина, какое-то время после вступления на престол Василия II Темного (февраль 1425 г.) Иона еще находился в Симоновом монастыре[4]. О.А. Абеленцева указала на то, что в Супрасльском списке Белорусской I летописи под 1426 годом есть известие о посылке митрополитом Фотием архимандрита Ионы в Тверь, а в 20−30-е годы XV столетия в Москве известен только один архимандрит по имени Иона — симоновский. Возможно, архимандрит Иона и митрополит Иона — одно и то же лицо[5]. Если все это действительно было так, то рукоположение Ионы имело место уже в последние годы жизни митрополита Фотия, между 1426 — началом июля 1431 года.
Хиротония епископа митрополитом Фотием, горячим приверженцем Василия II, произошедшая в обстановке неурядицы вокруг престолонаследия (так называемой «феодальной войны второй четверти XV века» между представителями московского княжеского дома), говорит о том, что митрополит делал сознательный выбор, посвящая человека не только достойного, но и проверенного. Не будь митрополит Фотий совершенно уверен в лояльности архимандрита Ионы к Василию II, симоновский монах не стал бы епископом. Отметим, что житие святителя Ионы свидетельствует о поставлении его в епископы Рязани «советомъ самодержца», то есть Василия II. Естественно, данное выражение в первую очередь представляет собой общепринятую формулировку, но нельзя сбрасывать со счетов возможности того, что при дворе Василия II действительно стремились влиять на замещение высших церковных должностей.
Для оценки причин, позволивших владыке Ионе стать в начале 1430-х годов нареченным митрополитом всея Руси, необходимо также рассмотреть политическую обстановку, сложившуюся вокруг Рязанского княжества в годы епископского служения владыки. Известия о рязанской земле за вторую четверть XV века скудны. Однако политические силы, влиявшие на жизнь княжества, определяются достаточно четко. Условия, в которых владыка Иона начал архиерейское служение, оказались для него непростыми.
Не позже 1427 года великим князем рязанским становится Иван Федорович (†1456). В этом году он заключает договор с великим князем литовским Витовтом[6]. Согласно условиям договора, Иван Федорович признавал себя «служилым князем» Витовта, которому обещал «служити безъхитростно» и «быти заодинъ» (в том числе против внука Витовта — великого князя московского Василия II), а также не заключать ни с кем соглашений «без воли» нового сюзерена. Традиционно данное соглашение рассматривается исследователями в качестве попытки Ивана Федоровича использовать феодальную войну внутри Московского княжества и изменить внешнеполитические связи, заручившись поддержкой влиятельного соседа против притязаний Москвы на господство в Северо-Восточной Руси[7].
В то же время такой же договор был заключен Витовтом и с великим князем пронским. Пронск в то время представлял собой второй центр рязанской земли, где сложилось самостоятельное и независимое великое княжение, на что указывал уже А.Е. Пресняков[8]. Оба княжества периодически конфликтовали между собой, причем пронский князь в первой трети XV века явно не уступал своему рязанскому сопернику. О сильной позиции тогдашнего пронского князя Ивана Владимировича свидетельствует, например, то, что Василий I решил женить своего сына и наследника Ивана на его дочери. Территория Пронского княжества входила в состав Рязанской епархии.
Как видим, уже с первых лет пребывания владыки Ионы на епископской кафедре ему пришлось окунуться в обстановку, где разные политические силы решали собственные задачи. В первую очередь владыке приходилось считаться с позицией рязанского князя, в столице которого находилась его кафедра, и точкой зрения пронского князя, чьи земли составляли существенную часть территории епархии. Также епископ должен был лавировать между лагерями Юрия Звенигородского и Василия II, поскольку область Мещеры, как и любая другая, всегда могла стать ареной борьбы между претендентами на великокняжеский престол. При этом сам епископ Рязанский, как уже говорилось, являлся сторонником Василия II.
Естественно, определенную роль в жизни рязанской земли с 1427 года и вплоть до смерти, последовавшей в 1430 году, играл Витовт. В письме к магистру Ливонского ордена он уведомлял, что великие князья рязанские, пронские и одоевские встали под его защиту[9]. При этом непосредственное влияние литовского князя на политическую жизнь рязанских земель было, вероятно, не столь велико. Однако опосредованное воздействие проявилось достаточно сильно. Так, тесные отношения Витовта с ордынским ханом Улу-Мухаммедом, время правления которого как раз пришлось на рубеж 20−30-х годов XV века, должны были отразиться на политике хана в отношении Рязани.
Географическое положение рязанских земель, расположенных на юго-востоке Великороссии, всегда было связано с угрозой, исходившей от Золотой Орды. Процесс ее распада вступил в середине XV столетия в последнюю фазу. Однако традиционная политика Орды, состоявшая в том, чтобы уравновешивать силы русских князей, продолжалась и в период распада. И Тохтамыш, и Едигей поддерживали рязанскую самостоятельность в противовес усилению Москвы. С другой стороны, принцип «разделяй и властвуй» действовал без исключений, ослабляя тех, кто, на первый взгляд, оказывался в выигрышном положении. Так, Едигей играл на противоречиях Рязани и Пронска, не давая усилиться ни одному из княжеств.
Между тем, как видно из наблюдений А.Н. Насонова, приемники Едигея († 1419) уже не относили Рязань к числу сколько-нибудь важных объектов своей внешней политики[10]. В 20-е и первой половине 30-х годов XV века количество ордынских набегов на Рязань сокращается. Начиная с 1420 и вплоть до 1437 года крупное столкновение имело место лишь один раз — в 1426 году[11]. Вероятно, сравнительное спокойствие рязанских земель было обусловлено тем, что силы Орды оказались оттянутыми на решение внутренних противоречий, а во внешней политике важнейшим направлением деятельности становится Литва.
По мнению Б.Н. Флори, пассивность Орды в отношении княжеств Северо-Восточной Руси и активная деятельность по отношению к Литве в 1430-е годы были напрямую связаны с политикой Витовта, который позволял себе вмешиваться во внутреннюю жизнь державы Джучидов и сделал великое княжество литовское самым опасным западным ордынским соседом[12]. Хан Улу-Мухаммед был одним из ставленников Витовта. Согнанный с ханского трона белоордынским правителем Бараком, он некоторое время укрывался у Витовта, а позднее при поддержке великого князя литовского отбил Сарай и вновь сел на троне.
Вынужденный во многом идти в русле политики Витовта, Улу-Мухаммед, вероятно, не смел враждебно действовать против Рязани — вассала литовского правителя. Когда же Витовт умер, проблема Литвы, несмотря на внутрилитовские неурядицы, осталась для Орды первостепенной: ордынская знать стремилась избежать нового усиления западного соседа. Все это было на руку Рязани, которая, освоившись в обстановке феодальной войны в Московском княжестве, теперь не так нуждалась в опеке сильного соседа (Литвы) и достаточно спокойно чувствовала себя в отношении Орды, занятой на литовском внешнеполитическом поприще.
Возможно, ослабление «татарского» фактора в жизни Рязанского княжества отразилось и на внешнеполитических договорах Рязани. Сравним крестное целование Федора Олеговича Рязанского и Василия I, составленное в 1402 году, с двумя московско-рязанскими договорами периода княжения Ивана Федоровича (первый из них был заключен в 1434 году с Юрием Звенигородским, второй — в 1447 с Василием II). Договор 1402 года специальной статьей предусматривал принципы ведения дипломатических отношений с Ордой и оговаривал ряд особенностей русско-ордынских связей[13]. В договорах же 1434 и 1447 годов определение «Орда» вовсе не встречается, оно заменено на общее «татары». Отдельным пунктом порядок внешнеполитических связей с Ордой не оговаривается, все сводится лишь к подтверждению формулы «а не пристати ми к татаром никоторую хитростью», причем в соглашении 1447 года «татары» ни разу не упоминаются самостоятельно, но всегда совместно с Литвой («не пристати ни к татаром, ни к Литве»)[14].
Некоторая стабильность, характерная для Рязани начала 30-х годов XV века, облегчала и жизнь Рязанского епископа. А.А. Зимин отмечает, что Рязанский епископ Иона уже с 30-х годов XV века был для Василия II наиболее приемлемым кандидатом в митрополиты. Однако исследователь не указывает, в чем именно выражалась приемлемость кандидатуры архиерея, и ограничивается лишь следующим замечанием: «Это соответствовало отношениям Москвы с Рязанью"[15]. Так почему же выбран был именно владыка Иона?
В обстановке феодальной войны, когда духовенство разделилось в своем отношении к воюющим лагерям или занимало выжидательную позицию, выбор должен был пасть на лицо, последовательно поддерживающее один из лагерей. И не просто поддерживающее, но способное стать преданным сторонником. При этом полномочие предложить кандидатуру митрополита получал тот из соперников, который на данный момент мог официально называть себя великим князем. После решения Улу-Мухаммеда о законности притязаний Василия II на великокняжеский престол, что произошло летом 1432 года, вопрос о кандидатуре митрополита мог решить Василий II.
Поскольку вопрос с престолонаследием был решен формально и можно было ожидать нового витка борьбы, Василий вряд ли искал кандидата в митрополиты среди духовенства низшего и среднего звена. Ему был нужен такой местоблюститель, который в случае непредвиденных ситуаций мог использовать не только духовный авторитет и силу централизованной церковной власти, но и серьезные ресурсы как политического, так и экономического характера. Поэтому кандидатуры настоятелей монастырей, не говоря уже о рядовом духовенстве, отпадали. Подобный уровень требований мог быть предъявлен лишь архиереям[16].
Среди архиереев Василий мог выбирать, конечно, только из владык великорусских (включая епископов Пермского и Сарайского). Епископы, чьи епархии входили в состав Литвы и Польши, исключались. Архиереи Коломны (всего лишь удела московского князя), Суздаля (княжества небольшого и давно уже второстепенного), Перми (недавно образованной епархии) и Сарая (влиятельного только в далекой Орде) отпадали сразу. Слишком небольшим был их потенциал.
На епископа Тверского и священноинока Новгорода Евфимия Вяжицкого рассчитывать не приходилось. Традиционно они были слишком независимы, враждебны и крепко держались за свои области. Вряд ли их можно было соблазнить митрополичьим посохом: положение главы Церкви в тревожной обстановке 1430-х годов, характерной для Московского княжества, было далеко не завидным. Да и сам Василий, конечно, не хотел допускать, чтобы глава епархии, связанной с враждебной землей, получил высокий пост.
Оставались Ефрем, владыка Ростовский, и Иона, владыка Рязанский. Как отмечал еще А.А. Зимин, Ефрем (поставлен на епархию в 1427 году, то есть, как и Иона, уже после начала феодальной войны) являлся одним из самых влиятельных епископов и решительным противником галичских князей (в 1435 году его «пограбил» Василий Косой). Именно владыка Ефрем, как представляется, был наиболее удачным кандидатом на пост митрополита всея Руси. Однако великий князь московский предпочел епископа Рязанского Иону. По всей видимости, причины такого решения крылись в чисто политических соображениях.
Вероятно, Василий II считал более действенным опереться в случае необходимости на действительно крепких князей рязанских, нежели на все более хиревших ростовских и ярославских. Возможно, сыграла свою роль и некая преемственность связи рязанских владык с Москвой. Как уже было отмечено, владыка Иона и его предшественник по кафедре Сергий (Азаков) до хиротонии монашествовали в Москве, причем в одной и той же Симоновой обители.
Выбор Рязани, то есть той поддержки, которую могла оказать рязанская земля ее епископу, избранному в митрополиты, а значит и великому князю Василию II, определялся очередным ее усилением. С одной стороны, Рязань была уже не тем мощным княжеством, которое, в случае ухудшения отношений, могло доставить Москве заметные неприятности, с другой — определенный запас прочности, необходимый Василию, у нее был. Изменение политической обстановки на рубеже первой и второй четвертей XV века привели к тому, что в начале 30-х годов Рязань усилилась.
Во-первых, великий князь рязанский Иван Федорович подчинил своей власти пронских князей и, видимо, ликвидировал «великое княжение пронское». На это явно указывают две детали договора 1434 года, заключенного между Юрием Звенигородским и Иваном Федоровичем. Первая из них, отмеченная А.Е. Пресняковым, называет в числе владений Ивана Пронск и «волости проньские"[17]. Вторая деталь, отмеченная Б.Н. Флорей, состоит в том, что в грамоте пронский князь назван не «великим», как в раннем договоре 1402 года, а просто князем[18]. Иван Федорович заявляет: «Со княземъ (выделено мной. — А.Т.) есми с проньским и с его братьею любовь взял"[19].
Во-вторых, в Рязани возникает новый тип монет. До княжения Ивана Федоровича местные монеты чеканились в подражание джучидским дирхемам, а при Иване на них впервые (!) появляется надпись на русском языке, содержащая имя, отчество и титул князя[20]. Отказ от использования чеканки денег ордынского типа равно свидетельствовал как об уменьшении зависимости рязанской земли от Орды, так и о росте политического самосознания правящей рязанской элиты.
Таким образом, в начале 1430-х годов сложились благоприятные условия, обеспечившие епископу Рязанскому и Муромскому наречение в митрополиты Московские и всея Руси. Временное усиление Рязани способствовало тому, что круг политических сил, действовавших вокруг княжества, заметно сузился. Умер Витовт, было присоединено княжество Пронское, практически не беспокоила Орда, из-за продолжавшейся смуты Москва приостановила свою наступательную политику. Все перечисленные факторы способствовали не только спокойному существованию Рязанской епископской кафедры, но и, очевидно, укреплению позиции владыки.
В то же время усиления Рязанской кафедры совпало с общецерковной необходимостью замещения митрополии после смерти митрополита Фотия. Благодаря изначальному доброжелательному настрою по отношению к Василию II, а также благоприятной ситуации для кафедры, способной за счет своих ресурсов поддержать кандидата в предстоятели Русской Церкви, на владыку Иону как на местоблюстителя митрополичьей кафедры падает выбор Василия II. Возможно, вслед за приглашением святителя Ионы стать кандидатом в предстоятели Русской Церкви последовало политическое сближение Москвы и Рязани, выразившееся в заключении крестного целования.
Выше нами уже упоминалось о договоре 1434 года между Иваном Федоровичем Рязанским и Юрием Звенигородским. Из текста договора следует, что прежде существовало «докончание» Ивана Федоровича и Василия II: «Так жо ми не канчивати с твоим братыничем, со князем Васильем… а целованье ми к нему сложити (выделено мной. — А. Т.)"[21]. Когда было достигнуто соглашение между Василием II и великим князем рязанским, точно неизвестно: текст договора не сохранился. Несомненно, это произошло уже после смерти Витовта и не раньше признания за Василием II великокняжеского титула со стороны Улу-Мухаммеда. Вряд ли Иван Федорович рискнул бы идти на крестное целование с московским великим князем, положение которого на престоле в начале 1430-х годов, после смерти покровителей Витовта и митрополита Фотия, стало чрезвычайно неустойчивым. Заключив договор, Иван Федорович мог оказаться втянутым в конфликт с Юрием Звенигородским, выступая на стороне того, чье превосходство было сомнительным.
Подписание договора после возвращения Василия II из Орды, между 1 сентября 1432 года и 30 августа 1433 года, подтверждается и на основании материалов описей архива Посольского приказа XVII века, обнаруженных Л.В. Черепниным[22]. Предположительно, именно в это время (вторая половина 1432 г.) епископ Иона становится местоблюстителем митрополичьего престола. Как было нами установлено, выбор великого князя московского пал на владыку Иону во многом из соображений чисто политических. Раз Василий II решил использовать потенциал Рязанской владычной кафедры, зависевший во многом от успешного состояния дел Рязанского княжества, то можно было ожидать и более тесного сотрудничества между великими князьями на светском уровне. Вероятно, наречение Ионы и заключение московско-рязанского договора имели место в одно и то же время и должны были дополнять друг друга. Известно, что Иван Федорович не подвел Василия II; он посылал свои войска против Юрия Звенигородского и, видимо, завладел очень богатым полоном — возвращение захваченного оговаривалось специальным пунктом в договоре 1434 г.[23] Очевидно, в контексте московско-рязанского договора необходимо рассматривать и помощь Василия II Рязани в борьбе с царевичем Мустафой в 1433 году.
