 |
| Вода живая | Священник Владимир Хулап | 17.10.2007 |
Иерей Владимир Хулап кандидат богословия, клирик храма св. равноап. Марии Магдалины г. Павловска, референт санкт-петербургского филиала ОВЦС МП
Больше, чем квартира
Мы не найдем в Новом Завете ясного предписания крестить или не крестить детей. И это вполне понятно, поскольку он отражает миссионерскую ситуацию молодой Церкви, целью которой было приведение ко Христу взрослых иудеев и язычников.Однако мы неоднократно читаем о крещении не только конкретного человека, но и близких ему людей: «дома Стефана» (1 Кор. 1,16), Лидии и «дома ее» (Деян. 16,15), темничного стража и «всех [домашних] его» (Деян. 16,33); начальника синагоги Криспа «со всем домом его» (Деян. 18,8) и, возможно, сотника Корнилия («спасешься ты и весь дом твой», Деян. 11,14). Понятие «дом» (oikos) в иудейской и греко-римской среде той эпохи включало в себя отца и мать семейства, их детей, живших совместно с ними родственников и даже слуг.
Мы видим, что выражение «он и (весь) дом его» широко распространено уже в Ветхом Завете. Саул обещает Ахимелеху, что умрет он и «весь дом отца» его, после чего погибают «и мужчины и женщины, и юноши и младенцы» (1 Цар. 22,16.19), т. е. уничтожается все потомство. Фараон позволяет братьям Иосифа взять в Египет отца и свои «дома» (Быт. 45,18), посылая египетские колесницы для перевозки их «детей и жен» (ст. 19). То же самое относится и к культовой области: предписание об обрезании включает в себя «весь мужеский пол людей дома Авраама», в том числе и восьмидневных младенцев (Быт. 17,23).
Очевидно, что новозаветное понятие «oikos» в контексте крещения представляет собой параллель ветхозаветному ритуальному языку: крещение, подобно обрезанию, является актом инициации, вступлением человека в Завет и новое религиозное сообщество. Поэтому по аналогии мы можем заключить, что воцерковляемый «дом» включал в себя и детей.
Семь «я»
Конечно, такой «корпоративный» подход ко крещению становится понятным только в контексте особенностей семейного уклада той эпохи. Каждый человек и, прежде всего, каждый ребенок рассматривался как член социума.Маленький человечек в момент своего рождения сразу становился членом семьи — не только социокультурной, но и религиозной ячейки общества.
Подобно тому, как сегодня ребенок не выбирает, какой язык он будет учить в качестве родного, в то время он естественным образом обращался в религию родителей. Никому и в голову не могло прийти возмущаться «нарушением прав ребенка» в иудаизме, где мальчика обрезывали на восьмой день после рождения, или в римской семье, где новорожденного натирали священной солью и трижды обносили вокруг семейного очага с принесением жертвы. Родители, заботившиеся о том, чтобы дать ребенку все необходимое для его жизни и возрастания: питание, одежду, профессию, не могли оставить вне поля зрения и самое важное — свою религию.
В лице отца семейства (pater familias, oikodespotis) семья намного сильнее, чем сегодня, ощущала свое единство и целостность. Поэтому в античности обычно именно его вера определяла религиозную картину в доме. Если он принимал новую религию, то обычно (хотя и не всегда — см. 1 Кор. 7,12) за ним следовала и вся семья. Яркий пример этого мы видим в Деян. 16, 30−34, где тюремный страж спрашивает Павла и Силу: «что мне делать, чтобы спастись? Они же сказали: веруй в Господа Иисуса Христа, и спасешься ты и весь дом твой… и немедленно крестился сам и все домашние его… и возрадовался со всем домом своим, что уверовал в Бога».
Единственное и множественное число в этом отрывке неотделимы друг от друга, поскольку именно приход к вере главы семьи дает возможность спасения всему дому и становится источником общей радости. «Крещальная солидарность» была настолько сама собой разумеющейся, что не было особой необходимости подчеркивать или богословски обосновывать практику крещения детей.
Все сказанное подтверждается и обрядом перехода в иудаизм язычников. Прозелитов-мужчин обрезывали, после чего следовало их ритуальное омовение, которое принимали и женщины. Если у родителей были дети, то над ними совершались те же самые обряды. И это понятно — достаточно представить абсурдность ситуации, когда при переходе супружеской пары в религию монотеизма их ребенок оставался бы язычником.
Христианское «обрезание»
Ап. Павел называет крещение «обрезанием Христовым» (Кол. 2,11) и тем самым рассматривает его в параллели к иудейскому обряду, хотя, конечно, христианское Таинство превосходит, замещает и упраздняет последний. Его слова о «крещении в Моисея в облаке и в море» (1 Кор. 10, 2) подразумевают дарование благодати всему израильскому народу, в том числе и детям. Поэтому логично предположить, что дети верующих родителей, подобно ветхозаветной традиции, также входили в Завет с Богом, однако Новый Завет предлагал и новую форму — совершение крещения.Такую точку зрения косвенно поддерживают и некоторые евангельские тексты. Христос, благословляя детей (Мк. 10,13−16), ясно показывает, что Царству Божьему причастны все независимо от возраста, более того, «кто не примет Царствия Божьего, как дитя, тот не войдет в него». Тем самым приведение детей к принимающему их Христу — важнейшая задача христианских родителей. В словах «не препятствуйте» («пустите детей приходить ко Мне и не препятствуйте им», Мк. 10, 14) используется глагол ???, используемый для обозначения допуска ко крещению (крещение Христа — «Иоанн же удерживал Его», Мф. 3,14; евнуха — «что препятствует мне креститься?», Деян. 3, 36; сотника Корнилия — «кто может запретить креститься водою?», Деян. 10, 47). Поэтому данное место рассматривалось многими христианскими авторами как обоснование практики детского крещения — для него «нет препятствий». Более того, ясные слова Христа «если кто не родится от воды и Духа, не может войти в Царство Божье» (Ин. 3, 5) однозначно требовали его совершения.
Также важно помнить, что первые христиане надеялись увидеть Второе пришествие Христа уже во время своей земной жизни (1 Фес. 15,17), поэтому крещение было для них своего рода эсхатологической печатью перед близким концом мира. В такой ситуации едва ли была возможна дифференциация допуска ко крещению по возрасту. Если родители обращались ко Христу, то они тем самым выходили из царства зла и становились причастными обществу спасаемых. Вряд ли они могли лишить своих детей такой же благой участи — возможность «выбора веры в сознательном возрасте» была немыслима в связи с ожиданием скорого конца.
Восток и Запад
То, что все сказанное — не просто предположения и абстрактные богословские построения, но действительно отражает древнецерковную практику, мы ясно видим у христианских авторов II—III вв.В раннехристианском памятнике «Мученичество Поликарпа» мы читаем о св. Поликарпе Смирнском, ученике Апостола Иоанна Богослова, принявшем мученическую кончину в середине II в., что он «восемьдесят шесть лет служил Христу». То есть очевидно, что св. Поликарп был крещен в младенчестве.
Около 70 года святой Иустин Философ (100−166) в своей «Апологии» говорит о «многих мужчинах и женщинах, с детства бывших учениками Христовыми и сохранивших чистоту в возрасте шестидесяти и семидесяти лет».
Св. Ириней Лионский (130−200) в своем труде «Против ересей» указывает на всеобъемлющее значение спасения, совершенного Христом: «Христос пришел спасти через Себя всех, — всех, которые возрождаются чрез Него для Бога: младенцев и детей, и отроков, и старцев». «Возрождение» было одним из наиболее излюбленных наименований крещения в ту эпоху, поэтому речь здесь идет именно об этом христианском Таинстве, спасительном для каждого человека, независимо от его возраста.
Первое описание того, как происходило крещение детей, до нас дошло в «Апостольском предании» св. Ипполита Римского (ок. 215 г.):
«В первую очередь крестите детей. Все те, которые могут говорить о себе, пусть говорят. За тех же, которые не могут говорить о себе, пусть говорят их родители или кто-нибудь из родственников. Затем крестите мужчин и, наконец, женщин».
Текст не приводит никаких аргументов для обоснования такой практики, она представляется как обычная и общеизвестная, причем единственная ее проблема заключается в том, что маленькие дети не могут говорить, поэтому отрекаться от сатаны и читать Символ веры за них должны родители или родственники.
Ориген (185−254) в своем толковании на Послание к Римлянам говорит, что «Церковь приняла предание от апостолов преподавать крещение и младенцам. Апостолы… знали, что в каждом человеке есть врожденный (первородный) грех, который необходимо омыть водой и Духом».
О том, что в Северной Африке крещение могло совершаться даже на второй или третий день после рождения ребенка, свидетельствует св. Киприан Карфагенский (215−258):
«Ты говоришь (обращается он к своему адресату Фиду), что детей не следует крестить на второй или третий день после их рождения, но необходимо принимать во внимание ветхий закон обрезания [т. е. ждать до восьмого дня]… На соборе нашем [Карфагенский собор 254 г.] мы решили иначе. Все мы за лучшее почли ни одного родившегося человека не лишать милосердия и благодати Божьей».
Все эти свидетельства подтверждаются надгробными надписями на саркофагах и в катакомбах. Одна из них, находящаяся ныне в Латеранском музее и датируемая III в., гласит: «Я, Зосима, верный от верных [т. е. сын христиан], лежу здесь в возрасте 2 лет, 1 месяца, 25 дней». Из римских катакомб до нас дошел текст: «Посвящение ушедшему. Флоренций сделал эту надпись в память о своем драгоценном сыне Апрониане, который прожил 1 год, 9 месяцев и 5 дней. Любившая его бабушка знала, что смерть близка, и попросила Церковь, чтобы он покинул мир как верный (fidelis)». Исходящая от бабушки инициатива говорит о том, что отец ребенка был язычником.
Насколько позволяют судить источники, единственным противником детского крещения в то время был североафриканский богослов Тертуллиан (160−215). В своем труде «О крещении» он пишет: «Полезнее помедлить с крещением, особенно маленьких детей. Зачем же, если в этом нет такой уж необходимости, подвергать опасности крестных родителей, которые и сами могут не выполнить своих обещаний, будучи смертными, или могут быть обмануты проявлением дурных наклонностей своих восприемников?»
Однако и он, очевидно, выступает не против детского крещения как такового, но стремится к тому, чтобы данные крестными обещания не остались пустым звуком. Этот голос остается одиноким и, подобно некоторым другим «оригинальным» богословским взглядам Тертуллиана, противоречит господствующей церковной практике той эпохи.
Преодоление кризиса
Четвертый век принес с собой не только долгожданный мир для Церкви, но и кризис института детского крещения. Взрослые язычники стремились отодвинуть момент своего крещения до самой смерти и умереть в белых крещальных одеждах — яркий пример чему явил император Константин Великий.Подобным образом и родители, в том числе христиане, откладывали крещение своих детей. Тем самым христианские матери искренне желали блага своим чадам: пусть пройдет период юношеских бурь и искушений, все эти грехи молодости простятся в крещении, после чего они смогут обратиться к исполнению высоких требований христианской жизни, — приблизительно так думали в то время очень многие.
С другой стороны, ввиду высокой детской смертности опасность умереть некрещеным была также высока. Ситуацию прекрасно иллюстрирует эпизод, описываемый блаж. Августином в его «Исповеди» (ок. 400 г.): когда он, будучи ребенком, тяжело заболел, его благочестивая мать Моника решила крестить его, однако, поскольку болезнь отступила, она вновь отложила крещение сына, «чтобы не увеличивать вину греховной скверны после крещения».
Сам Августин свидетельствует, что он нередко слышал расхожее выражение: «Оставь его, пусть поступает, как хочет, он же еще не крещен!» Св. Василий Великий родился в христианской семье, однако принял крещение только в 27 лет, св. Григорий Богослов, сын епископа, — в 30 лет, более 30 лет в момент крещения было св. Амвросию Медиоланскому и блаж. Августину. Этот список «позднокрещенных» можно продолжить: св. Иоанн Златоуст, блаж. Иероним, Руфин и т. д.
Однако именно они, став пастырями Церкви, использовали весь свой ораторский дар для проповеди необходимости детского крещения. В 387 г. св. Амвросий Медиоланский обосновывает его ссылкой на ветхозаветное предписание обрезания новорожденных и указывает на то, что некрещеные не могут войти в Царство Небесное (Ин. 3,5). Блаж. Иероним ок. 400 г. называет «тяжелым грехом» христианских родителей откладывание крещения их детей.
Св. Иоанн Златоуст в своих катехизических беседах восклицает: «Ты видишь, как много пользы в крещении… Поэтому мы крестим даже младенцев — хотя они и не осквернены (личными) грехами — чтобы им были дарованы святость, праведность, усыновление, наследование, братство со Христом, чтобы они стали Его членами».
На апостольский авторитет обычая ссылается блаж. Августин: «Безусловно, нельзя пренебрегать обычаем Матери-Церкви крестить детей и рассматривать его как излишний, он — апостольское предание». Св. Григорий Богослов в 388 г. призывает: «У тебя есть младенец? Не давай времени усилиться повреждению, пусть освящен будет в младенчестве и с юных ногтей посвящен Духу. Ты боишься печати, по немощи естества — о, малодушная и маловерная мать!… Дай своему младенцу Троицу — сие великое и доброе хранилище».
Однако он же советует крестить детей в возрасте около трех лет: «О малолетних выражаю такое мнение: дождавшись трехлетия, или несколько ранее, или несколько позже, когда дети могут слышать что-нибудь таинственное и отвечать, хотя не понимая совершенно, однако же запечатлевая в уме, должно освящать их души и тела, великим таинством совершения». Эта практика была довольно популярной в Византии, где на сороковой день происходило воцерковление младенца в храме, крещение же часто совершали в возрасте около трех лет.
На Западе важную роль сыграли пелагианские споры V в., в ходе которых блаж. Августин ясно и подробно сформулировал учение о необходимости детского крещения для очищения от первородного греха. Поэтому Карфагенский собор 418 г. провозгласил анафему «тем, кто не крестит детей».
Ответ реформаторов
Ситуация начала меняться в XIV в., в эпоху потрясений Реформации. Лютер был монахом-августинцем, поэтому он придерживался точки зрения основателя своего ордена, полагая, что детей следует крестить по вере их восприемников и крещение необходимо для омовения первородного греха. Цвингли также не отвергал крещения детей, хотя для него оно было простой аналогией ветхозаветному обрезанию: «дети христианских родителей являются членами христианской Церкви подобно тому, как дети иудейских родителей были членами иудейской церкви».Однако гуманистический индивидуализм все же получил свое религиозное выражение в радикальных протестантских группах «анабаптистов» (букв. «перекрещенцы»). Отрицая крещение младенцев, они настаивали на сознательном крещении только взрослых, в том числе и перекрещивании принявших Таинство в детстве. Однако и их подход в определенной мере был понятен: устав от формализма своего католического окружения, они попытались тем самым подчеркнуть необходимость личной встречи каждого человека со Христом. Возникнув в 20-х годах XVI в. в Саксонии, это движение быстро распространялось по всей Германии, Швейцарии и Голландии, несмотря на резкое неприятие со стороны отцов Реформации.
В настоящее время большинство христианских деноминаций придерживается практики детского крещения (не только православные и католики, но и лютеране, англикане, методисты, епископалы, пресвитериане), в то время как ряд протестантских общин отвергает его (баптисты, пятидесятники, неопятидесятники, менониты, адвентисты и др.).
Крещение — это серьезно
Ответ церковной истории на вопрос, вынесенный в заголовок статьи, ясен и однозначен: в крепких христианских семьях, центром жизни которых действительно был Христос, детей крестили, поскольку именно семья являлась основным местом не только их телесного, но и духовного роста.Проблемы возникали лишь тогда, когда к Таинству относились формально (например, крестные — Тертуллиан), или магически (рассматривая его как Божественный «ластик», которым можно стереть как можно большее количество грехов — в IV в.).
Сегодня мы живем в других условиях и сталкиваемся с проблемами, неизвестными и непонятными для древней Церкви: массовой практикой крещения детей неверующих родителей и наличием 85% крещеных, но невоцерковленных граждан нашей страны.
Вроде бы очевидны и пути решения этих проблем: обязательная катехизация родителей в качестве условия крещения их детей и активная миссия среди крещеных соотечественников для осознания ими необходимости вхождения в ту Церковь, где они формально были крещены. Однако этого не произойдет, пока не станет более серьезным отношение ко крещению внутри самой Церкви: не просто как к «требе», но как к Таинству встречи человека со Христом и его вступления в Церковь (или, при крещении ребенка, начала этого пути, совершаемого в рамках семьи). Только тогда сохраняемое в Церкви предание о детском крещении будет не мертвой буквой традиции, но действительно обновит окружающий нас мир.
