 |
| Русский дом | Владимир Крупин | 11.10.2007 |
И вот теперь уже осень, отступать некуда. Помоги, отче Николае!
Лето прошло, целое лето, но неотрывно в памяти молитвенные дни Великорецкого Крестного хода. Постоянно вспоминаешь его многолюдное, разноцветное шествие среди зелени под голубым небом, слышишь заученные и много раз петые молитвы, памятью зрения видишь тех, кто уже не первый год шёл вместе с тобою, перечисляешь их имена в утренних молитвах, и, конечно, надеешься вновь увидеться с ними, вновь шагать за крестом, за иконой великого защитника русской и вятской земли святителя Николая. Но как же ещё долго до нового Крестного хода, ведь ещё и осень и зима не прошли, ещё впереди великопостные дни, Пасха Христова, а там уже и Вятская Пасха, поход на Великую.
Да, это так, — следующий Крестный ход начинаешь ждать с той минуты, когда заканчивается нынешний, и ты прощаешься с братьями и сестрами у Серафимовского храма в Вятке после последнего пения акафиста святителю Николаю.
Видимо, никогда не объяснить неверующим, что такое — это огромное счастье измученных людей, искусанных комарами, а то и клещами, с ногами в кровавых мозолях, встававших в час ночи, шедших в день часов по 16−18, и плачущих оттого, что Крестный ход закончился.
— Если бы сказали, что сейчас надо развернуться и снова идти, пошли бы, — говорит моя знакомая раба Божия Нина. — Хоть камни с неба вались, пошли бы.
Великорецкий Крестный ход седьмой век каждогодно идёт по русской земле. Он изменялся, он помнит времена, когда шли по 30 тысяч и более, а иногда истончался до 30 человек (1962 г.), но это исчисление количественное, а качественно, по силе молитвы, он был один и тот же. Как Господь, и вчера, и сегодня, и во веки веков Один и Тот же.
— Придёт антихрист в Россию, а мы на Крестный ход пойдём, — говорит батюшка. — И не заметим, кто там приходит-уходит. Тем и спасёмся.
«Год на год не находит», — говорит народная примета. Так и Крестный ход, он всегда разный, и всегда благодатный. Идёт он и при жаре, идёт и при холоде, иногда и под снегом, идёт он и при дождях, и при грозах. Но всегда Господь посылает сияющую, раздвигающую горизонт радугу, всегда даёт силы и обновление души.
Да, можно и дома сидя молиться, в церковь ходить. И слава Богу. Тем более что кому-то уже и не вынести недельное напряжение всех сил. И всё-таки Крестный ход незаменим — это то самое искомое возгревание православного чувства, которого хватает надолго.
Верующий паломник — это раб Божий, воин Христов. Батюшки сравнивают православных паломников и военнослужащих: когда мы в церкви молимся, мы солдаты в казарме, а когда идём Крестным ходом — солдаты в походе.
— Мы идём — ад трепещет, — говорит седой, высокий священник.
Помню его ещё совсем молодым дьяконом, ещё не монахом. Очень он был суров. Шагал в сапогах сорок последнего размера, непрерывно передвигал пальцы левой руки по узелкам чёток, а правой крестился. Одно его замечание стали потом повторять, когда кто-то затевал вдруг разговор на вольные темы:
— Вот вам бы еще гармошку! — Так он образумил двух разговорившихся подружек.
Его огромные сапоги выручили меня раз на молебне, когда на Троицу читали впервые после пасхальных дней коленопреклоненные молитвы. Читали на взгорье у реки Грядовицы. Жарища была пылающей. Он стоял впереди меня. Когда становились на колени, то моя голова полностью умещалась в спасительной тени его гренадёрских сапог.
Сколько же тому лет! Как ни считай Крестные ходы, всё равно нам не достичь великих подвигов крестоходцев старших поколений: Прокопия Ивановича, Маргаритушки, Валентины-Эмили, десятков других, которые ходили неопустительно по 50 и более раз. Маргаритушка ходила 7 лет, и этого уже нам не достичь, а нынешние девчушечки, мальчишечки, отроки и отроковицы, вот это наши будущие старики и старухи, — они пройдут. Радостно за них, они на Крестном пути с малолетства. Ведь это такая дорога, что только раз по ней пройди, и она всегда будет тянуть к себе, потому что намагничена миллионами и миллионами прошедших по ней подошв.
Идёшь и ощущаешь одушевлённость природы, её участие в делах человека. Эти берёзы, ели и сосны помнят нас, растут и старятся вместе с нами. Стоят на страже нашего пути на реку Великую, на место явления чудотворной иконы святителя Николая.
— Ой, матушка-ёлочка, дай хоть немного постою, обопрусь, килограмма три на тебя перевалю, отдохну, — говорит старуха. — Уж теперь-то можно, выдержишь. А я тебя ещё маленькой помню.
Эти пространства тоскуют по нашей молитве, которая всегда в начале лета оглашает их. Эти цветы надеются, что ими обрамят оклад чудотворной иконы. Эти облака приходят постоять над нами и смягчить жару, эти тучи будто с небесного водосвятного молебна окропляют нас освежающей влагой. Эти ночные звёзды появляются специально, чтобы оберечь наш краткий полуночный сон…
Вспоминается вихрастый малыш лет пяти. Он храбро шёл босиком по лужам Медянского бора, прислушивался к старшим, и когда они на привале стали говорить, сколько же нынче людей идёт, пятнадцать, двадцать тысяч? — малыш решительно заявил:
— Вы не то считаете, а я считал правильно — идёт миллион! Вы считаете только взрослых, а надо считать и детей.
Он очень прав, этот малыш — идёт миллион. Миллион воинов Христовых. Разумеется, если посчитать всех участников всех нынешних Крестных ходов, которые свершаются постоянно в каждой православной епархии.
И давайте сопоставим этот миллион с золотым миллиардом, золотой мечтой врагов человечества о том, что на планете должен остаться только миллиард элитного населения, а остальные обязаны вымереть, они не нужны для счастья избранных. Наивная мечта! Как раз выживет этот, идущий Крестными ходами миллион, ибо он бессмертен. Для верующих нет смерти. Малое стадо Христово заслужит Царство Небесное, а миллиарду и заслуживать ничего не надо: место ему давно готово.
Москва готовила подарок Великорецкому Крестному ходу. На Красной площади в храме Василия Блаженного, иначе называемом Собором Покрова на рву, идёт реставрация его престолов. И промыслительно, что первым отреставрировали придел святителя Николая Великорецкого — тот, чей купол и крест обращены к Спасской башне Кремля. Работы были выполнены настолько старательно, что казалось — мы присутствуем не при событии возрождения настенной росписи, иконостаса, а при освящении нового храма. Сотрудники музеев Кремля говорили самые добрые слова реставраторам, были цветы, грамоты, был совершён, самое главное, первый за 80 лет молебен, возглавляемый батюшками Вячеславом Шестаковым и Ярославом Шиповым. Умилительно пел хор, пламя свечей вначале робко, а потом всё увереннее отражалось в золоте и серебре иконостаса!
Только не оставляло досадное чувство, что это, без преувеличения огромное событие, не почтили власть предержащие. Почему именно в этом храме возникло такое чувство? Да потому, что роспись стен его содержала рассказ о шествии чудотворной иконы свт. Николая Великорецкого по рекам Вятке, Каме, Волге, Оке, Москве, о встрече иконы государем Иоанном IV и митрополитом Макарием. Они лично встречали эту икону на дальних подступах к русской столице, сопровождали её, своими руками внесли в алтарь. Заметим, что долгое время после того главный собор Руси назывался Никольским. В этом — наша любовь к святителю выразилась. Помню, одной старушке я сказал, что святитель Николай по происхождению грек, а она обиделась. «Да ты что, он же из Можайска!».
Мы тогда возродимся, когда главные лица государства поймут, что в государстве должен быть государь, что никакой другой идеологии в России, кроме Православия, не было и не будет. Что Россия спасётся только как подножие Престола Небесного, как Дом Пресвятой Богородицы.
А пока даже в Богоспасаемой Вятке не все власти, духовенство вышли встречать возвращающийся Крестный ход. Но нынче возродилась традиция: икону святителя Николая после возвращения в Вятку носят по приходам епархии. Нынешним летом образ шёл по реке Вятке.
А воды Москвы-реки принесли в столицу Поклонный крест с Соловецких островов. Это незабываемо: в Отечестве появилась новая, давно ожидаемая святыня — памятник невинно пострадавшим за Христа. Мы не можем себе представить величие того места, где на века встал этот Крест. Бутово, место, в котором упокоились более 300 убиенных священников и мирян, причисленных к лику святых. Вот где надо сугубо молиться за Россию, вот где надо плакать о своих грехах, просить сил на труды во славу Божию.
Мы стояли на новом ажурном пешеходном мосту через Москву-реку, около храма Христа Спасителя и глядели в сторону Свято-Данилова и Новоспасского монастырей, откуда появились суда, украшенные хоругвями, иконами, праздничными одеяниями духовенства, чёрными мундирами хоругвеносцев. На втором судне, занимая всю палубу, на красном ложе, усыпанном цветами, возлежал, приподнятый главою навстречу движению, обращенный одновременно и к нам, и к небу, величественный золотой крест. Ударил главный колокол Храма. Ему откликнулись колокола стоящего напротив через реку храма святителя Николая в Берсеневке. И казалось, что шествие по водам свершается медленно, торжественно, но вот уже Крест близок к нам, вот он уходит под мост, мы бежим на другую сторону, поём: «Кресту Твоему поклоняемся, Владыко…». Крест удаляется. С моста возглашают пасхальные слова: «Христос Воскресе!», — с кораблей слышится дружный ответ: «Воистину Воскресе!», и вот уже Крест плывёт дальше, и уходят с ним наши молитвы и благословляет его колокольный благовест.
Крест будто торопится в Южный порт, где перейдёт на платформу, чтобы на ней обойти Москву по окружности, оберегая русскую столицу от нечистой силы.
И вот он уже встал над Русской Голгофой, укреплённый в основании камнями Соловков, кирпичами из фундаментов разрушенных безбожниками церквей, окроплённый святой водой и молитвами. Ими и спасёмся.
За такими же крестами идут все наши Крестные ходы. И Великорецкий ход среди них самый, может быть, старший.
