«Пойти в школу для наших попов — кошмар!»

Один из самых известных православных миссионеров диакон Андрей Кураев, всегда мыслящий остро, парадоксально и полемично, на днях посетил петербургский книжный клуб «Буквоед», где ответил на вопросы читателей и корреспондента «Смены». Многие из ответов отца Андрея были неожиданными и даже шокирующими.

«Что же будет с Родиной и с нами?»

— Отец Андрей, почему вы часто повторяете, что у вас отнюдь не радужная оценка современной церковной жизни?

— Назову только одну цифру. Величайший из отцов церкви Иоанн Златоуст — со всех сторон гениальный человек. В 1991 году начали переиздавать собрание его сочинений. Репринтным способом. Первый том вышел тиражом 75 тысяч экземпляров. В 2002 году вышел последний — 25-й том — тиражом 3 тысячи. Вот вам цена разрекламированного второго крещения Руси: даже Златоуст не нужен! Если учесть, что в нашей церкви только приходов около 20 тысяч, на Украине — 12, в Белоруссии — 5, в Молдавии — 2, прибавим к этому около восьми тысяч монахов и пять тысяч семинаристов, то становится понятным, что лишь одному попу из десяти Златоуст интересен и нужен. А это хлеб проповедника, это норма, готовая проповедь! Но у нас даже такие сокровища остаются невостребованными, неактуальными.

— Какой вопрос чаще всего задают вам на встречах?

— Чаще всего спрашивают: «Что же будет с Родиной и с нами?» Ответ довольно прост: будущее у России ясное, короткое и печальное. В августе этого года некий человек, представленный прессе как консультант президента Российской Федерации г-н Дергачев, сказал, что, по данным экспертов, к 2050 году население России более чем наполовину будет состоять из мусульман.

Причем произойдет это в результате миграционных процессов, а не демографических. Если бы демографических, это еще можно было бы проглотить (вдруг татары стали бы рожать детишек больше, чем русские, — ну и слава богу!). А миграционные процессы приведут к тому, что люди из совсем иных стран будут появляться в наших краях. Люди, не имеющие опыта многовекового сосуществования с русским народом. Так что огни парижских пригородов покажутся нам новогодним фейерверком!

Для Шевчука вера — боль, для Михалкова — элемент меблировки

— А куда движется сама православная церковь?

— У меня нет ответа на этот вопрос. Во-первых, сама церковь не воспринимает себя только как организацию. Во-вторых, у нас нет пятилетнего плана развития. В-третьих, церковь — это миллионы людей, у которых очень разные пути и судьбы. Даже у моих собственных семинаристов. Вы хотите, чтобы я поставил общий диагноз, чтобы ответил одной эффектной фразой вроде: «Да, мы вырождаемся в секту фарисеев!» или напротив: «Осталось полгода до всеобщего преображения в оптинских старцев!» И то и другое будет неправдой. Православные священники — разные люди, у них разные таланты, пути, призвание. Одно можно сказать: мы болеем! Солженицын в «Красном колесе» подметил очень точно и горько. Когда он листал кипу дореволюционных газет, периодику, чтобы понять дыхание страны, культуры, его поразила однотипность церковной реакции на происходящие события. Не удалось покушение на императора — служим благодарственный молебен! Удалось — служим панихиду! То есть какая-то потрясающая несоразмерность между проблемами времени, страны и церковной реакцией. К великому сожалению, нечто подобное мы наблюдаем и сейчас…

— Вы процитировали строчку из песни Юрия Шевчука. Что вы думаете о его личности, его активной жизненной позиции?

— Для меня Шевчук пример независимого и непродажного человека. Как-то он мне звонит и говорит: «Отец Андрей, у меня тут юбилей, и президент Башкирии хочет мне вручить диплом народного артиста Башкирии… А я не знаю: брать или нет?»

Я сказал: «Юра, конечно, бери!» Чтобы потом было что бросить к мавзолею в знак протеста. И он поехал. По-моему, это человек, который живет тем, о чем поет.

Но есть люди типа Никиты Михалкова, для которых православие — это просто хороший элемент меблировки. Мол, в приличном доме должно быть немножко православия.

Шевчук — не из таких. Иногда, может быть, это проявляется слишком резко.

А вот у Кинчева, по-моему, есть границы: Кинчев на сцене и Кинчев дома. Жесткая граница. На сцене — сами знаете кто, а дома — нормальный, мягкий, интеллигентный человек, воспитывающий замечательных детей. А Шевчук совершенно такой же и дома, и на сцене, он не играет…

Нашей церкви нужны подвижники!

— Вы сказали, что церковь болеет. Тем не менее многие считают, что наблюдается экспансия православной церкви в самые разные сферы светской жизни!

— Я считаю, что, напротив, экспансия слишком слаба, и это является свидетельством нашей болезни. Это принципиально важный момент. Только со стороны кажется, что попы куда-то рвутся. Например, в среднюю школу. Ну не так это! Для обычного батюшки перспектива пойти в школу — кошмар. Потому что в храме все понятно, все четко: в какой позе я, в какой — мои прихожане. Как они ко мне подходят: «Батюшка, благослови!» и готовы внимать мне. А если я пришел в школу, то там некоторые современные дети могут и послать меня не по церковно-славянскому адресу. И вообще с ними надо говорить не на церковном языке, а как-то иначе.

Это все трудно, рискованно. Да и, простите, за это денег не заплатят. Если священник провел день у себя в приходе, то у него есть надежда какой-нибудь «Мерседес» освятить, заработать и матушке в клюве вечером что-нибудь принести. А если пошел к детям в школу или к солдатам в казарму, то это он туда должен мешок пряников принести. А оттуда — точно ничего не унесет! Я считаю, что экспансия православия в светскую жизнь — это одна из форм излечения от наших болезней. Ведь если я общаюсь с нецерковными людьми, то они все время подставляют мне нелицеприятное зеркало, в котором я могу увидеть то, в чем бы я не хотел себе признаваться.

— А среди современных священников есть подвижники?

— Был у меня студент (которому я даже поставил двойку на экзамене в МГУ!), тогда его звали Миша Васильев, а сейчас он отец Михаил. Так получилось, что этот Миша воцерковился, стал ходить в храм к отцу Дмитрию, который как раз с военными работал. И Миша со временем стал служить в военных храмах. Сейчас он единственный священник в нашей церкви, награжденный орденом Мужества. У нас есть бывшие офицеры-орденоносцы, которые потом поверх орденов и погон надели рясу. А тут обратная вещь. Этот Миша был с нашими десантниками в Косове, из Чечни по полгода не вылезал. Удивительно: он ведь не служил в армии, домашний мальчик! Но он пошел до конца, вплоть до того, что окончил Академию Генштаба, по принципу: если я общаюсь с военными, я должен их ремесло знать не хуже, чем они! Если бы у нас все были такие экспансионистски настроенные священнослужители, тогда бы меньше говорили о печальных болячках нашей церкви.

Михаил Антонов

http://www.smena.ru/news/2007/10/05/12 276/