 |
| Фома | Игумен Дамаскин (Орловский) | 02.10.2007 |
В 1970-х годах занялся сбором сведений о новомучениках Русской Православной Церкви, пострадавших в гонениях против Церкви в XX веке. В 1988 году принял монашество и рукоположен во иеромонаха. С 1991 года — член Синодальной комиссии по изучению материалов, касающихся реабилитации духовенства и мирян Русской Православной Церкви, пострадавших в советский период. С 1996 года — член Синодальной комиссии по канонизации святых Русской Православной Церкви. В 2000 году возведен в сан игумена. Клирик храма Покрова Божией Матери на Лыщиковой горе в Москве.
Член Союза писателей России, руководитель фонда «Память мучеников и исповедников Русской Православной Церкви» (www.fond.ru), член научно-редакционного совета по изданию Православной энциклопедии. Автор семи книг «Мученики, исповедники и подвижники благочестия Русской Православной Церкви ХХ столетия» (1992−2002), составитель полного свода житий новомучеников и исповедников Российских ХХ века (на настоящий момент изданы жития за январь, февраль, март, апрель, май, а также жития тех святых, чья память празднуется только в Соборе новомучеников).
— Почему, как и когда Вы начали заниматься историей новомучеников?
— Я занялся собиранием сведений о новомучениках потому, что считал это своим долгом. Долгом перед Русской Церковью, перед своим народом, среди которого Бог дал счастье родиться. Мы все с вами у Бога много берем, но мало отдаем, получаем благодеяния как должное и не успеваем благодарить. Но когда-то нужно и отдавать. Каким образом в душе рождается самодовлеющее чувство долга и непреложность святой обязанности отдавать — и отдавать, трудясь на определенном поприще — это знает только Господь. Он же и ведет по этому пути. Все внешние обстоятельства по отношению к этому основному факту — преходящи и незначительны.
Когда поприще, или по-церковному — послушание, которое тебе должно проходить, определено, тогда остается только уяснить — как это осуществить, действуя по возможности бесстрастно. И когда ты делаешь не свое, а Божие, то и план, как делать, тебе даст Господь. Первоочередной задачей в начале этого поприща было для меня собирание устного предания — опросы, запись и изучение свидетельств очевидцев.
1970−1980-е годы были последним отрезком времени, когда преклонного возраста свидетели были еще живы, страх, который парализовал народ после прошедшего в стране террора, несколько ослабел, но был еще достаточно силен, чтобы удерживать свидетелей от рассказывания «красивых» историй, и отстранял множество людей, которые за безответственностью и безнаказанностью могли выдавать себя за свидетелей изучаемых исторических событий; таким образом, в те годы кто не знал, тот и не выдавал себя за знающего, а кто знал, тот хорошо осознавал значимость своего свидетельства — что оно есть не просто бытовой рассказ, а свидетельство о мученическом подвиге христианина и, в конечном счете — свидетельство о Христе и Его Церкви, и подходил к этому ответственно и со страхом Божиим. Все церковные свидетели того времени хорошо понимали это и потому скрупулезно пытались сохранить и донести крупицы этих сокровищ, не приукрашивая их человеческим вымыслом. В некотором роде они свидетельствовали о вечности, через их свидетельство доносился освежающий ветер предания, неразрывно связанного с историей Церкви, с гонениями на первых христиан и апостольским временем. Эта атмосфера наполнена Духом Христовым, Который делает жизнь человека по-настоящему ценной и осмысленной. Но времени для опроса оставалось немного, каждый год уносил в мир иной все больше свидетелей, так что, если на первом этапе задача собирания церковного предания еще была осуществима, то в 1990-х годах это стало почти невозможным. Но и на первоначальном этапе собирание предания имело результаты только потому, что была помощь Божия этому делу, которое пестовалось и созидалось Им. Легко ли в незнакомом городе, где живут десять тысяч человек, найти два десятка свидетелей прошлого, бережно сохраняющих его в своей памяти как величайшую святыню? Но Господь указывал именно их, Господь же и подсказывал им, как и о чем нужно поведать.
Когда я приступил к изучению церковного предания, которое в нашу эпоху состоит из исповеднического подвига и мученической кончины членов Церкви, то в стране был в это время материальный и моральный развал, она представляла из себя поле боя после войны, где за смертью физической шла собирать жатву смерть духовная — от выжигающего все стороны жизни безбожия. Внутренний развал в стране как последствие войны против народа превосходит все человеческие ожидания, и только по привычке к беде мы перестаем ее остро переживать и привыкаем к ней. Благодаря исследованию религиозной жизни жителей городов и весей более или менее уяснилась картина на тот момент. К тому времени во всей стране оставалась малочисленная группа преклонного возраста людей, малое стадо Христово людей церковных, которые хорошо помнили наше церковное прошлое и, живя им, были продолжателями его традиций. Они органично связывали с ним свою личную жизнь, сами являлись подвижниками и исповедниками, и в силу сродственности опыта могли адекватно передать свидетельства о мучениках и исповедниках и как в древнем прологе отобразить современные им гонения. Между ними и остальным народом тогда образовалась пропасть, разрыв был таков, что следующее поколение уже ничего не знало о предыдущей истории своей страны и мест, где живет. Какой-то мистический ужас сковал народ огромной страны после революций, гонений, войн и снова гонений.
Кроме устной части церковного предания, оставалась еще письменная, то есть воспоминания, которые свидетели сами записали, и многие из которых в конце ХХ и в начале ХХI столетия были опубликованы.
Прошло около пятнадцати лет, посвященных собиранию устного предания, когда в 1991 году стало возможно изучение архивных материалов, и в частности архивно-следственных дел КГБ. Теперь было можно провести сравнительный анализ фактов устного церковного предания и документов архивов, и Церковь с 1991 года приступила к планомерному изучению архивно-следственных дел для решения последующей задачи прославления новомучеников на основании изучения всех материалов.
— Как образовался Фонд «Память мучеников и исповедников Русской Православной Церкви»? Чем он занимается в настоящее время? Какие задачи стоят перед ним? Планы на ближайшее будущее?
— Фонд «Память мучеников и исповедников Русской Православной Церкви» образовался в 1990-х годах и в 1997 году получил официальную регистрацию. Своей целью он ставит изучение всех проблем, касающихся новомучеников, изучение архивных документов, имеющих общеисторический характер и касающихся взаимоотношений Церкви и государства в советский период, архивно-следственных дел, непосредственно имеющих отношение к мученикам. За восемь последних лет был изучен фонд, состоящий из девяноста шести тысяч архивно-следственных дел и послуживший основой для подготовки к включению в Собор новомучеников Российских — новомучеников Московской епархии, то есть арестованных в Москве и Московской области. Из этих девяноста шести тысяч были отобраны дела, относящиеся к Русской Православной Церкви. Изучение полного фонда является существенно необходимым в подготовке к канонизации.
В реальной жизни все происходит значительно сложнее, чем может себе представить отдельный человек. Например, арестовывают священника в 1937 году, по протоколам допросов мы видим, что он держится мужественно, не идет на компромиссы, не лжесвидетельствует, чтобы облегчить свою участь, не уступает давлению следователей. Если мы здесь остановим изучение, то у нас не останется сомнений в исключительно исповеднической жизни его — но в действительности, если мы ознакомимся со всем архивным фондом, все может оказаться иначе. За два года до последнего ареста сотрудники НКВД вызвали этого священника как свидетеля и потребовали, чтобы он оговорил собрата, а иначе он из свидетеля может превратиться в обвиняемого — и он согласился дать показания против собрата, способствуя юридическому оформлению приговора того к осуждению. Поскольку картотека ведется по фамилиям обвиняемых, а не свидетелей, то найти обвиняемого, который выступил и в качестве свидетеля, можно, лишь изучив весь фонд архивно-следственных дел.
Относительно планов Фонда на будущее следует сказать, что научное изучение архивных материалов, касающееся только прославленных мучеников, представляет из себя безбрежное море. При прославлении мучеников основным, что изучалось, был сам мученический или исповеднический подвиг. Но биографии многих мучеников уходят в дореволюционное прошлое. В силу того, что изучение церковной истории у нас отсутствует по объективным обстоятельствам (до большевистской революции — не успели изучить, после — не дали изучить), поэтому всякий, изучающий биографию того или иного церковного деятеля, вынужден исследовать церковную историю значительно шире поставленной перед ним конкретной задачи, изучать, в каких обстоятельствах жил тот или иной деятель, а также работу тех церковных учреждений, в которых трудился будущий мученик, как например, священномученики архиепископ Пермский Андроник (Никольский), архиепископ Астраханский Митрофан (Краснопольский) или епископ Тобольский Гермоген (Долганев). Их жизни при советской власти было всего около года, а основная часть жизни и церковной деятельности приходится на дореволюционный период, и это значит, что и обращаться нужно к дореволюционным архивным комплексам документов. Русская церковная история в своем дореволюционном течении была прервана слишком внезапно, а между тем едва ли не за целый век ее можно считать почти неизученной. Такого рода изучение, связанное с обращением к архивам, всегда является делом трудоемким и долгим.
— Из чего, как правило, складывается житие нового святого? Если говорить о ХХ веке, то что это — материалы уголовного дела из архива, рассказы очевидцев и людей, знавших человека, различные свидетельства? Что важно отразить в житии?
— Основу большинства житий составляют архивно-следственные дела — мученические акты нового времени, в которых отображены биографические факты мученика, факт его принадлежности к Православной Церкви, время и причины ареста, а также то, как человек держался, когда его пытались склонить к лжесвидетельству против себя или других, его нравственная и религиозная позиция как православного человека. Для составления жития привлекаются послужные списки, документы, касающиеся закрытия церквей, и, конечно, воспоминания современников, если таковые сохранились. Для жития важно отобразить реальную сторону действительности, агиографически обрисовав на основании фактических данных образ святого, его исповедничество; одновременно каждое житие является небольшим научным исследованием, где за каждым названным событием и фактом стоят те или иные проанализированные с точки зрения достоверности документы; святым не нужна ложь, им нужно, чтобы через их реальную жизнь прославлялся Господь.
— Какие обвинения чаще всего выдвигались против верующих? По каким статьям их репрессировали?
— Обвинения, которые выдвигались против верующих, почти всегда основывались на политических статьях — статья 58, пункт 10 и пункт 11, то есть антисоветская агитация и пропаганда, совершенные в одиночку или в составе других лиц. Агитацией же уже считалось, если человек, например, говорил, что в Советском Союзе существуют гонения на верующих. Так как официальная пропаганда утверждала, что их нет, значит, если ты говоришь, что гонения есть, ты занимаешься антисоветской пропагандой. Когда келейник священномученика Гермогена (Долганева) указал красногвардейцу на кражу тем панагии епископа, красногвардеец заявил, что, если келейник расскажет об этом, то это будет расценено как клевета и контрреволюционная пропаганда. Любой упрек режиму в его неправомерных и бесчеловечных действиях или обличение его и его деятелей властями трактовались как клевета и агитация против режима. Церковь же во всей ее деятельности воспринималась государством как организация антисоветская и антикоммунистическая; формально, однако, ее существование было признано советским законом, и принадлежность к Церкви нельзя было истолковать как членство в антиправительственной организации, поэтому сотрудники НКВД обвиняли арестованных духовенство и мирян в политических преступлениях, в агитации и пропаганде против власти. В некоторых же случаях, по примеру создания политических оппозиций, службами госбезопасности с помощью различных провокационных методов создавались оппозиции церковные, которые уже по определению, будучи организационно оформленными как группа единомышленников, считались антисоветскими, и потому их участники арестовывались по принадлежности к ним. Что касается соблюдения законности ведения следствия, то она, насколько вообще употребимо это понятие в тоталитарном государстве, соблюдалась. После введения в России принципов западноевропейской юриспруденции, которая держится на процедуре, порядка такого рода процедур все же старались придерживаться. То есть, если человек под натиском физического или психологического насилия признавал свою вину или против него давали показания два или больше свидетелей, подтверждавших то, в чем его обвиняло следствие, то формально можно было счесть такое дело юридически правильно оформленным — есть признание обвиняемого и показания свидетелей, подтверждающих обвинение, или хотя бы показания двух-трех свидетелей, если обвиняемый не признавал себя виновным. По существу — ложь, но форма соблюдена.
— Как святые люди себя вели перед лицом несправедливого обвинения и вероятной казни? Как они понимали и оценивали происходящее с ними и свое время?
— Для верующих людей, для наших мучеников и исповедников то, что они оказались в тюрьме, и обвинения, выдвинутые против них, имели совсем иной смысл. Они хорошо знали настоящую цену обвинениям, однако они не говорили, что их попадание в тюрьму, выдвинутые против них обвинения и, может быть, близкая смерть являются какой-то случайностью. Это было бы нелепым для верующего человека представлением о мире и о его Создателе. Святые мученики переживали случившиеся с ними испытания и само приближение смерти примерно так, как переживал их священномученик Василий (Соколов), расстрелянный в 1922 году после процесса, на котором арестованные обвинялись в сопротивлении изъятию церковных ценностей, и оставивший нам письма, написанные им в камере смертников. «Апостол Павел говорит по своему опыту, что и передать нельзя красоты небесного мира, что нельзя выразить того восторга, какой обнимает душу вступающих в этот мир, — писал священномученик Василий. — Если это так, — а это ведь так несомненно, — то что же, собственно, жалеть об этом здешнем мире, который прекрасен только изредка, да и в этой временной красоте всегда таит в себе множество всяких страданий и всякого физического и нравственного безобразия. Потому-то и Христос говорит в Святом Евангелии: „Не бойтесь убивающих тело, души же не могущих убить“ (Мф 10:28). Значит, просто только малодушие наше заставляет трепетать сердце в виду этой телесной смерти. И только этот момент, этот миг исхождения души из тела, только он и труден и страшен — а там и сейчас же покой, вечный покой, вечная радость, вечный свет, свидание с дорогими сердцу, лицезрение тех, которых здесь уже любили, которым молились, с которыми жили в общении… И вопрос, какой конец лучше в смысле трудности: такой ли, насильственный, или медленный, естественный. В первом случае есть даже некоторое преимущество — это насилие, эта пролитая кровь может послужить в очищение многих грехов, в оправдание многих зол перед Тем, Кто и Сам претерпел насилие и пролил кровь Свою за очищение наших грехов. Моя совесть говорит мне, что, конечно, я заслужил себе свою злую долю, но она же свидетельствует, что я честно исполнял долг свой, не желая обманывать, вводить в заблуждение людей, что я хотел не затемнять истину Христову, а прояснять ее в умах людей, что я стремился всякую пользу, а никак не вред принести Церкви Божией, что я и думать не думал повредить делу помощи голодающим, для которых всегда и охотно производил всякие сборы и пожертвования. Одним словом, пред судом своей совести я считаю себя неповинным в тех политических преступлениях, какие мне вменяются и за которые я казнюсь. А потому Ты, Господи, прими эту кровь мою в очищение моих грехов, которых у меня и лично, и особенно как у пастыря очень много… Мятежным умом своим я все колеблюсь, не лучше ли еще пожить, еще потрудиться, еще помолиться и подготовиться для вечной жизни. Дай, Боже, мне эту твердую мысль, эту непоколебимую уверенность в том, что Ты взглянешь на меня милостивым оком, простишь мне многочисленные вольные и невольные прегрешения, что Ты сочтешь меня не как преступника, не как казненного злодея, а как пострадавшего грешника, надеющегося очиститься Твоею Честною Кровию и удостоиться вечной жизни во Царствии Твоем! Дай мне перенести и встретить бестрепетно смертный час мой и с миром и благословением испустить последний вздох. Никакого зла ни на кого нет у меня в душе моей, всем и всё от души я простил, всем желаю я мира, равно и сам земно кланяюсь всем и прошу себе прощения…»
Анастасия ВЕРИНА
http://www.foma.ru/articles/1233/
