 |
| Правая.Ru | Сергей Лебедев | 22.09.2007 |
Согласно Е. Холмогорову, дело современных христиан представляется в откровенно плохом свете. Причина этого в том, что «…наше воспитание и наша культура в нашем поколении навязывают совершенно иное отношение к Христианству, точнее к Православию, нежели те, которые Православием и Христианством предполагаются по их внутреннему устройству». Напротив, так же как в общине верных, «в христианском социуме — Византии, Руси и т. д…. самый строй жизни общества объективно делал тебя христианином».
Таким образом, автор откровенно идеализирует «традиционное прошлое», подавая его едва ли не как образец христианского бытия на земле. В этой связи оно противопоставляется «модернистскому настоящему», как некой проклятой эпохе, где христианская жизнь, следуя логике Е. Холмогорова, по определению становится невозможна. Заметим — не просто затруднена («тесные врата» остаются тесными во все времена), а именно невозможна. Тем самым автор фактически становится на грань оригинальной ереси «историцизма» (в ином, нежели попперовское, значении этого слова). Суть этой ереси в следующем: есть времена, когда вера человека спасает, и есть времена, когда не спасает. А решающим фактором спасения выступает не восполняющая все и вся Благодать Божия и не встречный порыв падшего человеческого существа, а свойственный эпохе культурный и социальный контекст — вот так, не больше и не меньше.
Хочется спросить: с чем же это связано? Или Божия Благодать может ослабнуть или усилиться в результате флуктуаций земных отношений? Или Господь теряет «контроль» над ситуацией в современном мире потому, что ослабела Церковь земная? Или Он стал меньше любить Свое творение?
С точки зрения христианина очевидно, что подобные мысли — типичные искушения. Да, иной раз может показаться, что мы заброшены в самую безблагодатную из эпох. Может возникнуть зависть к людям прошлого, более цельным и сильным в своей вере. Может даже охватить отчаяние: «Нет, и в Церкви все не так…» Но спросим: кому нужны все эти наши «кажимости», греховные чувства (зависть), и тем более отчаяние? Вопрос риторический.
Так не лучше ли своевременно гнать от себя подобные помыслы, не доводя их до красивого и правдоподобного концептуального оформления?
Здесь следует отдать автору должное и отделить в его рассуждениях «зерна от плевел». Действительно, в отношении «заточенности Православия» под иную, нежели современная, культурную и социальную действительность, спорить не приходится. Но что следует из того, что уклад жизни традиционного общества был «более церковным», чем современный? Конечно, социальные и культурные установления — великое дело, и они могут существенно облегчить человеку «несение креста». Но, во-первых, именно облегчить, приняв на себя значительную часть его тяжести, что не означает — «приблизить к Богу». К Богу, как известно, приближает обратное. А во-вторых, при наличии такой мощной опоры и требования Его к человеку сразу же возрастают. «Кому многое дано, с того много и спросится». И если «несчастное сознание» современного человека призвано хотя бы довести его до порога Храма, хотя бы сподвигнуть произнести слова молитвы, хотя бы заставить отважиться на исповедь, то человек, воспитанный всесторонне благодатной церковной средой, соответственно, получит и другую, значительно большую, меру испытаний.
Очень интересны и рассуждения Е. Холмогорова о «шестимерном пространстве» духовной жизни, которое образуют «ширина, глубина, высота, настоящее, прошлое, будущее». Но при этом понимается оно автором скорее антропоцентрично, тогда как Бог оказывается вынесен «за скобки». Если бы это пространство понималось им теоцентрично, то, вероятнее всего, автор пришел бы к выводу, что человеческие установления никак не могут «отсечь» какие-то его измерения. Человек только может перестать их воспринимать. Безусловно, такое обеднение культуры и личности, проявляющееся, в частности, в современном индивидуализме — плохо. Но если человек вопреки этому верует и жаждет веры, все измерения духовного пространства все равно будут скрыто, чудесным образом присутствовать в его внутренней жизни и таинственно связывать его с Богом, даже если их внешняя, явленная сторона будет находиться в запустении. Недаром сказано: «Сила Моя в немощи совершается».
Увлекаясь рассуждениями о различных современных нестроениях, не следует забывать о трех важных вещах. Во-первых, о том, что Господу виднее, кого куда «поместить». Если мы рождены в конце XX века в России, то наше призвание — быть здесь и теперь. Не только в этом «расцерковленном» обществе, но и в этом, пораженном индивидуализмом, сознании. Не нравится? Почитай это за испытание. И не следует забывать, что на Руси во времена междоусобиц и иноземных нашествий или в Византии в период иконоборчества испытания православных вряд ли были легче.
Во-вторых, о том, что Господу «все возможно», и что судит Он нас со всеми поправками и на время, и на индивидуальные особенности каждого из нас и его жизненной ситуации. Суть Его призыва к человеку — «ты делай шаг ко Мне, а остальное Я сделаю для тебя». Все наши немощи, личные и социальные, Он провидел до начала времен. И каждому Он назначил ту меру испытания, которая не превышает меры его возможностей.
И в-третьих, о том, что Господь не оставит чад Своих. Как бы ни было больно наше сознание, как бы ни был несовершенен наш образ жизни и неадекватна в религиозном плане привычная нам «логика модерна», не будем забывать, что спасение — не в наших мнимых достоинствах, а в Руке, протянутой нам свыше. Нет на Земле человека, который не пребывал бы в бездне своих грехов — когда бы и где бы он ни родился. Равно как и нет такой бездны, откуда бы Он не мог или не захотел вытащить нас.
