Как перевоспитать телевизор?

— Сделать православный документальный фильм — это одно, — рассуждает Александр Васильевич, — а вот православную телепередачу — это совсем другое. Тем более регулярную телепередачу. Фильмы о Православии в России делают, и порою неплохие фильмы, но вот сделать материал для телевидения — это не каждому дано. Тут надо иметь совершенно особое состояние ума и духа…

— Видимо, дело в том, что зритель по-разному подходит к фильмам и к публицистическим программам: ждёт от них разного, с разным настроением приступает к просмотру — не так ли?

— Разумеется. Кроме того, зритель привык к определенной подаче материала, к нынешней стилистике, а она для православного телевидения совершенно не подходит. Кажется, что тут трудного: показывай красивые храмы, красивые иконы, толпы молящихся, горящие свечи; вот вам житие святого, вот вам новообращённый христианин… Нет, так многого не добьёшься. Яркая картинка, внешняя красивость скоро опостылеют. Нужно показывать зрителю людские судьбы, нужно, чтобы зритель вместе с нашими героями проходил весь долгий, трудный путь их духовного становления — вот тогда мы затронем какие-то глубины зрительских душ, тогда человек действительно не останется равнодушным. Конечно, можно давать с экрана уроки Закона Божия, учить азам православия — но это ближе к документалистике, чем к телевидению. Если же мы хотим рассказать что-то настоящее, то мы должны говорить очень серьёзно и глубоко…

— Как бы вы определили стилистику православного телевидения?

— Я её и для себя-то не могу толком определить. Каждая новая задача всякий раз решается заново. Православное телевидение до сих пор остаётся неоткрытой землёй: здесь всё новое, всё нужно создавать с нуля. Это прекрасно: простор для творчества — необъятный. Не наработано пока никаких штампов, каждая тропа не хожена. Кадры в разных сюжетах могут и совпадать: храм, крест, алтарь, иконостас… Всё обыкновенно, всё почти одинаково повсюду… И вот найти в этой одинаковости что-то новое — это невероятно привлекательно для журналиста. Привлекательно именно с творческой стороны… Помню, как я делал юбилейный материал об Александро-Свирском монастыре. А до этого я уже рассказывал об этой обители несколько лет назад. Как говорить о ней во второй раз? Снова пересказывать житие преподобного? Снова давать те же кресты, те же купола? Я извёлся, я не знал, как вывернуться… Но я решил всё-таки эту задачу! И вот в таких моментах напряжённого творческого поиска для меня и скрыто главное обаяние православной журналистики.

— Поделитесь профессиональными секретами: как вы уходите от неизбежного однообразия сюжетов?

— Что касается видеоряда, то тут, конечно, нужно благодарить моих замечательных операторов… А что до остального — тут вопрос, почти не выразимый словами: это работа души, а то, что происходит в душе, редко поддаётся словесному объяснению.

— Среди журналистов вы, наверное, больше всех знаете о православной жизни в Ленинградской области?

— Среди телевизионщиков — пожалуй, да. Но с газетчиками я бы не рискнул тягаться.

— Какой уголок православной Ленинградской области вам больше всего дорог?..

— Да, у меня есть свои пристрастия… Их два: во-первых, всем известный Коневский монастырь, а во-вторых, никому почти не известный храм Рождества Христова в деревне Надкопанье на реке Паше, за 200 км от Петербурга. Каждое Рождество мы ездим туда, снимаем жизнь общины, беседуем с батюшкой, иеромонахом Антонием (Кузнецовым). Я по-настоящему влюблён в этот приход: в глухомани, в бедности, среди тяжких трудов они всё освещают и согревают своими душами… Я даже так скажу: с одной стороны, хорошо попасть в храм дивный, весь расписанный, позолоченный… Красиво, благолепно… Но по мне лучше храмы, которые не очень расписаны, где и батюшка, и община — все в трудах… Не в обиду будь сказано богатым храмам, но теплоты, душевности, человечности гораздо больше в бедных, ещё до конца не восстановленных церквушках…

— Вас, наверное, и Коневец привлекает своей — покамест — неустроенностью?

— Коневец меня привлекает и поэтому, и по многим другим причинам. Это то самое место, где я физически чувствую, что попал в другой мир. Нет ничего — ни современности, ни больших городов, непонятно даже, на земле ли ты или в каком-то преддверье рая. Я и на Валааме такого не чувствую. Я сразу растворяюсь в коневецких, ладожских просторах и, кажется, себя не помню…

— Я тоже часто бываю в области, в маленьких и больших приходах… Приезжаешь в область к какому-нибудь батюшке и что, как правило, видишь? Приход — человек двадцать, из них половина — дачники, а местный народ — далеко, далеко от храма… Хочу спросить у вас, как у человека бывалого: как по-вашему, может ли заново воцерковиться русская деревня — хотя бы в ближайшие 10 лет?

— Во-первых, надо честно признаться: деревня наша вымирает. Это настолько очевидный факт, что безсмысленно тут что-либо отрицать. Деревня спивается. Условия жизни людей — за редким исключением — очень тяжёлые. И «тяжёлые» — это ещё мягко сказано… Мне кажется, что русский человек, несмотря ни на что, действительно тянется к Богу, но условия жизни ему не позволяют… Поймите меня правильно: чтобы стать православным, вовсе не обязательно жить в хоромах. Я не о том. Просто общество наше настолько нездорово, что сил у него нет подняться из грязи и повернуть лицо к небу. И свершится ли это когда-нибудь? Во всяком случае, очень нескоро. Я знаю, что уныние — это великий грех, но тут не уныние, тут трезвое наблюдение. Русский человек — он ведь такой… Он не то чтобы обижен и не то чтобы забит, но что-то в нём сломалось. Во что-то он поверить не может и не хочет. Кругом неправда, а если это так, то значит, правды и вообще нет! Если правды нет на земле, то, наверное, «правды нет и выше». Хотя, как мне кажется, если изменится жизнь в стране, то и люди изменятся совершенно.

— Какие ваши работы вы числите в своих творческих успехах?

— Нет, об этом неприлично говорить…

— И всё же, чем вы гордитесь?

— Да ничем я не горжусь, кроме того, что мне удалось поработать в Православии, — Господу так угодно было. А моих заслуг тут не так много. Вот радости были. Радостно сознавать, что находишься в числе первопроходцев в православной журналистике. Радостно бывать в монастырях, рассказывать о благодатных храмах… Радостно находить интересных героев: ту женщину на Коневце или бабушку из храма Рождества Христова на Паше, в Надкопанье. Я с ней познакомился в этом году на Рождество: ей 80 лет, и она приехала в Надкопанье в странноприимный дом — немного пожить здесь, помолиться… Беседа с ней — это было что-то сказочное: убогая обстановка, но такие утешительные слова, такая русская душа, что просто сердце разрывается. Нет, главная моя радость — это люди, с которыми встречаешься, которые усиливают в тебе веру, пробуждают в тебе что-то новое, светлое… Я вам вот что скажу: мне теперь всё чаще приходит в голову, что это не я выбираю себе героев, а их выбирают для меня, чтобы они чему-то важному научили меня, чему-то существенно необходимому именно сейчас.

— Как вы видите своего зрителя?

— Никак: просто человек, и всё. Душа живая. Если честно, то я за работой не думаю о зрителе. Я стараюсь делать дело так, чтобы оно соответствовало истине Христовой — хотя бы какой-то части этой истины. А там уж — как Бог даст. Слава Тебе, Боже!

Вопросы задавал Алексей БАКУЛИН

http://pravpiter.ru/pspb/n189/ta017.htm