 |
| РПМонитор | Роман Багдасаров | 18.09.2007 |
Да, языковой фактор не сбросишь со щита: речь запорожцев была украинской. Однако выводить «концепцию» Сичи как большого исторического проекта из ее «этнических корней» было бы, мягко говоря, большим упрощением. Правильнее говорить, что мы имеем дело с обратным влиянием: украинский язык сформировался отчасти благодаря специфической лексике и ритмике сичевого арго.
Ряды запорожцев пополнялись за счет притока искателей воинской славы со всего мира — не только с земель Малой и Червонной Руси, но из многих других стран Восточной и даже Западной Европы. С другой стороны, ни одно из казачьих формирований или «параказачьих» движений (вроде гайдамацтва) не обладало присущей Сичи организационной моделью, выводившей ее на уровень интернациональной воинской корпорации, рыцарского ордена.
Четкие регулы — воинские, аскетические, религиозные, этические -регулировали жизнь Сичи. Вот почему образ «лыцаря"-запорожца остался никем не превзойденным идеалом свободного воина — первообразом всего казачьего мира.
Сегодня для независимых исследователей становится очевидным, что феномен Запорожской Сичи следует анализировать не только с этнолингвистических, но и с более широких, религиозных, культурных и цивилизационных позиций. Открывая дискуссию, мы публикуем ряд очерков историка и религиоведа Романа Багдасарова, который известен своими исследованиями на эту тему.
ОЦЕНОЧНЫЙ РАЗНОБОЙ
Изучавшие запорожское казачество с самого начала давали ему очень разные, подчас взаимоисключающие оценки. Но в одном они безусловно сходились: более двух столетий (с середины ХVI века до 1775 года) в низовьях Днепра действовала регулярная военная организация, с независимой политикой которой приходилось считаться соседним странам — Польше, Крыму, Турции, Литве и Молдавии.При этом вопрос о том, следует ли считать Запорожский Кош рыцарским орденом, до сих пор не выяснен. Даже те специалисты, кто утвердительно отвечает на него, не могут удовлетворительно решить проблему происхождения Сичи, целей ее создания… Далеко не завершен сравнительный анализ устройства, внутреннего быта, этики и религиозности «преславного Войска» с типичными для Западной Европы воинскими братствами.
В то же время, авторы, пытавшиеся увидеть за низовыми «рыцарями» нечто иное: будь то древнее украинское сословие, отдельный этнос, беглых крестьян, «трудовое казачество» или даже «мусульманский феодализм», — вынуждены были так или иначе игнорировать тот факт, что ядро Запорожья носило все признаки воинско-монашеского братства.
РЫЦАРСТВО КАК ОППОЗИЦИЯ
Возможно, эти пробелы объяснимы слабой изученностью мужских союзов восточных славян вообще. А ведь понятие о братстве позволяет проводить четкие параллели и аналогии между такими, на первый взгляд, разноплановыми явлениями, как казачество в целом, вольные промысловые артели, гайдамацкие или даже разбойничьи братства…Закономерно противопоставляя государственное устройство Польши казацкой вольнице, а вольницу европейскому рыцарству, логично было бы сделать следующий шаг. Прежде всего упомянуть, о том, что западное рыцарство, представляя собой жесткую иерархическую структуру, тем не менее, находилось в постоянной глубокой оппозиции к королевским дворам и папской курии.
Ничего удивительного: несмотря на то, что военное сословие может являться важной частью общества, последнее никогда не отождествится с армией, а следовательно входит в противоречие с принципом самоорганизации воинства. Свободные воины, даже если они поступили к правителю на службу, вызывают у обывателя естественное желание держаться от них подальше.
Для Запорожской Сичи было характерно внешнее противостояние разного рода государствам и внутреннее отвержение принципов «мирной жизни». В конечном итоге, это единственное в своем роде казачье войско, долгое время не могло найти для себя подходящую нишу в обширной Российской Империи. Оно было отторгнуто екатерининской системой и смогло возродиться лишь полвека спустя — под другим именем и в другой исторической ситуации. В итоге количество казачьих войск (одиннадцать) так и не достигло двенадцати — числа полноты и социальной завершенности в христианской символике: 12 колен Израиля, 12 апостолов, 12 врат Небесного Иерусалима, 12 уделов Великого князя Владимира Крестителя, 12 годовых праздников и т. п.
ПАМЯТЬ О ВЕЛИКОЙ СКИФИИ
Земля, приютившая Сичь, считалась не только «прекраснейшей в Европе» по плодородности, но издавна порождала множество легенд. Низовья Днепра и Великий Луг к востоку от реки отождествляли с Гилеей, упомянутой Геродотом, — местом выпаса диких кобылиц, где Геракл и змеедева Ехидна зачали скифский род — лучших всадников, которых знала Эллада. О своем наследовании «скифославянским вождям» напоминал Крымскому хану кошевой атаман Иван Сирко в письме 1675 года.Скифия занимала в греко-римской географии полярно противоположное Египту место: если благоденствие последнего определялось водой, управлявшейся людьми, то жизнь сарматских степей зависела от атмосферной и дождевой влаги, находившейся в ведении богов.
Нижнее Поднепровье было загадочной областью: «…У нас есть могилы предков, — писал царь сколотов Иданфирс Дарию, — вот попробуйте разыскать их и разорить». Именно там, где с 1652 по 1709 год располагалась Чертомлыцкая Сичь, археологи обнаружили царские курганы скифов. Рядом шумели священные дубы острова Хортицы, под которым дружинники-росы приносили жертвы, отправляясь на лодках-моноксилах до Константинополя.
Христианство добавило новые штрихи к классическому образу Нижнего Поднепровья. Запорожцы стали именовать свой край обетованной Палестиной, раем Божьим на земле, а город Самарь, например, — «истинно новым и богатым Иерусалимом». Московский царь Иван Грозный напоминал Великому князю Литовскому в апреле 1560 года, что «Днепр под Крымом — Божий, а не королев». Удивительно, как возникновение на этой территории казачьего войска под началом Дмитрия Вишневецкого не вызвало нареканий со стороны самого блюстителя «прародительского» достояния?..
Кажется, Грозный, в отличие от пришедших следом Романовых, умел находить общий язык с «баловнями-казаками», не ущемляя их свободы. Преследуя свою корысть; он сваливал на них все неприятные инциденты на границах с соседями-соперниками, однако явно не спешил навести порядок.
ЗАЩИТНИКИ ИЛИ ГРАБИТЕЛИ?
Защита европейских рубежей от турецко-крымской экспансии явилась внешним предлогом для протежирования Запорожского казачества со стороны правительств Стефана Батория и Ивана IV. Идея рыцарского католического ордена была весьма популярна среди польской шляхты в XV—XVI вв.еках, а в православной Московии аналогичный проект воплотился даже с бoльшим размахом. Однако ни Опричное Войско, ни скромный Орден Святого Лазаря нельзя назвать предшественниками Коша. Ведь ни религиозная война с мусульманством, ни, тем более, защита монаршего трона не определяли его политики. Запорожцы с равным успехом совершали вылазки в Крым и на побережье Турции, а затем обрушивались на польское панство и дома подвластных ему холопов; а из-за набегов запорожцев на Россию, Галичину, Молдавию или Полесье страдала прежде всего православная паства.И все же казацкие «грабунки» объективно подрывали турецкую экономику на завоеванных землях Подунавья и Северного Причерноморья, которые служили продовольственной базой для Блистательной Порты. Как замечает Сергей Лепьявко, «они были эффективным способом борьбы против извечного „неприятеля Святого Креста“». С другой стороны, когда казаки прикрывали «свой недостаток и наготу» имуществом магнатов, это отнюдь не свидетельствовало об их жажде социальной справедливости, просто дворы крупных землевладельцев были полнее укомплектованы «заслуженным жолдом».
Финансовые операции, связанные с отмыванием «казацкого хлеба», составляли часть теневой экономики и редко проходили по документам.
Проще всего, казалось бы, видеть в Запорожье антигосударственное, криминогенное начало — социального паразита. Но внутренние причины создания Войска при этом никак не проясняются. Почему, например, при крайне нестабильной политической ориентации и явном несоблюдении мирского законодательства — запорожцы упорно именовали себя «честными лыцарями», «кавалерами», открещиваясь от стереотипа «лихих людей», гайдуков? Как совместить импонирующий нам до сих пор идеал средневекового рыцарства со столь неожиданной самоидентификацией тех, кого императрица Екатерина Алексеевна заклеймила «вредным скопищем под собственным своим неистовым управлением»?
В этом «российская Минерва» не была одинока: так отзывались о сичевиках всегда, когда требовали или пытались их разогнать. Когда же с казацкой силой были связаны чьи-либо военные интересы, отношение к Сичи кардинально менялось: в Кош слали войсковые клейноды, признавали за ним все права отдельного сословия, подтверждали владение занимаемыми им территориями, а виднейшие царедворцы и даже ученые мужи спешили записаться в состав куренных товарищей.
Разумеется, Сичь провоцировала возникновение массы неустойчивых и нерегулярных образований на Великом степном кордоне, всегда преследовавших более узкие цели, а потому быстро распадавшихся. Подобные временные казацкие образования свидетельствуют о наличии единого центра, от коего тянутся их «родословные».
БЫЛИ ЛИ КАЗАКИ РЫЦАРЯМИ?
Ко времени появления Сичи большинство знаменитых воинских орденов Запада уже сошло или готовилось сойти с исторической арены. Тевтонские рыцари соединились с ливонскими Меченосцами с единственной целью: под патронатом польской короны из монахов-воинов превратиться в помещичье сословие (1562). Рыцари Святого Иоанна Иерусалимского уже не могли оказывать былого влияния на средиземноморскую ситуацию. Дух рыцарства замер на европейских землях, а жесткая опека Генуэзского (на юге) и Ганзейского (на севере) торговых союзов на период с XI по XV век устранила угрозу пиратства на всех омывающих континент водах, включая Черное море.Если исходить из чисто внешних признаков, то, разумеется, между западноевропейским рыцарством и восточноевропейским «казацтвом» большое расстояние. И все-таки они восходят к общему паттерну. Просто воплощение этого паттерна на конкретных исторических почвах происходило по-разному.
В отличие от товарищества по оружию западных орденов, принявших форму строительного цеха, Запорожская Сичь имела структуру пастушьего кочевья, что выражалось в должностной лестнице и соответствующей атрибутике.
Само название главной ставки Запорожья — Кош, равно как и его устройство, родственны тюркскому кхош — «укрепленный та — «укрепленный табор». Так называли десять соединенных овечьих стад. При каждом стаде у крымских татар состояло три чабана. Наиболее активный и сведущий становился начальником пастухов объединенного стада и получал при этом титул одамана. Центральное управление всеми отдельными стадами сосредоточивалось в коше, где и проживал одаман. Центральное управление всеми отдельными стадами сосредоточивалось в коше, где и проживал одаман.
К 1775 году Сичь была поделена именно на десять административных округов — паланок. Поэтому если под Сичью понимали постоянную столицу всего казачества, то слово кош употребляли в смысле самогo запорожского правительства, иногда временного, его главной ставки.
Кстати, сакральный смысл коша, кошницы (плетеной корзины) заставляет вспомнить этимологию Грааля, главной реликвии европейского рыцарства. В ирландском сryol — «корзина изобилия», а франко-валлийское Соr (s) Benoit означает «благословенный рог», рог изобилия.
Будучи христианским братством, «Арматное стадо» возводило себя к евангельскому «малому стаду» собранному в «кошаре» (Ин, 10:1), а в кошевом атамане, которому вручался тростниковый посох с золоченым яблоком-навершием, видело воплощенный образ Пастыря Доброго. Известно, что в Войско действительно входили многочисленные табунщики, скотари и пастухи овец — чабаны. «Мы как стадо без пастуха!» — уговаривали гетмана Богдана Хмельницкого в 1648 году. Украинское «загін» — отряд, восходит к пастушьему «загін» — загон для стада.
Излюбленный способ обороны казаков в открытом поле — табор — указывает на индоиранские корни военной тактики ордена. В древнерусском языке подобный укрепленный стан, лагерь, обоз именовался товаром. Слово товар, в свою очередь, происходит от авестийского вар — замкнутая крепость, построенная царем Золо — замкнутая крепость, построенная царем Золотого века Йимой.
Назвавшись «товариществом», запорожцы подчеркнули свою кшатрийскую принадлежность. В польском войске towarzystwo’м считалось исключительно дворянство, служившее в гусарских, панцирских и других хоругвях (для обозначения воинов-недворян употреблялись термины «жолдацтво», «шеренговые»).
Однако родственность рыцарству прослеживается у запорожцев и на более глубинном, инициатическом, уровне. Только определенная посвятительная практика давала право запорожцу гордо именоваться «козаком» и «лыцарем». Об этом стоит поговорить отдельно.
(Продолжение следует)
http://www.rpmonitor.ru/ru/detail_m.php?ID=5617
