 |
| Радонеж | Сергей Худиев | 12.09.2007 |
Иногда говорят, что США сами на себя навлекли такую беду высокомерным своим империализмом; это напоминает разговоры в западной прессе о том, что Россия сама на себя налекла Беслан. Да, мы можем высказать много упреков к внешней политике США; однако причина терроризма — не в ней. Я бы даже сказал, что видеть в ней причину терроризма неверно и опасно, так это ведет нас к предположению, что, если вести себя как надо, «не навлекать» ненависть террористов остынет и они прекратят свои действия. Предположение это ошибочно, Примерно так же можно высказывать много негодования по поводу предвоенной политики Франции, Польши или СССР — но было бы неверно думать, что нападение Гитлера было вызвано политикой этих стран, хотя Гитлер пытался создать такое впечатление. Гитлеровская агрессия была вызвана внутренней логикой самого гитлеризма. Как говорил он сам, «Я не для того создал вермахт, чтобы он не наносил ударов. Во мне всегда была внутренняя готовность к войне.» Наивно думать, что, выкажи поляки, французы или русские больше кротости, Вермахт был бы перепрофилирован на сбор картошки.
Ненависть исламистов к Западу — причем Западу, включая Россию — обусловлена не поведением Запада, хорошим или плохим, а внутренней логикой самих исламистов. Действия Запада могут помогать поддержанию этой ненависти — но не они ее породили. Исламизм есть реакция на тот болезненный раздражитель, которым для мира Ислама является Запад сам по себе.
Дело в том, что Ислам воспринимается его последователями не только как путь вечного спасения, но и как путь устроения справедливого, гуманного и изобильного общества здесь, на земле, в соотвествии с Шариатом, законом, который мусульмане полагают богооткровенным. Оглядываясь в прошлое, мусульмане видят блестящую исламскую цивилизацию, в средние века даже превосходившую Европу по уровню развития. Тем более болезненно они воспринимают нынешнее положение дел. Люди Запада отнюдь не рвутся в исламский мир, чтобы насладиться его благами; наоборот, множество уроженцев исламских стран, всеми правдами и неправдами стремятся осесть на Западе.
Это «голосование ногами», хотя не только оно, является крайне болезненным для мусульман знаком неудачи исламского проекта общественного устроения. Само существование цивилизации, явно обошедшей исламский мир, могущественой, процветающей, комфортной, и при этом совершенно чуждой Исламу, ставит под вопрос то, как многие мусульмане понимают свою веру и свою идентичность. Независимо то того, как ведет себя сам Запад, он будет оставаться источником мучительного раздражения; он всегда будет заставлять жителей исламских стран задаваться вопросом: «почему мы, обладая совершеннейшим божественным законом, слабее, беднее, и вообще живем хуже, чем люди этому закону вполне чуждые?»
Отвечать на этот вопрос можно по-разному, и, конечно, не все мусульмане ударяются в экстремизм. Исламские общества могут, по примеру Турции, выбрать путь модернизации, хотя это и означает очень глубокие и болезненные перемены, предполагающие как изменение роли Ислама в обществе, так и понимания самого Ислама.
Однако многим мусульманам это представляется отступничеством; они ищут спасения в возрождении «чистого» Ислама; в этом они следуют традиции, уже давно существующей в их цивилизации. Независимо от Запада, в Исламе всегда существовало напряжение между исламским идеалом справедливого общества и реальным положением дел; это напряжение порождало мощные реформаторские движения, направленные на возвращение к истокам, к «неиспорченному» Исламу. Ваххабизм, кстати, первоначально возник как одно из таких движений. В этом случае люди дают обратный турецкому ответ на вызов Запада — они не собираются озападниваться. Напротив, именно разложение исламского общества, вызванное западными влияниями, и рассматривается как причина упадка.
Ненависть к Западу, таким образом, вызывается уже тем, что самим фактом своего преуспеяния он ставит исламский проект общественного устроения под вопрос. Это вызывает осторое желание покончить с доминированием Запада, продемонстрировать его слабость, вынудить его отступить.
Для нас, православных христиан, подобного соблазна не существует — чужое мирское преуспеяние никак не ставит нашу веру под вопрос. Но мы можем обратить внимание на другое — эти люди готовы умереть за свою веру; они находятся в ужасном заблуждении, и можно только содрогаться, думая о том, что ожидает «шахида» вместо обещанных ему гурий, но в их душах есть рвение, желание посвятить себя Богу. Это рвение направляется по ложному, бесовскому руслу — но если бы мы больше свидетельствовали бы об истине, Евангелие могло бы достигнуть и до их ушей, и, даст Бог, вместо безумцев, сеющих смерть, мы бы увидели святых, распостраняющих сияние вечной жизни.
