 |
| Нескучный сад | Степан Абрикосов | 08.09.2007 |
Потерянный пролетарий
Вы еще помните такое слово «пролетариат»? В Советском Союзе пролетарии были в чести. Зарплата рабочего завода была вдвое больше того, что получал инженер. На производство люди шли прямо со школьной скамьи, рассчитывая, что они смогут доучиться в вечерней школе, а дальше — получить высшее образование. Так выросли поколения.Сейчас пролетариат забыт. Нам не удалось найти ни одного социолога, который бы изучал современных рабочих. Слово «класс» употребляется только в сочетании «средний класс». Между тем рабочие не вымерли. По данным за 2005 год, среднегодовая численность работников организаций, занятых в добывающих, обрабатывающих производствах, производстве и распределении электроэнергии, газа и воды, составила 12 млн 358 тыс. человек. В нашей стране по-прежнему плавят сталь, добывают уголь, выпускают станки. Но кто этим занимается?
«И как это вы про нас вспомнили?!» — недоумевали на московском станкостроительном заводе «Красный пролетарий». Сюда журналисты не заглядывали уже 12 лет. Тем временем завод действует, в этом году ему исполняется 150 лет. В лучшие времена «Пролетарий» выпускал 50 станков в день, и все они тут же расходились. Станки самые разные: долбежные, токарные и т. д. Каждый третий рабочий в СССР работал у станка, выпушенного на КП. Сейчас завод продает 25 станков в месяц. Количество сотрудников сократилось с 3600 до 800 человек. Причем собственно рабочих из них — только 300. Здешние токари, слесари, шлифовальщики — вовсе не пропыленные люди, стирающие пот со лба. Они работают на станках, оборудованных электронной системой управления: нажал пару кнопок — и понеслось! Конечно, они могут выточить деталь и вручную. Но каждый из них должен уметь, во-первых, разобраться в чертежах детали, уяснить ее технические характеристики, задать программу компьютеру, проконтролировать качество.
На заводе мы застали выводок студентов-практикантов из РУДН и Открытого университета. «Возможно, к нам придут из них человек пять-шесть, но ведь не за станок. А технологами или программистами. Молодежь у станка не хочет работать», — рассказывает председатель профсоюзной организации завода Виктор Андреевич Капустин. Средний возраст рабочих — пятьдесят лет. Это те, кто остался еще с советских времен. Новые приходят. Но в основном иногородние — они приезжают в столицу, потеряв работу в провинции. Зарплаты на КП небольшие — в среднем 12 тыс. в месяц. Но людям приходится соглашаться, потому что токарю в Москве особенно негде устроиться.
Виктор Андреевич гордится тем, что его внук поступил в Станкин — Московский технологический университет. Единственный из всех младших родственников сотрудников завода. Дети и внуки остальных идут кто куда, но никак свое будущее с заводом не связывают. А в советские времена КП слыл семейным заводом — здесь работали целые династии. Вот и у нашего Виктора Андреевича на «Пролетарии» работали и дед, и отец, и дочь. Старшее поколение таких династий еще ассоциирует себя со словом «пролетариат». Молодые — уже нет. Они стараются вложить все силы, средства в то, чтобы их дети не шли на производство.
Затишье
В поисках остатков революционного духа рабочего класса мы отправились в Новочеркасск — город, где в советское время произошли массовые волнения рабочих. Этим событиям исполнилось 45 лет.1 января 1962 года рабочие сталелитейного цеха Новочеркасского электровозного завода (НЭВЗ) стихийно прекратили работу. Поводом для волнений послужило повышение цен на продукты питания и одновременное снижение расценок на изготавливаемую продукцию. Рабочие требовали: «Мясо, масло, повышение зарплаты!» Первого секретаря Ростовского обкома КПСС Александра Басова во время его выступления с балкона заводоуправления рабочие закидывали камнями. Волнения были подавлены 2 января при помощи внутренних войск. До того демонстрантам удалось пробиться в здание горкома партии. Предупредительные выстрелы в воздух переросли в расстрел демонстрации. Огонь по безоружным людям вели снайперы и пулеметчик, находившиеся на крышах окружающих зданий. 26 человек были убиты, 87 — ранены, среди них дети. К суду привлекли 112 человек, 7 из них были расстреляны по обвинению в бандитизме, а остальные получили от 10 до 12 лет за злостное хулиганство и участие в массовых беспорядках. В городе ввели комендантский час, зато на прилавках вскоре появились консервы, крупы и макароны.
Сегодняшний Новочеркасск вряд ли можно отнести к крупным промышленным центрам (180 тыс. жителей). Из десяти крупных промышленных предприятий, существовавших в советские годы, период реформ пережила только половина. Наиболее успешный из них в наши дни — тот самый электровозостроительный завод (НЭВЗ). Не менее половины его работников — молодежь. Средний заработок — 14−15 тыс. рублей. За ним по уровню заработка (10 тыс. рублей) и проценту молодежи (примерно 30%) стоит Электродный завод (НЭЗ), ПО «Магнит» (изготавливает постоянные магниты), а также Новочеркасская ГРЭС. И наконец, завод синтетических продуктов (НЗСП), где уровень зарплат составляет от 3,5 тыс. до 6 тыс. рублей.
Идея найти среди новочеркасских рабочих бунтарей полностью провалилась. Мы увидели терпеливых тружеников, переживших невыплаты заработной платы и остановку производства. По сравнению с прошлыми бедами нынешние времена для них очень даже неплохи. Есть работа, зарплату платят, имеется подсобное хозяйство.
У Юрия высшее образование. Он работает на НЭВЗе слесарем 3-го разряда уже три года. Прежде он работал на электродном заводе в должности мастера и инженера-конструктора, но был вынужден уйти из-за низкой зарплаты. Поэтому назовем его «рабочий поневоле». Себя определяет как «временно работающий на заводе и мечтающий вернуться на инженерную должность». «Но возраст, 48 лет, не позволяет, — грустно улыбается он. — Не перспективный я. На должность инженера трудно устроиться, если не женат на дочке начальника».
Молодому рабочему с перспективой роста Виталию 29 лет, он — токарь-оператор. Окончил профучилище и мечтает работать в экономической сфере, но считает, что для этого необходимо высшее образование. Однако все вузы в Новочеркасске (их 4 и еще 11 техникумов) платные, и на учебу нет средств. Средний заработок Виталия — 14−15 тыс. рублей в месяц. Он работает на новом высокопроизводительном станке с программным управлением, сам пишет для него программу по чертежам. Работа нравится, т. к. требует творческого подхода. Но не хочет, чтобы дети были рабочими: лучше инженерами, чтобы была очевидная перспектива карьерного роста. «Пролетариат — это не про меня», — говорит он.
Сайме 48 лет, 28 из них она отдала заводу синтетических продуктов (НЗСП), работая слесарем контрольно-измерительных приборов и автоматики. В Новочеркасск приехала из Башкирии, окончив металлургический техникум. Она — настоящий кадровый рабочий. Ее заработок — от 3,5 тыс. до 3,7 тыс. рублей плюс пенсия по вредности (около 2 тыс. рублей). «Обидно, конечно, что мой труд ценится так низко, но я люблю свой завод и свою работу. Когда звала старшего сына к нам на предприятие, он отказался. Зря, говорю, у меня есть все — квартира, зарплата, семья, любимая работа, а будет ли все это у вас — неизвестно». До 90-х годов Сайма была членом компартии: «Когда все рухнуло, я была очень растеряна. Но сохранила партбилет, и когда он попадается мне на глаза, я смотрю на него и думаю: надо же, я когда-то верила в коммунизм». Теперь она ходит в храм, но редко. Вот сын лежал на операции — пришла.
Из своих 68 лет Михаил Васильевич 48 проработал на разных предприятиях города. Но всю жизнь в выходные и свободное от работы время на своем земельном участке выращивал помидоры и сдавал их перекупщикам, зарабатывая на этом не меньше половины получаемой на предприятии зарплаты. Поэтому обозначим его как рабочего-крестьянина. Одна из комнат его «хрущовки» в период заготовок на зиму из-за пустых банок напоминает склад. Вы никогда не уйдете отсюда голодным: холодильник ломится от «закруток» и нескольких видов варенья.
Нынешняя компартия никому из тех, с кем нам приходилось общаться, не близка. Даже тем, кто когда-то состоял в КПСС. Подавляющее большинство безразлично к политической борьбе. По крайней мере, сейчас. Кстати, нынешняя стабильность устраивает не только рабочих Новочеркасска. Но и сталеваров, и шахтеров. По наблюдению Вадима Большакова, участника общественной организации «Комитет солидарных действий», автора книг и статей по истории профсоюзного движения в России, «рабочие активны там, где администрация настроена не слишком сурово. Это может быть предприятие с иностранным владельцем, может быть госпредприятие, где еще не забыли, что такое Трудовой кодекс. То есть там, где у рабочих есть шанс быть услышанными. И еще. Допустим, есть завод, который в девяностые годы просто стоял, а теперь пришел новый хозяин, готовый реформировать производство. Рабочие в таком случае рады уже тому, что у них есть возможность работать. И пока их ожидания о стабильном заработке и периодическом повышении зарплаты не разрушены, может сохраняться идиллия в отношениях труда и капитала».
Забастовка на современный лад
Статистику относительно количества и продолжительности современных забастовок в России никто не ведет. По данным участника общественной организации «Комитет солидарных действий», представителя Общероссийского профсоюза работников торговли и услуг в Санкт-Петербурге Вадима БОЛЬШАКОВА, авторa книг и статей по истории профсоюзного движения в России, только с начала нынешнего года в Санкт-Петербурге прошли забастовка на автобазе N 6 федеральной почтовой службы «Почта России» (водители забаррикадировали въезд на базу), на пивоваренном заводе Heineken, на чаеразвесочной фабрике «Невские пороги» (несколько часов не работал конвейер). Самой масштабной и успешной стала забастовка на заводе Ford в Ленинградской области.Забастовка готовится и проводится по определенной процедуре, прописанной в Трудовом кодексе. Забастовку должен поддержать коллектив всего предприятия. Для этого необходимо провести конференцию трудового коллектива. Администрация, конечно, всячески препятствует проведению конференции. К тому же коллектив предприятия огромен, а профсоюз может объединять только часть рабочих. Например, водителей. Или конфликт может развиваться только в одном-двух цехах, не затрагивая остальных. В таком случае устраивать забастовку по всей процедуре не имеет смысла. Тогда можно добиваться удовлетворения своих интересов по суду. Но ряд претензий суд не рассматривает. Например, вопрос о повышении зарплаты.
Можно увольняться. Если уволился целый цех, администрации приходится принимать меры. Можно отказываться работать, работать медленно. Можно договориться и остановить работу цеха. По факту это забастовка, а по закону — массовое нарушение трудовой дисциплины (так как забастовка не оформлена должным образом). Существует еще такая форма сопротивления, как «итальянская» забастовка, — то есть работа в соответствии со всеми правилами техники безопасности, предписаниями и т. д. По закону это тоже не забастовка, хотя в итоге получается такая волокита, что доходы работодателя могут снизиться на треть (как на заводе Heineken в апреле нынешнего года).
Основным требованием бастующих рабочих остается повышение заработной платы. Впрочем, речь идет скорее о ее индексации в соответствии с инфляцией.
Достойно ли православного христианина участие в забастовках?
Протоиерей Александр АВДЮГИН, настоятель храма-часовни в честь погибших шахтеров в городе Ровеньки Луганской области:— Дело в том, что из-за безалаберности, бесхозяйственности государственной системы страдает не только работник, страдает его семья. Это особенно актуально для такого регионе как наш, где мужчины являются кормильцами семьи. Женщина в шахтерском регионе играет роль матери, хозяйки, и если она где-то и работает, то ее заработок очень не существенен. Так уж сложилось в регионах с рудной промышленностью. Поэтому шахтер может терпеть сам, но как он может не накормить свою семью?! А другого заработка нежели на шахте, у нас просто нет. Здесь человек вынужден уже бороться «за други своя», он защищает не просто свою честь, достоинство, уровень жизни — но прежде всего, возможность просто прокормить жену, детей, своих стариков. И когда у нас были экономические потрясения, я благословлял людей участвовать в забастовках. Потому что другого способа выжить у них нет. Максимум, что может в таком случае сделать Церковь — это стать неким посредником, примирителем в переговорах, когда стороны уже не слышат друг — друга, а только видят обвинения и не могут найти выхода из ситуации. Церковь может заставить противоборствующие стороны видеть друг в друге в первую очередь человека, призвать их к человечности. Были такие случаи, когда конфликт доходил до апогея, священник вмешивался в ситуацию, и просто беседовал с теми и другими… Наш донецкий старец, схиархимандрит Зосима (Сокур), умерший не так давно, просто приходил к руководителю предприятия и четко говорил: «Вот ты зарплату получаешь, несешь домой деньги. А почему они не получают?!» Он умел заставить человека задуматься и найти выход из ситуации.
Пролетарская вера
«Моих прихожан можно узнать по усталым, печальным лицам, — говорит настоятель храма во имя преподобного Сергия Радонежского при Новочеркасском химзаводе иерей Георгий Жилин. — Работа отнимает у них большую часть времени, часто не оставляя сил на активный отдых. Им не до прогулок на природе, не до рыбалки».Храм был построен по инициативе бывшего директора завода Юрия Погребщикова. В целях экономии — на фундаменте бывшего бомбоубежища. Сам Погребщиков говорил: «Меня многие ругали, что я храм здесь построил, а не в поселке. Но я строил его для заводчан. Чтобы их Сергий Радонежский охранял». Из 70 постоянных прихожан храма заводских примерно 40% (остальные — учителя и служащие из заводского поселка). К храму у рабочих химзавода отношение сложное: дело в том, что его строительство совпало с кризисом, когда зарплату рабочим не выплачивали в течение нескольких месяцев. Пошли слухи, что храм «строят на зарплатные деньги». В конце концов завод рассчитался с долгами, зарплату выплатил. Но из-за слухов часть рабочих принципиально не хочет ходить в этот храм. Батюшка, стараясь привлечь заводчан в церковь, печатает статьи в заводской газете, раз в месяц записывается на заводском радио (раньше выступал раз в неделю с катехизаторскими беседами). Один раз случилась авария. Слава Богу, никто не погиб. Но возобновить работу оборудования никак не удавалось. Тогда его попросили отслужить молебен, и дело пошло.
Рабочие идут в храм, как и все, искать утешения в тяготах жизни. Причем чем тяжелее их труд, тем глубже вера. Священник Сергий Павлов, настоятель церкви во имя св. блгв. Ксении Петербургской в Кемерове, сам 15 лет отработавший на шахте, рассказывал, что среди шахтеров практически не бывает безбожников: «Шахта сродни если не походу в атаку, то высадке в тыл противника. За время существования шахты Бутовской, на которой я работал, погибло 60 человек — это пехотная рота. Поэтому шахтеры не отвергают и не хулят Бога ни в коем случае. Они знают, что, может быть, спускаются в шахту в последний раз».
Зато в рассуждениях рабочих о Боге, по наблюдению о. Георгия Жилина, меньше философии и стремления проникнуть в богословскую глубину: «Им важно, чтобы „все было сделано правильно“: родился — надо крестить, умер — надо отпеть. А что родственник алкоголиком был, в храме не был никогда и в белой горячке на себя руки наложил — не важно».
В Новочеркасске есть заводской храм, где 70% прихожан — рабочие. Это храм во имя Казанской иконы Божией Матери на НЭВЗе. Но он расположен в рабочем поселке, в здании бывшей столовой. Его устроили по просьбе самих рабочих. Завод взял на себя расходы на ремонт, утварь и коммунальные платежи. По словам настоятеля иерея Сергия Татарникова, в воскресный день на службу приходит около 250 человек.
Иерей Алексий Алексеев, настоятель храма в честь св. вмч. Георгия Победоносца на Волгоградском металлургическом заводе «Красный Октябрь», где работают 8 тыс. человек, считает необходимым для своего прихода служить молебны об избавлении от греха пьянства и наркомании. На молебны, которые совершаются по пятницам после окончания работы заводчан, приходят по 30−40 человек. В основном это жены и матери пьющих рабочих. «Пьянство — серьезная проблема среди рабочих. Бывает, что и в обеденный перерыв придет кто-нибудь ко мне в храм весь в слезах. Пьяный. Просит поговорить со священником. И оказывается, что ему уже увольнение грозит за пьянку», — рассказывает отец Алексий.
Без поддержки администрации построить храм на производстве невозможно. Во-первых, необходимо выделить помещение. Во-вторых, нужны средства на обустройство церкви. До революции храмы на производствах нередко строили на деньги рабочих. Вспомним хотя бы храм во имя свт. Николая и св. мц. царицы Александры на Путиловском заводе в Санкт-Петербурге. Храм получил в народе название «Копейка», потому что рабочие отдавали на него по копейке от месячного заработка. В наши дни такое, увы, невозможно. «Люди отвыкли давать. Сейчас у рабочих совсем другое отношение. Они считают, что отдали всем все: заводу или шахте — здоровье и силы, семье — зарплату. И теперь им все должны, а не они кому-то», — говорит иерей Алексий Гуркин, руководитель миссионерского отдела Кемеровской и Новокузнецкой епархии, настоятель храмов на шахте, на Юргинском машзаводе и приходского храма в городе Полысаево.
С другой стороны, по опыту о. Алексия, строить церковь на производстве исключительно волей руководства — неверно. Лучше, чтобы рабочие сами созрели и пришли к тому, что им необходим храм. Тогда он точно не будет пустовать. «На нашем машзаводе так и получилось. Мы собирали подписи — 10 процентов сотрудников завода подписались под обращением к администрации о создании храма. Среди них, кстати, были и мусульмане. „Пусть будет хоть что-нибудь. Иначе жить совсем тяжело“, — говорили они. Еще пять процентов рабочих заявили, что поддерживают эту идею, но подписываться отказались», — вспоминает о. Алексий.
Миссионерский отдел Кемеровской епархии сейчас разрабатывает концепцию миссионерских храмов, чтобы привлечь людей в церкви, сделать Православие для них более доступным. Такие храмы должны быть открыты в течение всего рабочего дня, в них будут дежурить катехизаторы (на Юргинском машзаводе, к примеру, это особенно уважаемые рабочие, которых частично освобождают от работы на производстве). Службы в миссионерских храмах будут вестись с пояснениями, перед крещением — проводиться обязательные огласительные беседы.
Виктор работает на том самом Новочеркасском электровозном заводе. Его заработка (10 тыс. рублей) едва хватает на то, чтобы купить машину угля на зиму (она стоит 18 тыс. рублей). Из-за заработной платы у него периодически возникают трения с начальством. Но Виктор православный человек, и он нашел свой способ борьбы: «Я люблю свой завод, люблю свою работу, и я молюсь за свое начальство. Если бы значительная часть работников были верующими и молились бы друг за друга, молились за руководство, все было бы по-другому. Разве Бог не услышал бы молитву 13 тысяч работников НЭВЗа и не помог бы нам всем?»
Как совместить представление о том, что рабочие были движущей силой безбожной революции, с тем, что заводские храмы строились на деньги самих рабочих?
Вадим БОЛЬШАКОВ:
— Революция 1917 года была бы невозможна, если бы не переход на сторону большевиков солдатских масс. А это были крестьяне. Такова была реакция крестьянства на изнуряющую войну. Кстати, квалифицированные рабочие были заинтересованы в войне до победного конца. Они называли себя оборонцами, потому что их источник существования — заводы. Во время войны предприятия, выполняющие военные заказы, процветают. А труд чернорабочих — самый тяжелый и самый низкооплачиваемый. И чернорабочие, конечно, хотели избавиться от этого ярма. Война означала для них больше работы, притом что заработки практически не вырастали. Им все это было невыгодно. И чернорабочих очень охотно брали в различные советские органы и структуры.
Иконы из цехов Путиловского завода были удалены только в 1922 году. Большевики вообще не решались затрагивать религиозные чувства верующих на крупных заводах. Это могло плохо закончиться. На Урале, например, большевики еще в 1918 году очень грубо вели себя по отношению к верующим рабочим, и это стало одной из причин, почему там было полтора десятка рабочих антибольшевистских восстаний летом 1918 года. Поэтому в Петрограде и Нижнем Новгороде новые власти вели себя иначе. В Нижнем только в 1923 году они осмелились удалить иконы и закрыть заводскую церковь. Еще в конце 20-х годов я встречал указания на то, что меры по внедрению воинствующего атеизма на заводах встречали активное сопротивление старых квалифицированных рабочих.
Но вода камень точит, и молодые пролетарии, которые выросли при советской власти, стали воинствующими атеистами. Причем эти убеждения получали подтверждения в социальном статусе. Человек становился уважаемым рабочим, квалифицированным, работает на одном заводе, зарабатывает нередко даже больше начальства, у него сложнейшие станки — наука! Отсюда и атеизм «сознательного» советского рабочего.
http://www.nsad.ru/index.php?issue=42§ ion=10 009&article=701
