 |
| Радонеж | Сергей Худиев | 07.09.2007 |
Русская православная церковь против компромиссов со светским обществом в вопросах этики и морали. Об этом заявил митрополит Кирилл на заседании Европейской экуменической ассамблеи в Румынии. По его словам, сегодня некоторые христианские общины в одностороннем порядке пересмотрели или пересматривают нормы жизни, которые содержатся в Слове Божием. В результате допускаются однополые отношения и аборты.
Как известно, некоторые христианские общины прогнулись под требования мирского общества и в вопросах этики и морали, и в вопросах вероучения — можно впсомнить, например, Епископальный Собор в Сан-Франциско, где имя Иисусово уравнено с «другими именами других традиций» (вероятно, чтобы никого не дискриминировать) на сайте прихожан приглашают помедитировать в Священном Лабиринте и заняться там Хатха-Йогой, один из служителей сообщает о своей семейной жизни с другим мужчиной и так далее.
Это поднимает даже не ряд вопросов — о нашем отношении к тому, другому или третьему, а один, фундаментальный, коренной вопрос — истинно ли вообще Евангельское возвещение? Когда Господь наш Иисус Христос в Писании обещает вечную жизнь тем, кто доверится Ему и последует за Ним, правда ли это? Является ли христианство богооткровенным или же чисто человеческим феноменом?
Существует взгляд на христианство как на что-то, хотя и не отражающее никакой объективной реальности, тем не менее, что-то полезное, миф, отвечающий каким-то важным нуждам и запросам людей — потребности в общении, в утешении, в придании своей жизни смысла. С этой точки зрения, Бога, на самом деле, нет, Христос не воскресал, никакого воскресения мертвых и жизни будущего века не будет. Но это еще не значит, что духовенство должно потерять работу. Мифы о Боге, Христе, вечном спасении отражают некую глубокую психологическую реальность, и способны изменять жизнь людей здесь, на земле. Христианство — некая психологическая игра, которая, как предпогается, может принести людям пользу в плане утешения, социальной поддержки и морального наставления. Такое «христианство» можно сравнить, например, с увлечением толкинистов — конечно, подростки и взрослые, которые называют себя эльфийскими именами и бегают по лесам с деревянными мечами, не верят в реальное существование Средиземья, но они получают массу удовольствия, заводят новых друзей и общаются со старыми.
Богословский (не путать с политическим) либерализм, который стоит за «податливостью» некоторых христианских общин на Западе, сводит христианство к некой условности, игре, в которой ставить вопрос об истине становится просто невежливым и неуместным. Вы же не станете приставать к толкинистам с вопросом, а верят ли они в реальность Средиземья? На самом деле, конечно, нет, не верят, но заставить их отвечать на этот вопрос — значит испортить людям все удовольствие от игры.
А поскольку все христианское веро- и нравоучение в этом случае есть некая условность, призванная служить определенным социальным или психологическим целям, его с легкостью можно менять, чтобы приспособить к пожеланиям аудитории.
Противоположная точка зрения воспринимает Евангелие всерьез — Христос на самом деле воскрес из мертых, то, о чем свидетельствуют Апостолы — истина. Каждый из нас обретет вечность, которая будет либо невыразимо прекрасной, либо невыразимо ужасающей — в зависимости от того, какой выбор по отношению ко Христу и Евангелию мы совершим во время нашей земной жизни. Самое реальное и подлинное, что только есть на свете — это вечная жизнь во Христе, которую мы призваны обрести покаянием и верой. А покаяние предполагает, что мы искренне стремимся исправить наши пути в согласии с Божиими заповедями, а не пытаемся переписать заповеди в соответствии с нашими путями. Это Божии заповеди, а не наши; у Церкви нет полномочий их переписывать. Слово Божие не предлагает нам переделать заповеди, как нам удобнее; оно предлагает нам покаяться и получить прощение за то, что мы их нарушили.
Наше разногласие с мирскими людьми, которые хотели бы, чтобы Церковь пересмотрела свою веру под давлением мира, и наше несогласие с теми общинами, которые уже прогнулись, глубже, чем вопрос об абортах или однополых союзах — это разногласие о подлинности самого Евангелия.
