 |
| Вера-Эском | Елена Стрельникова | 06.09.2007 |
Благословение владыки
В 1943 году Валентин Парамонов окончил школу. Ещё шла война, надо было заботиться о сестре и матери. Он уже сделал свой жизненный выбор — стать священником, но не мог оставить семью. После гибели на фронте отца и любимого старшего брата Евгения он был опорой в доме. Мама не хотела отпускать от себя сына.
Когда Валентин решил поступать в семинарию, то отправился за благословением к епископу Кирилловскому Тихону (Тихомирову), который жил тогда в тайном затворе в Ярославле.
Владыка Тихон был сыном бывшего народовольца Льва Тихомирова, который за соучастие в цареубийстве отбывал четыре года заключения в Петропавловской крепости, а затем эмигрировал. Вдали от родины ко Льву Александровичу пришло осознание глубокой пагубности революционных идей. Перемена в мировоззрении у народовольца Л.А. Тихомирова произошла под влиянием его малолетнего сына, который, однажды попав с отцом в русскую церковь, проявил необычайную серьёзность и молитвенность, так поразившие отца.
В 1888 году Лев Александрович открыто выступил против прежних своих убеждений, напечатав брошюру «Почему я перестал быть революционером?», что сделало возможным его возвращение на родину. Прошение о помиловании было подписано государем Александром III. Семья вернулась в Россию.
Окончив в 1902 году гимназию, Александр Тихомиров поступил в Московскую Духовную академию, а через четыре года выпускник принял монашеский постриг с наречением имени Тихон. Вскоре отец Тихон стал настоятелем монастыря Антония Римлянина в Новгороде и ректором Новгородской семинарии, находившейся в стенах монастыря. В 1920 году архимандрита Тихона хиротонисали во епископа Кирилловского, викария Новгородской епархии.
Владыка Тихон (Тихомиров) заступил на вдовствующую Кирилловскую кафедру после расстрела в 1918 году череповецким карательным отрядом епископа Варсонофия (Лебедева). Поскольку архиерейский дом и сам Кирилло-Белозерский монастырь, священноархимандритом которого являлся епископ Кирилловский, были заняты новыми хозяевами, владыке пришлось скитаться.
После тюремного заключения, арестов и принудительных работ на лесоповале епископ переехал к родным в Сергиев Посад.
Последние 15 лет он жил в Ярославле в затворе и крайней бедности. Опекала его бывшая насельница Горицкой обители монахиня Ермогена (Телицына).
К епископу Тихону (Тихомирову) по окончании школы и приехал за советом Валентин Парамонов.
— Трудно будет, а иди! — напутствовал юношу владыка-затворник.
Отец Валентин вспоминал со слезами, как ненароком увидел, когда посещал владыку в его чуланчике, что ноги епископа Тихона были одной сплошной кровоточащей раной. Болезнь ног — водянка — была следствием работ в болотах на лесоповале.
Как вспоминал отец Валентин, в крошечной комнатке владыки помещались койка, ящики с книгами и столик, между которыми можно было пройти только боком. А за дощатой стенкой жила хозяйка, которой надо было платить за жильё. И хозяйка была не мирная, очень досаждала жильцу.
Мать Ермогена все годы тяжкого засилья и гонений верно служила владыке, в буквальном смысле укрывая его от преследований. Средств на жизнь у них не было. Матушка собирала среди верующих милостыню, чтобы затворник не умер с голода. Он был усердным молитвенником с молодости. Это отмечали ещё сокурсники по Духовной академии. А после того как в его академической келье во время ночного бдения чуть не случился пожар, будущий епископ временно оставил ночные подвиги.
Как-то отец Валентин рассказал о встрече двоих бывших ректоров Новгородской семинарии — епископа Тихона и Патриарха Алексия (Симанского). Когда Святейший посещал Ярославль (ок. 1945 г.), владыка Димитрий (Градусов), живший на покое в Ярославле, упомянул, что в городе есть затворник. Святейший пожелал его увидеть. За епископом Тихоном прислали машину.
— А у него и обуви никакой не было, кроме домашних тапочек, — рассказывал отец Валентин, — он так и поехал в тапочках. Встретились они со Святейшим, обнялись… Потом владыке назначили пенсию в 30 рублей, и такую же пенсию стала получать мать Ермогена. «Теперь мы богатые», — шутя говорил епископ Тихон своей верной келейнице.
Но недолго в «богатстве» пребывал затворник. Он умер в субботу перед Прощёным воскресеньем 1955 года. И хотя епископ вёл скрытную жизнь, его похороны превратились в многолюдное и торжественное шествие. Хоронили его в Ярославле на знаменитой Туговой горе. И той же ночью иеромонах Никодим (Ротов), будущий митрополит Ленинградский и Новгородский, установил над могилой мраморный памятник. Он же, как духовное чадо епископа Тихона, сохранил научные труды своего духовного отца.
Годы учёбы
В 1946 году Валентин Парамонов отправился в Москву поступать в семинарию.— Народу было много, — вспоминал батюшка, — а я был бедный. Все приехали разодетые поступать, видимо с деньгами и с хорошими родителями. А я кому был нужен — кирилловский сирота?
Он выглядел совсем по-деревенски, был одет в серый френч, доставшийся ему от брата. Приехал с берестяным кузовком за плечами, на котором висел большой амбарный замок. К кузовку было привязано туго свёрнутое лоскутное одеяло.
— Вышел я на вокзале, — вспоминал отец Валентин, — и милиционера спрашиваю: «Милок, где у вас тут Богословский институт?» А он посмотрел на меня, широко открыв глаза: «Ты, деревня, откуда такой приехал?» Потом показал: «Поезжай в Новодевичий, вроде там».
Экзамены Валентин сдал хорошо, приняли его в Богословский институт, так тогда назывались Духовные школы, находившиеся в Новодевичьем монастыре. Но списков не вывешивали, и он не знал, принят ли. Ему сказали: возвращайтесь, мы вам дадим знать.
— Я вернулся домой. А вызова нет и нет. Я извёлся, мать жалеет, плачет и не хочет меня отпускать. Потом всё-таки говорит: «Что ж, поезжай, Валечка». Так я и приехал в Москву. А когда приехал, узнал, что меня приняли — экзамены-то я сдал очень хорошо. Не закончился ещё учебный год, как умерла мама. Представляешь, имя какое у мамы было? Фенюша. Так-то её Феофанией звали, мама ласковая была. Мама умерла, а я ничего не знал. Сообщили в семинарию. А нас было два Парамоновых. Я сначала не понял, подумал, что это не мне известие, а потом сказали, что мне… Я потерял сознание. Потом преподаватель сетовал: зачем в лоб ему было говорить, что мама умерла?! Была зима. Добраться домой я не успел — не сразу отпустили на похороны. Метель была страшная. Я приехал домой, когда маму уже похоронили…
В одном классе с Валентином Парамоновым учились будущие известные впоследствии служители Церкви, среди них архимандрит Кирилл (Павлов), митрополит Питирим (Нечаев). Учился Парамонов очень успешно и по окончании семинарии, в 1951 году, поступил в Духовную академию.
Монахиня Сергия, которая служила у батюшки Валентина алтарницей на Ваганьковском, вспоминает: «Как-то подходит день 3 июня, батюшка сидит в трапезной и говорит:
— Ты мне напомни — Костьку поздравить.
Я себе записала, напоминаю:
— Батюшка, надо Костю поздравить. А кто это?
— Да это ж владыка Питирим.
Они очень дружны были. Когда учились в семинарии, их иногда просили читать Псалтирь по покойникам, за что родственники умерших давали денежку. Однажды позвали их с Костей Нечаевым почитать ночью Псалтирь. Читали они по очереди, пока другой спал. Сначала всё было спокойно, а после 12 ночи начались такие страхи у обоих, что они насторожились.
— Пойдём, Валька, — сказал Костя, — здесь что-то нечисто.
Разбудили они хозяйку и стали спрашивать, как умер покойный. Хозяйка стала ругаться:
— Раз заплатили вам, то и читайте, не задавайте вопросов.
Но ребята вернули деньги и ушли, оказалось, что мужчина этот повесился. Рассказал мне этот случай батюшка для того, чтобы я была внимательнее, когда читаю после полуночи Псалтирь по усопшим.
Батюшка был иподиаконом у Патриарха Алексия.
Я как-то спросила:
— Батюшка, а куда вы свою первую зарплату дели? (Он раньше говорил, что всегда после службы поощрение давалось.)
— Представляешь, купил вафельный торт и полфунта ветчины и съел в Александровском саду на скамейке. Представь, приехал я из Кириллова — из голодного края, да после войны! Ветчины я никогда в жизни не видел…
Как-то мы ехали на машине с батюшкой мимо Новодевичьего монастыря, где он когда-то учился в семинарии. Когда проезжали мимо прудов, он меня спрашивает:
— Помнишь про одеяло?
— Помню, батюшка.
— Когда я стал иподиаконом у Святейшего — прошло две или три службы — мои ребята-однокурсники по семинарии пишут мне записку: „Негоже патриаршему иподиакону спать под таким одеялом“. А я из деревни с собой привез лоскутное одеяло и спал под ним. И что ты думаешь? Набрал камней, булыжников, связал всё это в одеяло и ночью в Новодевичьем пруду утопил. А уже со следующей зарплаты на Тишинском рынке купил себе шерстяное одеяло».
Но отец Валентин оставил учёбу и иподьяконство, потому что очень хотел начать служить священником — и именно на родине, в Кириллове.
Рукополагал отца Валентина архиепископ Вологодский Гавриил (Огородников), в прошлом офицер Белой армии, много лет бывший при российской духовной миссии в Китае. С августа 1949 года владыка Гавриил заступил на Вологодскую кафедру.
Служение Богу
Отец Валентин начал служить в сане иерея в 1951 году в Покровской подгородной церкви, которая находилась при кладбище в четырёх километрах от Кириллова. Настоятелем храма был протоиерей Павел Никитин, в прошлом последний священник Ферапонтова женского монастыря, а после его закрытия — Ферапонтовского прихода. Отец Павел первым возобновлял богослужения в бывшем Кирилловском уезде после всех закрытия храмов, когда в 1943 году вновь разрешили открыть церковь. Он же давал Валентину Парамонову рекомендацию для поступления в семинарию.Но недолго пришлось отцу Валентину служить в Кириллове. В феврале 1953 года его назначили временно исполняющим обязанности настоятеля Богородской Лысогорской церкви села Чирково Усть-Кубенского района, а с сентября он был переведён в Воскресенский собор города Череповца. Через 6 лет из Череповца отцу Валентину пришлось спешно уезжать.
Воскресенский собор, как и большинство церквей, был изуродован в 1930-е годы тем, что с него снесли не только кресты, но и пять куполов: ничто не должно было выдавать в нём культовое здание. И вот молодой настоятель начал восстанавливать свергнутые купола. Но силы оказались не равны: под давлением уполномоченного, подтверждённым прямой угрозой соответствующих органов, новые металлические конструкции на Воскресенском соборе за одну ночь были сняты. Не только угрозы, но и прямая опасность расправы нависла над батюшкой. После каждого вечернего богослужения бабушки стали провожать настоятеля домой до самой двери, потому что его могли убить.
Летом 1960 года на имя митрополита Крутицкого и Коломенского Николая (Ярушевича) батюшкой было подано прошение о принятии в московский клир на любое вакантное место. Это было возможным, поскольку его супруга, матушка Маргарита, была прописана в Москве, там же учились и дочери.
Первым назначением отца Валентина в московской митрополии стал город Егорьевск. За ним следовали московские храмы: Скорбященская церковь на Калитниковском кладбище, Знаменская церковь в Аксиньине, Петропавловская церковь у Яузских ворот, церковь Иоанна Воина на Якиманке, Скорбященский храм на Большой Ордынке и, наконец, Воскресенский храм на Ваганьковском кладбище — с 18 марта 1982 года.
Попав на Ваганьково, отец Валентин сказал матушке Маргарите: «Здесь меня и похороните». Всего священствовал отец Валентин 45 лет, из них 12 последних — на Ваганьково. В 1987 году он был награждён митрой. Ежедневно он совершал литургию, служил самозабвенно, был очень строг к алтарникам и диаконам, требовал неукоснительного соблюдения устава, благоговейного и истового служения.
Матушка Сергия вспоминает:
— В шутку ваганьковских алтарников называли старинным греческим словом «пономанарь» или — от фамилии батюшки Парамонов — «парамонарь». Когда нас спрашивали, какой устав на Ваганьково, мы говорили: «Ваганьковско-Парамоновский». Те традиции, которые пришли, видимо, из Кириллова, они и у нас были, и я, что могла, запомнила. Например, на первой седмице Великого поста, в среду, по старой ваганьковской традиции, которая была введена отцом Валентином, раздавали ржаной тёплый хлеб с солью.
— Ты знаешь почему? — спросил батюшка, видя моё удивление. — Как мы поём: «дающего пищу алчущим»? Ведь многие прихожане столь благочестивы, что не вкушают ничего до первой литургии Преждеосвящённых Даров. Кроме антидора, ты дай им и хлеб с солью.
Или вот ещё. У нас в храме пять алтарей, и на праздник Похвалы Пресвятой Богородицы отец Валентин служил во всех пяти алтарях попеременно. Например, первый икос Акафиста — в одном алтаре, второй — во втором, третий — в третьем. И везде он менял облачение. Это было так красиво! Действительно, настоящая Похвала Божией Матери!
А на сорок мучеников Севастийских, как говорил батюшка, надо печь жаворонков. И я каждый год их пеку. Пусть их мало, но я вижу глаза людей, когда выношу из алтаря этих жаворонков и раздаю всем по кусочку и несу в трапезную.
…Сколько у нас было тяжёлых отпеваний (ведь храм на кладбище стоит), особенно когда родители детей хоронят. Люди приходили к батюшке со своим горем почти каждый день, и родители, и вдовы. Он всегда утешал. Положит, бывало, скорбящей матери руку на голову: «Нет, ты ещё не успокоилась, тебе ещё надо прийти ко мне». Всегда просфорочку вынесет, утешит, люди чувствовали его теплоту и участие…
А иных мирил. Приехала как-то к отцу Валентину семейная пара. Они недавно повенчались, и какие-то начались между ними серьёзные разногласия. Батюшка сначала молчал, слушая их, потом пригласил в трапезную. Они сидят грустные, и мы с батюшкой грустные. Отец Валентин не выдержал и говорит: «Да, жена не лужа, всё равно достанется мужу». Все заулыбались, и разрядилась напряжённость. Потом батюшка с ними побеседовал, смотришь, они поехали примирившись.
К нему приезжали разные люди, в том числе и знаменитые, и всегда батюшка знал, что кому сказать и как утешить. Потом они делились с нами: возле батюшки так легко становится, около него посидишь — и все горести куда-то уходят…
Царские плиты
На Ваганьковском кладбище у храма Воскресения Словущего, с западной стороны неподалёку от входа, лежат каменные плиты с надписями имён членов Императорской Семьи Романовых. Рядом — полутораметровый мраморный крест на постаменте с надписью: «Сей крест установлен в память Новомучеников и Исповедников Российских 2 февраля 1991 года». Идея создания мемориала страстотерпцев Царствующего дома Романовых в те годы, для Церкви ещё совсем несвободные, принадлежала митрофорному протоиерею Валентину Парамонову, который никогда не поступал «страха ради иудейска», а только по повелению своей совести и пастырского долга.История этих памятников началась в 1975 году, когда отцом Валентином был случайно обнаружен пьедестал, выброшенный на одну из подмосковных свалок. Пьедестал с надписью был частью креста, установленного в Кремле ещё в 1894 году прихожанами Кремлёвского Успенского собора в память о царе-миротворце Александре III. В 1918 году Крест был уничтожен во время всем известного коммунистического субботника, в котором принимали участие Ленин и Свердлов. Этот чудом уцелевший пьедестал был тайно привезён батюшкой на Ваганьково и спрятан рядом с храмом.
20 октября 1989 года, в день кончины царя Александра III, отец Валентин открыто отслужил первую панихиду по нему. Вскоре скульптор Николай Павлов изготовил верхнюю часть пьедестала — новый крест белого мрамора с высеченным двуглавым орлом и терновым венцом. Инициаторами этой патриотической затеи, кроме протоиерея Валентина, были ещё трое. Это Герой Советского Союза и участник штурма рейхстага гвардии полковник Е.М. Левшов, член Союза художников И.С. Сычёв — внук белого генерала и коменданта города Иркутска Сергея Сычёва, и иеромонах Гермоген (Хмельницкий).
Через месяц рядом с крестом появились четыре плиты. На самой большой из них высечена надпись: «Памяти Царственных Новомучеников и Страстотерпцев Российского Императорского Дома Романовых». Далее шёл поимённый список замученных и убиенных в 1918—1919 годах в Перми, Алапаевске, Санкт-Петербурге. На второй плите высечен пофамильный список слуг и приближённых, погибших вместе с членами Императорской фамилии. На третьей: «Государю Императору Николаю Александровичу Романову — Память во веки веков!» На четвертой: «Вечная память русским офицерам, отдавшим жизни свои за Государя Николая Второго, офицерам „Союза защиты Родины и Свободы“ группы Князя М. Лопухина, казнённым в мае-июне 1918 года. Вечная слава сербским офицерам, погибшим при спасении Великой княгини Елены Сербской, жены Великого князя Ивана Романова».
Установлены плиты были в ночь на Пасху 1991 года. Ночное время было выбрано для соблюдения тайны и чтобы избежать возможного противодействия властей. Вскоре была привезена земля с места убиения членов Императорской Семьи и над ней положена пятая плита черного гранита с надписью: «Правда о смерти царя, правда о страданиях России. Священная земля с мест мученичества 19 царственных узников привезена и воссыпана здесь 19 мая 1991 года, в день Иова Многострадального».
Рядом с царским мемориалом вскоре упокоился и сам настоятель храма Воскресения Словущего митрофорный протоиерей Валентин Парамонов — 12 сентября 1994 года.
Через два года, в ночь с 18 на 19 июля, неизвестные пытались взорвать памятный знак Царской Семьи. А на 19 июля приходился день Ангела отца Валентина. Собрались батюшкины близкие: матушка с дочерьми, бывшие алтарники, прихожане, священники и монахи, близко знавшие отца Валентина, его ученики. Но у могилы не получилось послужить панихиду, к ней нельзя было подойти, поскольку её вместе с царскими плитами и крестом оцепила милиция. К счастью, могила отца Валентина не пострадала, только разбилось стекло, прикрывающее лампадку, и слетел накладной крестик с надгробного деревянного креста. Отслужили панихиду в храме при открытых царских вратах.
