 |
| Правая.Ru | Сергей Лабанов | 06.09.2007 |
Он был человеком разнообразных дарований, натура которого органично сочетала в себе волевое начало, созерцательность и интеллектуализм. В памяти многих своих современников, он остался, по выражению протоиерея Георгия Флоровского как «мыслитель с темпераментом бойца». При этом, Эрн был человеком подлинной и глубокой религиозности. Будучи по основной специальности философом, он обладал слишком живым темпераментом, чтобы замыкаться только в сфере чистой мысли, а его многочисленные связи с выдающимися деятелями русской религиозной философии способствовали развитию в нём боевой натуры. Он хотел видеть мир глазами православия — и отсюда у него рано выступает сознание опасности поклонения западной культуре, а также глубокая потребность возврата к великой и прекрасной традиции христианского Востока.
Когда наступила первая мировая война, его воззрения приняли всё совершенно антизападнический характер. И Владимир Францевич стал в то время самым ярким и горячим представителем «неославянофильства». Вместе с другими деятелями русской мысли начала ХХ века (В.В. Розановым, С.Н. Булгаковым, С.Н. Дурылиным, М.О. Меньшиковым, Л.А. Тихомировым) он проходит через сильнейшее отталкивание от германской культуры.
Тема борьба, нравственной и интеллектуальной самоопределённости, звучащая в характеристиках духовного облика Владимира Францевича, во многом является доминантой его философии. Кроме этого, Эрн был одним из первых в ряду молодого поколения русских мыслителей начала ХХ века, кто решительно, с самого начала деятельности встал на путь преодоления религиозной метафизики, и в отличие от тех же Н.А. Бердяева, С.Л. Франка, П.Б. Струве, С.Н. Булгакова, он не проделывал эволюцию «от марксизма к идеализму» или «от неокантианства к неославянофильству» и с самого начала своей деятельности он отстаивал позицию православного онтологизма — единственно плодотворную, по его глубокому убеждению, основу русского религиозного сознания.
В.Ф. Эрн родился 17 5 августа 1882 года в городе Тифлисе. И фамилия и отчество мыслителя ясно говорили о его каких-то нерусских, немецких или шведских корнях. В таком своём происхождении был уверен как сам философ, так и его друзья и сподвижники. Но, недавно выяснилось, что есть версии, согласно которым В.Ф. Эрн является полнокровным русским. Из этого следовало, что его отцом был тифлисский гражданин Г. А. Арефьев, а матерью — Ольга Павловна Райская. Далее выясняется, что уже в апреле 1884 года (когда мальчику не было ещё и 2-х лет) его усыновил управляющий Тифлисским аптечным складом Кавказского военного округа Франц Карлович Эрн, в недавнем прошлом выпускник Дерпского университета. Однако, данная версия, имея право на существование, ещё требует детальной проверки биографов философа. И, пока, пускай это будет лишь версией.
Семья Франца Карловича и Ольги Павловны Райской, матери философа, была довольно большой. Всего в семье было шестеро детей: кроме Владимира у него было трое братьев и двое сестёр. Родители совсем не были дружны между собой, и это не скрывалось от детей. Двое братьев жили своей отдельной, не связанной друг от друга жизнью. Зато остальные дети были очень дружны и сердечно привязаны к друг другу.
Родители Владимира Францевича были людьми верующими, а отец Эрна, похоже ещё и богомольцем. Так он в своих письмах к Владимиру бессчётное число раз призывает имя Божие.
В 1891 году Эрн поступает во Вторую (Его Императорского Высочества великого князя Михаила Николаевича) гимназию города Тифлиса, где также учились, такие люди как П.А. Флоренский, А.В. Ельчанинов, В.П. Свенцицкий, врач-психиатр М.М. Асатиани, известный поэт-футурист Д. Бурлюк, революционер Л. Каменев (Розенфельд), грузинский социал-демократ И.Г. Церетели, а также знаменитый библиограф Е.А. Архипов.
По окончании гимназии Эрн в 1900—1904 гг. изучает философию в Московском университете. Наибольшее влияние во время обучения в университете на него оказали такие знаменитые русские философы того времени как С.Н. Трубецкой и Л.М. Лопатин. Кроме этого, в это время его связывали дружба с В.П. Свентицким, о. П.А. Флоренским, А.В. Ельчаниновым, а также с С.М. Соловьёвым и А. Белым.
Дальнейший жизненный путь Владимира Эрна не может быть понят без обращения к полемике между издательством «Путь» и русским вариантом международного журнала «Логос», выходившего в 1910—1915 гг. в издательстве «Мусагет». Именно в споре с «Логосом», полагавшим, что «философские изыскания в конечном счёте должны привести к наднациональному слиянию её результатов», и в соответствии с эти ратовавшим за «наднационализм» в философии, Эрн формулировал свои собственные идеи. Эти последние основывались на категорическом отрицании неокантианства и, далее, современной западной философии, что в конце концов должно было привести к утверждению самостоятельной русской философии.
Уже, начиная, примерно с 1910 года озабоченность проблемами, связанными с религией и Церковью, а также интерес к своеобразно выраженному социализму отодвигается им как бы на второй план, уступив место размышлениям о роли России в противопоставлении Востока и Запада.
В разгар данного спора он пишет очень важную для себя работу — «Борьба за Логос» (1911). В этой связи два мотива определяют у Эрна «борьбу за Логос». С одной стороны, он стремится к планомерной и систематической борьбе с рационализмом, который глубоко сросся с западной культурой, с другой стороны, он ведёт борьбу за Россию, в которой должен восторжествовать истинный, а не мнимый «логос». Для постижения того, что сам Владимир Францевич понимает под «рационализмом», необходимо остановиться на противопоставлении у него понятий «ratio» и «logos». Это два полюса, которые можно по-русски определить как рассудок и разум. Через всю новую философию тянется, — и здесь Эрн опирается на Шеллинга, — потеря природы как жизни бытия (тут вспоминается известное стихотворение Ф.И. Тютчев «Не то что, мните Вы природа…»), рационализм схематизирует действительность, опираясь лишь на выведенные им самим из нее законы.
Сам по себе рационализм и логизм у Эрна выражают глубокую противоположность христианского Запада и Востока, где русский мыслитель уже не отождествляет, как это было у А.С. Хомякова, христианство Запада и Востока. Он здесь имеет в виду новое сознание Запада, а не сам Запад в целом. В частности, католичество для него во многом так же «динамично» и «логично», как и православие. Русской же философии мыслитель отдаёт среднее место, между Востоком и Западом. С его точки зрения, «она должна раскрыть Западу безмерные сокровища восточного умозрения». Эрн также признавал борьбу с двумя этими началами в самой русской мысли. «Вся русская философская мысль представляет из себя различные моменты уже начавшейся борьбе между ratio и logos».
В тесной связи с вышеизложенными взглядами В.Ф. Эрна находится его весьма оригинальная концепция русской философии, к сожалению, до сих пор неоценённая. Написать что-то вроде «очерка истории русской философии» он так и не успел, хотя и желал. Однако, при этом он разработал концепцию, основные моменты которой «иллюстрируются» монографией о Григории Сковороде, а также удачными статьями о Вл. Соловьёве и Льве Толстом.
Вся оригинальность данной концепции заключается в том, что, в отличие от многих своих предшественников и современников он пытался сформулировать идею «оригинальной русской философии», а не просто «русской философии» и тем более «философии в России». Философия же подражательная, вышедшая из западной традиции не признаётся им собственно «русской» и его внимание исключительно сосредотачивается на мыслителях, чьё учение содержит творческие и оригинальные идеи, основанные на русских традициях, а также существенно отличается от западноевропейского рационализма. Такими мыслителями для Эрна были Г. С. Сковорода, П.Я. Чаадаев, И.В. Киреевский, А.С. Хомяков, В.С. Соловьёв, Н.Ф. Фёдоров, С.Н. Трубецкой, Л.М. Лопатин и другие, в этот список также входили великие русские писатели и поэты, такие как Ф.И. Тютчев, Н.В. Гоголь, Ф.М. Достоевский и А.П. Чехов.
В целом, с точки зрения Владимира Францевича, русская философия представляет собой органическую целостность, а мышление её представителей направляется единым глубоким синтентическим устремлением. Авторы, разделённые временем и пространством, зачастую не осведомлённые об идеях друг друга, перекликаются между собой тематически и по содержанию, так как их во многом связывает новая внутренняя «подземная» традиция. Описание специального «механизма» именно русского философского мышления составляет ядро всей концепции Эрна.
Таким «механизмом», такой «подпочвой» во многом оказывается специфическая «двувозрастность» русской культуры в целом. Первая её фаза — исполненная православного онтологизма (т.е. своеобразного «логизма») культура допетровской Руси с «её строгим тоносом таинственной иерархичности» (священнодействия), почти литургичности. Наибольших высот данный тип русской культуры достигает в русской архитектуре и в иконописи, в утончённом духе, в классицизме которых находит живое продолжение эллинская культура. Вторая фаза начинается эпохой Петра Великого, временем активного установления новоевропейской, преимущественно протестанской, культуры и его философского проявления — рационализма. В то же самое время, между этими двумя фазами имеется существенная преемственность. Вот как об этом пишет сам Эрн: «В новой русской культуре — та же проникнутость религиозным онтологизмом, только из данности он превратился в задание, из исходного пункта в конечный, из основы и корня „в родимую цель“, в желанную энтелехию». И этот исконный онтологизм и должен быть явлен теперь, но уже в иной -логической — форме: наступает время философии.
Таким образом, воздействию западноевропейской философии нового времени на возникновение русской философии отводится в концепции Эрна важная роль (ибо для русского сознания в это время характерно «глубокое внимание к западной мысли, исключительная заинтересованность продуктами философского творчества Европы), но в данном случае речь уже может идти не просто о «влиянии» и «заимствовании». Во многом и сама оригинальная русская философия — есть сам этот конфликт, сама борьба двух различных по природе начал «рацио» и «Логоса» в недрах единого русского сознания, в силу его «двувозрастности». «Оба начала… русская мысль имеет внутри себя, имеет не как внешне усвоенная, а как внутреннее её раздирающее».
В работе «Борьба за Логос» Эрн отмечает следующее отличие русского мышления от западного: «…Русские мыслители заняты самой мыслью, а не её искусственным обрамлением. Вот почему такой громадный ум, как Хомяков (который при желании мог создать десятки «систем»), раскрывает себя в размышлениях о сущности православия. Вот почему блестящая, яркая мысль Чаадаева осуществляет себя в философии истории (русской и всемирной) и молчит о другом».
Разразившаяся Первая мировая война придала дополнительную остроту размышлениям Эрна об антагонизме Востока от Запада, а также роли России и значении русской философской мысли. Критика русским философом Западной Европы теперь ограничивается в основном критикой духовных и культурных основ Германии. Откликом на эти события явились многочисленные статьи «Время славянофильствует. Война, Германия, Европа и Россия» (1915). Своей кульминации эта критика достигает в докладе Эрна «От Канта к Круппу», с которым он выступил на публичном заседании Религиозно-философского общества памяти Вл. Соловьёва 6 октября 1914 года. Эти выступления полностью совпадают с выступлениями В.В. Розанова «Война 1914 года и русское возрождение», а также статьями и работами М.О. Меньшикова, Л.А. Тихомирова, С.Н. Дурылина и С.Н. Булгакова.
Выступления Розанова и Эрна по этому вопросу были особенно яркими. Оба русских мыслителя находят причины немецкой жестокости в общем духовном кризисе в Германии, который, в свою очередь, обусловлен преобладанием в ней либерализма и рационализма. Сама Первая мировая война, как совершенно справедливо считает Эрн, делает ужасно очевидными последствия гибельного для всего человечества и культуры — вырождение разума в «рацио» в неостановочном движении последнего «От Канта к Круппу».
Сам Эрн не остался в стороне после гневной критики Розанова Бердяевым, который назвал того «бабой». Владимир Францевич в этой полемике полностью встал на защиту Розанова в отстаивании им национальных интересов России. Об этом говорит и его статья — ответ Бердяеву «Налёт Валькирий». Вот как сам Эрн определяет предмет спора: «Тут перед нами встаёт дилемма: либо обижен Розанов, либо обижена русская баба. Если Розанов действительно выражает с гениальностью приписываемому ему Бердяевым русскую бабу, т. е. русскую душу в её стихийности, хаотичности и мистичности (я этого не думаю), тогда многому можно учиться у Розанова, прежде чем начинать его учить, его наставлять и его «публично сечь», особенно если под Розановым подразумеваются не его только личные грехи, а грехи русской души. Если же Розанов при всей талантливости ему свойственной, с русской бабой всё же несоизмерим, то вся мысль Бердяева о критике «вечно бабьего» в русской душе через критику последней книги Розанова становится несерьёзной, претенциозной».
Даже в этом, частном случае видно новое видение отношений между Россией и Европой, появившееся у Эрна в годы войны, которое выразилось в идее русского дела и особой миссии России. Эта миссия заключается в том, чтобы побудить Европу уйти от самой себя, что вытекает из его размышлений о германской философии Канта, которая, как он справедливо считал, «в своей односторонности приводит неизбежно к Wille zur Macht и к блиндированным мечтам всемирной гегемонии». Поэтому здесь и следует отстаивать универсальный и наднациональный характер возложенной на Россию задачи: быть на арене мировой войны глашатаем вверенного ей восточного наследия, а также вытекающей из этого, «антично -византийской» и христианской мысли, логизма. И сам Эрн, в данном случае воспринимал свой труд как поиск нового определения мышления как личный вклад в новую русскую религиозную философию.
Ранняя и преждевременная смерть (ему не исполнилось и 35 лет, когда он умер от нефрита в марте 1917 года) помешала Владимиру Францевичу детально разрабатывать свои философские взгляды. Однако, он и так немало сделал для русской философии, ибо проблематика, которую Эрн поднял в дальнейшем была подхвачена и развита в трудах и работах В.В. Зеньковского, П.А. Флоренского, А.Ф. Лосева, Г. В. Флоровского.
Нам же следует запомнить следующие слова Эрна, обращённые ко всем нам, для того чтобы нам перестать обезъяничать перед Западом и, наконец, быть самими собой: «…У каждого народа есть внутренний ритм своей жизни. Все заимствования и все научения от других национальных культур идут ко благо ему, если находятся в гармонии с этим ритмом или претворяются им. Но как только начинается насильственная прививка или форсированный ввоз — в жизни народа обнаруживаются расстройства. Различие ритмов, насильственно соединяемых, вызывают мучительные перебои. Эти перебои могут приводить к тяжёлой трагедии. Дело Петра Великого было настоящим разрывом старорусского ритма жизни. И столетие понадобилось для того, чтобы организм русского народа выработал новые национальные ткани, которые и закрыли место хирургической операции, произведённой Петром».
