 |
| Фонд стратегической культуры | Николай Елецкий | 03.09.2007 |
Впрочем, применительно к России это и не терроризм вовсе, а героическая борьба маленьких, но гордых народов за свободу и независимость, а расстрелы, изуверские пытки и сожжение детей — это несущественные детали и простительные шалости героических бойцов. Предполагается, что российская власть должна действовать в соответствии с этой же установкой, создавая условия для героев-повстанцев и преследуя оккупантов-федералов. Последние хотя и направлены в горячие точки этой самой властью, но прежде, чем посметь подумать о выстреле в сторону — нет, не палачей, конечно, не убийц, не бандитов, — а «боевиков» (т.е. благородных ребят, ведущих бои) — должны завизировать разрешение на выстрел в ПАСЕ, ОБСЕ, Еврокомиссии, Госдепе США, ЦРУ, штаб-квартире НАТО и у полутора десятков правозащитных и прочих автономных организаций, российских по названию, но финансируемых теми же упомянутыми вершителями мировых судеб. В противном случае их ждёт судьба Буданова и Ульмана, на примере которых проведена в высшей степени показательная воспитательная работа со всеми военнослужащими, которым разъяснили, что их ждёт, если они всерьёз воспримут призывы к борьбе с терроризмом. Одновременно продемонстрированы успехи России в построении правового государства — пусть присяжные и иные судебные инстанции хоть сто раз оправдывают российских военнослужащих, выполняющих приказы, но если эти приказы не угодны покровителям «боевиков», то офицеры всё равно окажутся за решёткой (и это ещё — в лучшем для них случае).
Бесланская трагедия, так же, как и предшествующие «подвиги» террористов, была бы немыслима без всеобщей коррумпированности российского общества, органов власти и силовых структур, особенно в северо-кавказских республиках, где, по словам самих же террористов, бумажка в 50 долларов — это «пропуск всюду». Неприступные посты и заставы на дорогах, люди в камуфляжной форме, в касках и бронежилетах, с автоматами в руках, бронемашины и укреплённые огневые точки, поголовные проверки документов — вся эта внушительная устрашающая картина, которую можно наблюдать на дорогах юга России — не более чем антураж, такой же маскарад, как клоунская пятнистая форма столичных генералов, в которой они почему-то считают необходимым появляться на пресс-конференциях за тысячи километров от зоны боевых действий, где такая форма была бы необходима, чтобы маскироваться в «зелёнке».
В качестве пассажира междугородных автобусов мне многократно доводилось наблюдать, как проверяющие милиционеры обнаруживали в автобусе людей без документов, выводили их, а через десять-пятнадцать минут эти люди возвращались и рассказывали, сколько они заплатили, чтобы продолжить поездку. В нескольких десятках подобных эпизодов ни разу (!) не было такого, чтобы человек без документов был задержан, и автобус отправился бы дальше без него, и ни разу же не обходилось без рассказов о взятках. Ясно, что терроризм непобедим, пока у бандитов существует фактически полная свобода передвижения, пока солдаты продают оружие, офицеры — оружие и солдат, генералы и государственные чиновники — военные и государственные секреты, пока отечественные олигархи и их зарубежные покровители практически открыто финансируют бандитов, а контролирующие инстанции «не в состоянии» проследить и пресечь нелегальное движение денежных средств и оружия.
После событий в Беслане было официально объявлено, что Россия находится в состоянии войны с терроризмом. Как же ведётся эта война и каковы к настоящему времени итоги военных действий? Трагедий масштаба бесланской удалось избежать; руководители спецслужб сообщают о сотнях случаев раскрытия и предотвращения готовившихся терактов; время от времени становится известно об арестах террористов в разных регионах страны. Однако, как очевидно, до победы над терроризмом или хотя бы до коренного перелома в борьбе с ним ещё очень далеко.
В северо-кавказских республиках не прекращаются обстрелы военных объектов, нападения на военнослужащих, милиционеров, убийства мирных жителей и похищения людей. Уменьшение масштабов открытых боевых действий сопровождается «ползучим Хасавюртом» со всё большей потерей Центром контроля за ходом событий и возможности влиять на их развитие.
Усиливаются позиции агрессивных антироссийских псевдорелигиозных движений и вождей, укрепляются их связи с союзниками на Ближнем Востоке, в Турции и в Крыму. Продолжается вытеснение русского и иного «нетитульного» населения из национальных республик, в которых укрепляются этнократические режимы, формирующие благоприятную атмосферу для сепаратизма, национализма и религиозного экстремизма. Не ведутся расследования террористических преступлений, в результате которых десятки тысяч людей на Северном Кавказе погибли, а сотни тысяч превратились в беженцев; в отношении этих преступлений власть, по-видимому, без излишней огласки заняла позицию «следствие закончено — забудьте». Псевдорелигиозная экстремистская идеология распространяется в Поволжье и других регионах России. Устраиваются демонстративные убийства, избиения и другие акции устрашения по национальным мотивам во многих городах, в том числе в Москве. Зарубежные покровители по-прежнему оказывают террористам всемерную поддержку, отказываются выдавать их России и жёстко критикуют любые действия российских властей, которые могли бы нанести терроризму реальный урон. Налицо все симптомы того, что болезнь не столько лечится, сколько загоняется вглубь; её симптомы становятся не столь заметны, но глубинные причины сохраняются.
В связи с этим неизбежно возникает вопрос: действительно ли российские власти намерены вести войну с терроризмом или же настроены и далее изображать, как говорят дети, «игру в войнушку»?
Дело в том, что «война» — слово серьёзное, тяжёлое и ко многому обязывающее. Понятие войны, например, сопряжено с понятиями военного или особого положения, с законами военного времени, с системой мобилизационных мероприятий, с особым режимом работы транспорта и связи, с военно-полевыми судами и очень многими другими не всегда приятными, но необходимыми для победы в войне действиями и мерами. Воевать с терроризмом с целью его уничтожения или изображать борьбу с ним для смягчения недовольства и гнева в обществе — это разные вещи. И надо признать, что пока настоящая война с терроризмом ещё и не начиналась, подтверждение чему — не только сохраняющаяся свобода действий бандитов на Северном Кавказе, но и события в других регионах страны, например, недавний взрыв поезда. Конечно, специальные технические аспекты ведения боевых и иных военных действий — сфера профессиональной деятельности военспецов; но это не означает, что можно игнорировать очевидные вещи только потому, что они понятны и дилетантам.
Очевидно, например, что в условиях военных действий не может быть той свободы передвижения населения, которая является обычной для мирного времени. Мыслимо ли, чтобы, скажем, в 1941 г. какой-нибудь житель Берлина мог запросто купить билет на поезд и приехать в Москву? Пострелять там, заложить взрывчатку, а потом так же спокойно купить обратный билет и вернуться в Германию? Вопрос звучит дико, но беда в том, что происходящее сейчас в России во многих отношениях ещё более дико, и здесь не помогут ссылки на специфику антитеррористических операций, поскольку речь идёт о вещах, общих для любой формы войны. Безусловно, необходимо, чтобы на период, пока не ликвидированы террористические банды и террористическое подполье, выезд и въезд в «горячих точках» осуществлялся лишь с разрешения военных властей, с выявлением и регистрацией личных данных, целей и сроков транспортировки людей и грузов, контроля за пребыванием лиц из этих регионов в других населённых пунктах. Аналогично должна функционировать система связи — необходимо контролировать почтовые отправления, денежные переводы, телефонные разговоры. Ни для кого не секрет, что некоторые национальные диаспоры постоянно отчисляют средства для поддержки «земляков», идущие в значительной своей части на финансирование бандформирований и террористического подполья.
Возникает риторический, тем более для условий военного времени, вопрос: что демократичнее и «законнее» — прослушивать переговоры террористов и их пособников, следить за их перемещениями и предотвращать теракты или ограничиваться рассуждениями о правах человека и неприкосновенности частной жизни в ожидании сообщения об очередном взрыве жилого дома, самолёта, о пущенном под откос поезде, о захвате заложников в концертном зале или школе.
В наши дни любые разновидности войны неизбежно принимают форму войны информационной. Распространение и ограничение информации, характер её подачи, интерпретации и акцентировки приобретают огромное, а в некоторых отношениях — и решающее значение для успеха или поражения, деморализации и подавления противника. «Самокапитуляция» России в ряде военных кампаний последних десятилетий, начиная с афганской войны, во многом была предопределена разнузданной антироссийской пропагандой в СМИ, бесконечным шельмованием армии в сочетании с романтизацией и восхвалением врагов, в том числе террористов. Особенно ярко это проявилось во время событий в Будённовске, когда журналисты буквально героизировали бандитов и любовались ими; да и впоследствии, вплоть до сегодняшнего дня во многих газетных публикациях, романах, телерепортажах и кинофильмах совершенно очевидно прослеживается установка на оправдание, обеление террористических убийц, на поиск какой-то «своей правды» и высоких смыслов в их деятельности.
Предложения об ограничении этой идеологической защиты терроризма немедленно объявляются покушением на свободу слова; понятие «цензура» превратилось в некий демонизированный ярлык, которым клеймят врагов свободы и демократии. Но настоящий «пир свободы» начинается, если репортёрам улыбнётся удача и посчастливится вести передачи с «места событий», т. е. с места, где произошёл, а ещё лучше — продолжается террористический акт. Со скорбными лицами, с трагизмом в голосе, на фоне «картинки» с рыдающими родственниками заложников журналисты разных каналов наперегонки делают именно то, чего хотят от них террористы и ради чего они зачастую и организуют сами теракты, т. е. фактически осуществляется реклама терроризма, превозносится могущество и непобедимость террористической мафии, а одновременно могут выдаваться и военные секреты о предполагаемом ходе антитеррористических операций. Совершенно очевидно, что во время войны недопустимы никакие не только рекламные прямые репортажи, но и просто сообщения о невыясненных обстоятельствах терактов; свобода информации допустима лишь в форме, обусловленной особенностями военного времени; в данном случае — в форме сводных сообщений за значительные промежутки времени и с обязательной акцентировкой информации о наказаниях, которые понесли преступники. И уж тем более адекватную оценку должны получать прямые демонстрации в поддержку врага и иные разновидности предательства, наподобие тех, которые наблюдались во время теракта в «Норд-Осте», когда некоторые родственники заложников устроили демонстрацию с требованием капитуляции перед террористами. Снова неизбежно возникает аналогия с Великой Отечественной войной — можно ли представить себе, чтобы родственники советских военнопленных или угнанных в Германию устроили демонстрацию с требованием капитулировать перед Гитлером? Сколько бы ни говорилось о различиях исторических условий, режимов, характера двух войн — с немецким фашизмом и с современным терроризмом, — главным остаётся одно различие: в Великой Отечественной войне враг был побеждён, а в войне с терроризмом поражений и откровенных капитуляций у России пока куда больше, чем побед.
Проблема свободы слова, свободы распространения информации в условиях войны с терроризмом — это лишь часть более общей проблемы свободы в современном обществе. Давно известно, что «свободы вообще» не бывает; есть свобода от чего-то и свобода для чего-то, а в социально неоднородном обществе рост свободы для одних людей или социальных групп означает её ограничение для других. В течение последних двух десятилетий социальная неоднородность российского общества резко возросла; соответственно усложнилась проблема свободы. Российский олигархат понимает свободу как неограниченность произвола в ограблении населения страны, в перекачивании за рубеж сырьевых ресурсов, в возможности беспрепятственного пересечения границ для присвоения хранящихся на зарубежных счетах доходов. Ради обеспечения такой свободы для себя олигархическая верхушка согласна с потерей свободы российского государства действовать в защиту жизни и интересов своих граждан. Муки детей Беслана — это не более чем оборотная сторона «свободы отдыха» в Куршевеле и свободы тратить выкачанные из России деньги на приобретение иностранных спортивных клубов, самых крупных в мире яхт и королевских дворцов Виндзоров.
Государство по определению обязано в первую очередь обеспечить право своих граждан на жизнь. Если для этого требуется вести войну с врагами государства — значит, война должна вестись так, чтобы враг был разгромлен. После Беслана российское общество уже не позволит выдать «игру в войнушку» за войну всерьез и бросаться пустыми словами, имитирующими борьбу.
