 |
| Столетие.Ru | Александр Репников | 30.08.2007 |
Русские консерваторы предупреждали о катастрофических последствиях большой европейской войны еще задолго до рокового выстрела в Сараево. В начале 1912 года в докладе на заседании Главной палаты Русского народного союза имени Михаила Архангела Юрий Карцов выступил с докладом на тему «Россия, Англия и Германия"…
Карцов пришел к выводу, что «государственные интересы России требуют союза не с Англией, а с Германией, ибо война России с Германией повела бы к печальным результатам не только Россию, — но даже и всю континентальную Европу, и мало того, чрезмерно усилила бы господство Англии».
В свою очередь А.Е. Вандам считал, что «пора бы задыхающимся в своем концентрационном лагере белым народам понять, что единственным разумным выходом баланса сил в Европе была бы коалиция сухопутных держав против утонченного, но более опасного, чем наполеоновский, деспотизма Англии и… присваивая себе исключительное право на пользование всеми благами мира, англичанам следует и защищать его одними собственными силами». В качестве союзников России по коалиции он видел Германию и Францию. Позитивное отношение к Франции, как к возможной союзнице, было в определенной степени связано с англофобской позицией значительной части русских консервативных мыслителей, вынужденных выбирать «из двух зол». Хотя республиканская Франция для консерваторов и была примером страны, в которой победили «масоны», «безбожники» и «якобинцы», но они с явным одобрением относились к деятельности французских монархистов. Выбирая между Англией и Францией, они предпочитали видеть в военно-политических и торговых союзниках России последнюю.
Накануне роковых событий, в 1913 году К.Н. Пасхалов прогнозировал неизбежность новой большой войны, поскольку «для России создалось теперь такое положение, что столкновение ее с Австрией является неизбежным.
Хочет или не хочет она войны, а таковая будет, если только Россия не откажется добровольно от своего мирового значения и сама не станет членом славянской федерации под скипетром Габсбургов, чего, конечно, предположить нельзя… Удастся ли русскому колоссу устоять на ногах или же он рухнет и рассыпавшись на составные части, послужит образованию новых государственных организмов, это зависит всецело от мудрости и искусства его государственных людей».
Годом ранее правый публицист и экономист А.Г. Щербатов писал, что «при первой возможности Германия будет вынуждена в силу обстоятельств утвердить свои мирные торговые завоевания вооруженной силой, и что ее нападению подвергнется страна, наименее подготовленная к самообороне». России же предстоит готовиться к войне не с одной державой, а с союзом держав. Вполне возможно, писал князь, что в будущей войне Германия поддержит Японию в борьбе с Англией (при этом он полагал, что Англия не примет активного участия в этой борьбе и ее «можно вычеркнуть из списка военных держав»). Германия выступит «застрельщиком» войны из-за торгового соперничества, а Япония — желая обеспечить себе гегемонию на Тихом океане. России же в предстоящей мировой борьбе предстоит в первую очередь стоять на страже своих интересов и освоиться с мыслью, что у нее нет и быть не может твердых союзников.
Антивоенный настрой консервативных мыслителей объяснялся еще и тем, что они понимали неготовность страны к войне. В феврале 1914 года П.Н. Дурново подал на имя Николая II обширную «Записку», начинавшуюся словами: «Центральным фактором переживаемого нами периода мировой истории является соперничество Англии и Германии. Это соперничество неминуемо должно привести к вооруженной борьбе между ними, исход которой, по всей вероятности, будет смертельным для побежденной стороны». Дурново в полном соответствии с мнением таких русских геополитиков, как Вандам и Дусинский, делал акцент на том, что интересы Англии — «островного государства» и Германии — «мощной континентальной державы» противоречат друг другу и между ними неизбежна «борьба не на жизнь, а на смерть». Обозначив причины этой борьбы и перечислив возможные варианты развития событий, Дурново, естественно, задавался вопросом о месте России в этом противостоянии. По его мнению, «англо-русское сближение ничего реально-полезного для нас до сего времени не принесло. В будущем оно неизбежно сулит нам вооруженное столкновение с Германией», в котором «главная тяжесть… несомненно, выпадет на нашу долю, так как Англия к принятию широкого участия в континентальной войне едва ли способна, а Франция… вероятно, будет придерживаться строго оборонительной тактики». К подобной борьбе Россия не готова, но даже если Германия и проиграет, то «разгром ее, несомненно, завершился бы миром, продиктованным с точки зрения экономических интересов Англии», а «в отношении к экономическому будущему Германии интересы России и Англии прямо противоположны друг другу».
Дурново высказывал мнение, что в стране, потерпевшей поражение (под этой страной подразумевалась Германия), должна начаться революция, которая впоследствии «силою вещей, перекинется и в страну победительницу».
Не исключалась и возможность того, что война может окончиться неудачно для России. В этом случае «социальная революция, в самых крайних ее проявлениях, у нас неизбежна». Сначала все неудачи и тяготы войны будут приписаны правительству, затем начнутся революционные выступления, которые выдвинут самые радикальные лозунги в социалистическом духе («черный передел, а засим и общий раздел всех ценностей и имуществ») и далее армия, чей лучший кадровый офицерский состав будет выбит на полях сражений, поддержит революционные выступления. В итоге законодательные учреждения и «оппозиционно-интеллигентные партии» не смогут «сдержать расходившиеся народные волны, ими же поднятые, и Россия будет ввергнута в беспросветную анархию, исход которой не поддается даже предвидению». Дурново акцентировал внимание царя на том факте, что Россия и Германия являются представительницами консервативного начала в цивилизованном мире, противоположного началу демократическому, воплощаемому Англией и, в несравненно меньшей степени, Францией. «Как это ни странно, Англия, до мозга костей монархическая и консервативная дома, всегда во внешних своих сношениях выступала в качестве покровительницы самых демагогических стремлений, неизменно потворствуя всем народным движениям, направленным к ослаблению монархического начала», и, следовательно, «с этой точки зрения борьба между Германией и Россией, независимо от ее исхода, глубоко нежелательна для обеих сторон…».
Война с Германией беспокоила и Льва Тихомирова, записавшего летом 1914 года в дневнике: «Я не верил в европейскую войну, п[аче] ч[аяния] слишком верил в малодушие нашей политики. Но нынешние известия очень грозны. Если правда, то от России требуют заявление нейтралитета, что также оскорбительная провокация, которой, пожалуй, не выдержат и наши бронированные лбы». Консервативный писатель И.А. Родионов, по воспоминаниям его сына, также считал Первую мировую войну «судьбоносной ошибкой Императорского Правительства, т. к. не Германия, а Англия являлась действительным историческим врагом России. С Германией же, соединяя ее технику со своим сырьем, Россия могла бы составить непобедимый союз, которому никто в мире не был бы опасен. Он говаривал, что немец — хороший товарищ и, в противоположность австрийцу, надежный союзник. Только ему надо сперва рога обломать, чтобы тевтонская спесь всего не испортила».
Князь Н.Д. Жевахов полагал, что Россия и Германия являются единственными в Европе монархиями, «не по имени, а по структуре и существу, единственным оплотом монархического начала, единственным барьером, сдерживающим натиск революции», и безразлично, победит Германия, или проиграет, в любом случае «придет Англия и превратит Россию в колонию, как сделала с Египтом… И Франция, и Англия одинаково боятся могущества как России, так и Германии, и тем больше — взаимной дружбы последних; поэтому к разрыву между нами и немцами были направлены все их усилия. А мы, как всегда, опростоволосились. Попались на удочку этих интриг и немцы».
В преддверии и после начала Первой мировой войны монархисты, как лояльные верноподданные, не могли поступить иначе, чем следовать внешнеполитическому курсу, провозглашенному сверху.
Ряд видных деятелей Русского народного союза имени Михаила Архангела был вынужден произвести переоценку своих внешнеполитических симпатий. Прежде всего, это касалось В.М. Пуришкевича, у которого симпатии к Германии сменились неприкрытым англофильством, вызывавшим ядовитую иронию даже у единомышленников.
Многие из правых, несмотря на свои довоенные пронемецкие симпатии, приняли активное участие в сборе средств для нужд армии или шли на фронт в действующую армию. Например, так поступил В.В. Шульгин. Он пошел на фронт добровольцем. В звании прапорщика 166-го Ровенского пехотного полка Юго-Западного фронта участвовал в боях, был ранен, затем возглавлял земский передовой перевязочно-питательный отряд.
И.А. Сикорский, чей сын погиб осенью 1914 года при взрыве крейсера, писал: «Прогрессивное человечество твердо решилось добиться цели соединенными силами многих держав, не останавливаясь даже перед перспективой пожертвовать еще раз миллионами человеческих жизней и миллиардами золота, только бы положить предел насилию и грабежу, убивающему прогресс самой жизни человеческих обществ».
В 1916 году появилось исследование Захарова «Наше стремление к Босфору и Дарданеллам и противодействие ему западноевропейских держав», представляющее собой краткий очерк восточной политики России от первых Романовых до Первой мировой войны. Этот доклад Захаров прочитал в январе 1915 года в Петроградском Клубе общественных деятелей. Он признавал, что «агрессивное стремление России к утверждению своего влияния на берегах Босфора и Дарданелл сравнительно недавнего происхождения и относится исключительно к императорскому периоду». Демонстрируя на примере Крымской войны, вероломство Англии, Захаров критиковал и Германию с Австро-Венгрией. В результате, по мнению автора, нужно было перешагнуть «через политический труп Берлина и Вены», не забывая при этом о многолетней недоброжелательности Англии и Франции, которые, опасаясь «захвата Россией Босфора и Дарданелл… работали только на пользу Германии и оберегали Турцию только для того, чтобы всецело предоставить ее в распоряжение германских честолюбивых планов».
Война возродила в консервативной среде давнюю мечту русских панславистов о черноморских проливах. Разрабатывались различные проекты, начиная от идеи открытия проливов для всех государств и заканчивая полным их переходом под контроль России. За несколько лет до войны Дусинский писал, что «в Черном море задача, нам предстоящая, по существу весьма проста и ясна: она сводится к полному овладению Босфором и Дарданеллами, что подразумевает обладание обоими их берегами». В период Первой мировой войны экспансионистские тенденции усилились, а из среды консерваторов стали раздаваться предложения о необходимости обязательного закрепления за Россией не только проливов, но и соответствующих территорий, прилегающих к ним. Архиепископ Антоний даже говорил в проповедях о том, что овладения только одними проливами уже мало для России и невозможно «сносить, чтобы величайшая наша святыня — Господень Гроб и Голгофа и Вифлеем оставались в руках неверных магометан».
Нелишне заметить, что и либеральные по своим политическим взглядам русские религиозные философы были отнюдь не «траводяны» и проявили немало «воинственности».
Например, Н.А. Бердяев писал (выражаясь вполне в духе К.Н. Леонтьева или Э. Юнгера): «Жизнь в этом мире есть борьба… Война — одна из благородных, хотя и ужасных форм борьбы. Война — антиномична по своей природе, она есть осуществленное противоречие. Во имя жизни ведется война и служит она полноте жизни. И война сеет смерть. Цель войны — мир и объединение. Войны были могущественнейшим средством объединения человечества. Народы братались в кровавых распрях и в столкновениях… Война есть тьма и свет, ненависть и любовь, животный эгоизм и высшее самопожертвование. Война не может быть только добром или только злом, в ней есть и великое добро, и великое зло. Война — порождение греха и искупление греха. Война говорит о трагизме жизни в этом мире, о невозможности в нем окончательного устроения, спокойствия и бесконечного благоденствия и благополучия».
Но далеко не всех увлекла идея о грядущих победах. В частном письме К.Н. Пасхалов горько рассуждал: «Лестно снова водрузить крест на Св. Софии и получить ключ от проливов, но сбудется ли это даже при блестяще успешной кампании, а если и сбудется, то в какой форме осуществится… надо взять не один только Константинополь, но оба берега Босфора, Мраморное море и Дарданеллы, и окружиться вечными непримиримыми врагами, все мечты которых будут в том, чтобы нас оттуда выгнать… Нет, теперь очевидно, что беспримерная военная слава принесет нам беспримерно горькие плоды».
Несмотря на наличие в консервативной среде целого ряда мыслителей, отличавшихся здравыми внешнеполитическими суждениями и прогнозами, единой программы по этому вопросу выработано не было. Не в последнюю очередь это было связано с переориентацией государственного курса от союза с Германией к союзу с Англией.
