 |
| Фонд стратегической культуры | Юрий Рубцов | 27.08.2007 |
Как не случайно родилась эта легенда в эпоху страшных испытаний, так не случайно она вспоминается и сегодня. Ибо нынешние поколения россиян вновь оказались перед испытаниями. Миражом, отражением в воде легендарного озера, показалась и растаяла для многих забрезжившая было надежда на достойное существование. Существование всех граждан России, а не только тех, кто на госсобственности, приватизированной на номенклатурный манер, сколотил себе кругленький счет в заграничном банке. Западнические схемы либерализации экономики и общественной жизни, как их ни прилаживали к России, оказались ей не подходящими.
Однако рухнули не только схемы. Пострадал при этом и народ, да еще как. Ему-то на кого и на что надеяться, что ждать, к чему стремиться? Помятуя, что история — лучшая наставница жизни, попробуем востребовать ее уроки. Возможно, окажется не бесполезным.
1
За более чем тысячелетнюю историю нашей стране приходилось подниматься с колен не раз. Иногда казалось, что все, — уж не разогнуться, не встать. Два с лишним века терзали Русь ордынцы, сколько раз вдоль и поперек проходили по городам и весям огнем и мечом. Но русский дух не угасал, копился, вырывался наружу, когда требовалось дать окорот окончательно уж обнаглевшему ворогу. Так было при Дмитрии Донском, победителе Мамая. Так было при его внуке Иване III.На собственной судьбе испытал Иван вред и несчастья княжеской междоусобицы. Ребенком, в шесть лет попал он с отцом Великим князем Московским Василием II Темным (враги лишили его глаз) в заточение к князю Дмитрию Шемяке, полной чашей испил крайние унижения. В 22 года сумел вернуться на московский престол, но вынужден был еще долго задабривать ордынского хана и его алчных и заносчивых послов, выгадывать, терпеть, копить силы, выжидать своего часа. И дождался, как дождалась Русь.
Историки называют его время — рубеж XV—XVI вв.еков — Возрождением. «Россия Олегова, Владимирова, Ярославова погибла в нашествии монголов: Россия нынешняя образована Иоанном», — писал Н.М. Карамзин.
Возрождение… Слово-то какое емкое! И впрямь: при Иване вновь, как до Батыева нашествия, стали русские земли независимыми. Уже за это ему, Великому князю Московскому, была бы вечная благодарная память потомков. Но у Ивана это оказалось лишь половиной дела. Завоевав право самостоятельно, без оглядки на беспокойных соседей строить свой дом, он и выстроил его.
Получил Иван III страну площадью в 400 тысяч квадратных километров, а через 43 года оставил державу величиной свыше двух миллионов. Если взять по сегодняшним меркам, получается пол-Европы — Великобритания, Франция, Германия, Испания, Италия, сложенные вместе. Это был ответ Руси на попытку Степи низвести ее до положения ничтожного удела.
Через век нашей земле было послано новое испытание — Смута на рубеже XVI—XVII вв.еков. Страшная и одновременно удивительная эта пора в истории нашей страны — Смутное время. Оно принесло неисчислимые бедствия народу и разорение государству — голод и мор, сдачу Москвы полякам и невиданные по жестокости притеснения со стороны иноземцев. Но одновременно Смута явилась и важным политическим уроком для Московской Руси, моментом, когда до редких высот всколыхнулся народный дух.
Время невиданных испытаний стало и временем торжества личностного начала: на смену трафаретным и бесцветным фигурам на историческую арену выступили крупные характеры и ярко выраженные индивидуальности. Вслед за могучей фигурой Бориса Годунова появляется плеяда отчаянных авантюристов-самозванцев и — в противовес им — патриоты, подвижники Михаил Скопин-Шуйский, Прокофий Ляпунов, Дмитрий Пожарский, Козьма Минин. Они возглавили освободительное движение, изгнавшее из Москвы поляков и восстановившее в стране общественное согласие.
Вывод очевиден: на любой крутой поворот истории Россия отвечала всплеском народного духа, дремавшего в ее толще в обычные времена, и выводила на историческую арену Личности с большой буквы. Вспомним ли эпоху Петра I, век золотой Екатерины или «грозу двенадцатого года» с истинно народным полководцем Михаилом Кутузовым…
2
Нравится это кому-то или нет, но надо признать: историческому опыту России всегда сопутствовала власть сильная, авторитарная. При ней государство, государь были всем. После очередной смуты в стране наступало возрождение, но неизменно сопровождалось оно усилением авторитаризма. Только на его основе стране удавалось пропустить над собой «волну» нового исторического кризиса, обеспечить целостность и независимость, одолеть очередного алчного до русских богатств «соседа». Владимир Святой, Ярослав Мудрый, Владимир Мономах… Эти имена зазвучали на Руси и за ее пределами именно тогда, когда, преодолев междоусобицы, выжив в жестокой династической борьбе, на престоле утверждался сильный, волевой правитель. Он и законы диктовал, и приводил в действие эффективные политические рычаги.Возьмем время поближе. Преодоление через большую кровь феодальной раздробленности, стягивание вокруг Москвы русских земель вынесло на вершину властной пирамиды опять-таки правителей авторитарного типа — Ивана III, Василия III, Ивана IV Грозного. Смуту на пограничье XVI—XVII вв.еков удалось преодолеть с помощью мощного народного ополчения. Но каждому свое: олицетворением освободительного движения стали Козьма Минин и Дмитрий Пожарский, а утвердившегося авторитарного режима — новая династия Романовых: Михаил Федорович, Алексей Михайлович и, наконец, Петр Алексеевич — Петр I Великий.
Что, российские правители отличались патологическим стремлением к самодержавной форме правления? Что, были они сплошь «азиатами», не знакомыми с достижениями передовой общественной мысли и практикой политической жизни? Отнюдь. Тот же Петр I во время Великого посольства в Западную Европу с особым интересом знакомился с тем, как работает старейший в мире британский парламент. Екатерина II переписывалась с Вольтером, штудировала Руссо и Монтескье, была прекрасно осведомлена о республиканской форме государственного устройства. И тем не менее была глубоко убеждена, что у нас — не Европа, что «Великая Империя, подобная России, разрушится, если будет учреждено иное, кроме самодержавного, правление: ибо оно единственно может служить потребной быстроте для нужд отдаленных областей, а всякая другая сторона — гибельна по медлительности сих действий».
И в самом деле, какая власть была способна сыграть роль обруча, стягивающего необозримые российские пространства, это пестрое «одеяло», где каждый лоскут населен мешаниной из без малого полторы сотни народов и невероятно различен в социально-экономическом, политическом, культурном развитии? Ответ очевиден: только она — власть монархическая, не ограниченная никакими законами, кроме Божьих.
Ладно бы такие представления исповедовала Екатерина императрица. Но с ней солидаризировался не правитель — историк Николай Карамзин, искренно восторгавшийся парламентской Англией и демократической Швейцарией, грезивший идеями просвещенной монархии, которая бы подчинялась установленным законам и служила интересам подданных. Грезы, однако, это — одно, а жестокий анализ реальной российской действительности побуждал его вторить Екатерине: «Что, кроме единовластия неограниченного, может в сей махине производить единство действий?».
Да что дворянский историк Карамзин? Даже ярые антимонархисты в лице большевиков, стоило им коснуться формы государственного правления, тоже будто пели с голоса Екатерины. Бесспорно, В.И. Ленин и его сторонники были жесткими прагматиками. Простейший экскурс в историю показывал и им, что как только в России авторитарная власть ослабевала, так следовал распад страны, и под вопросом оказывалось само существование Российского государства. Так было в Смутное время, когда в Москве уселись поляки и, словно хищники, стали растаскивать исконно русские земли. Так было после Февраля 1917-го, когда, стоило монархии пасть, идеи самостийности овладели Польшей и Финляндией, Малороссией и Белоруссией, Прибалтикой и Закавказьем, Бессарабией и Крымом.
Пришедшим к власти большевикам оказалось не до лозунгов о праве наций на самоопределение «вплоть до отделения». Какое там право? Увлечешься популистскими лозунгами — и не заметишь, как останешься в пределах средневековой Московии в тех самых 400 тысяч квадратных километров. Лозунги пересматривались и тем успешнее, чем крепче становилась власть ВКП (б). Страна, хоть она называлась уже не Россией, а Советским Союзом, вернулась-таки в свои дореволюционные границы, пусть не сразу, пусть только по окончании победоносной Великой Отечественной войны.
И.В. Сталин, отбросив большевистскую риторику, повел себя как расчетливый политик, дав сто очков вперед самым отъявленным империалистам вроде У. Черчилля. По мере утверждения своей диктатуры он еще в конце 30-х годов, воспользовавшись европейской ситуацией и не погнушавшись вступить с фашистской Германией в совместный раздел Восточной Европы на сферы влияния, стал присоединять к Центру, опираясь, где на «пятую колонну», а где и силой оружия, прежние губернии царской России. А по окончании войны на гребне победы вынудил союзников признать этот передел.
Сегодня, как известно, нет прежнего Союза, и одна шестая часть суши живет только в воспоминаниях об СССР. Опасность распада не миновала и саму Россию. Куда же идти, спросит соотечественник, вкусивший демократических ценностей: вперед, то есть на самом деле назад — в имперские времена? Вновь уповать на очередного «доброго» царя? Боюсь, пессимизм еще более усилится, если напомнить, что и вся советская история была сплошной цепью авторитаризма, пусть и в разных его вариациях: при Ленине — революционно-тоталитарный, при Сталине — диктатура, при Хрущеве — авторитаризм либерально-тоталитарный, при Брежневе — консервативно-коммунистический, при Горбачеве — либерально-коммунистический. Да и в постсоветскую историю народовластие отнюдь не расцветает даже при наличии у власти сразу трех ветвей.
Не секрет, что сегодня авторитарные тенденции в российской политике нарастают. И все меньше людей обеспокоены этим. Многие из нас готовы поступиться ранее завоеванными правами (например, самим избирать руководителей регионов, напрямую, минуя партийные списки, выдвигать кандидатов в депутаты Госдумы, высказывать свое мнение на общефедеральных референдумах и т. п.), лишь бы вернуться в привычную систему координат, где за тебя решает очередной царь, генсек или президент.
Вот уже который раз В.В. Путин заявляет, что не пойдет на третий срок, но столь же настойчиво его прямо-таки заклинают (от спикера Совета Федерации до инициативников на местах) остаться. Отчасти это — реакция на безвременье эпохи Ельцина, отражение потребности в твердой, вменяемой власти вместо печально известных «загогулин» и «рокировочек». Многим пришлись по душе и нотки державности, все чаще звучащие из Кремля.
Накануне парламентских и президентских выборов российский народ в который раз оказался перед выбором. Как проскочить между Сциллой и Харибдой современной действительности: и не утратить тех демократических достижений, к которым так быстро привыкаешь, и порадеть с таким трудом поднимающейся с колен России, не позволить ей на «уделы» распасться, в огне междоусобиц сгореть (достижение чего, напомним, ранее всегда ассоциировалось с авторитарностью)? Как сделать, чтобы свои государственные интересы Россия отстаивала не только на путях имперства, но и на почве гражданского общества? И какая роль здесь отведена — нет, не пресловутой «сильной» руке, что граничит с беззаконием, а волевому, компетентному руководителю, без которого ни одному обществу — западному или восточному, демократическому или тоталитарному — обойтись еще не удавалось?
Вновь обратимся к истории, но не к прямому заимствованию схем, а к ее урокам. Еще раз прочтем Карамзина. Иоанн III, писал историк о своем любимом герое, «принимал союзы, но с условием ясной пользы для России; искал орудий для собственных замыслов и не служил никому орудием, действуя всегда, как свойственно великому, хитрому монарху, не имеющему никаких страстей в политике, кроме добродетельной любви к прочному благу своего народа».
«…Ничего, кроме добродетельной любви к прочному благу своего народа». Иван III как подлинно великий правитель обладал замечательным качеством — умел подниматься выше личных пристрастий и предрассудков своего времени и государственные дела решал по-государственному: масштабно, решительно, памятуя — как о конечной цели — о благе своих подданных.
Вот он — ключ к разгадке, над которой бились многие увенчанные знаками монаршей власти и желавшие остаться в истории. Вот он и ответ многим нынешним политикам.
Что скрывать: на высоте исторического выбора сегодня оказываются далеко не все, готовые власть подхватить или, по крайней мере, о такой готовности заявляющие. По мере приближения парламентских, а там и президентских выборов ряды претендентов будут, безусловно, расти. В этих условиях надо быть предельно внимательными, не поддаваться на широковещательные посулы и щедрые авансы. Помнить, что правители имеют перед своим народом и перед историей две обязанности: а) любить не себя во власти, а чувствовать в себе власть над стихией, развалом, хаосом, мелкими страстями, сознавать как цель не личное благополучие, но благо народа, б) понимать свой народ. В нашем сегодняшнем случае лидером может стать только тот, кто хорошо сознает: к нашей евразийской стране не прилагаются напрямую чужие, пусть трижды успешные за морем схемы. У нашего народа исторически обусловленный национальный характер, исторически определенный образ жизни и действия, свои представления о важном, заветном.
В нас много чего есть дурного, вредного: пьянство и лень, привычка полагаться не на себя, а на начальство (от президента до бригадира), легковерие, нередкая зависть к успехам ближнего, стойкое неуважение к личности («единица — ноль, единица — вздор»). Но сегодня не об этом речь. Речь о том, что есть в нас хорошего, что поможет устоять на ногах при преодолении очередного исторического виража. Что же у нас в активе?
Многовековая идея соборности — она дает определенную гарантию против распада России.
Необозримые пространства с неисчислимыми и по сей день природными богатствами — их по-настоящему еще придется осваивать, занимаясь обустройством своей земли.
Глубинные, стойкие традиции коллективизма, идущие от крестьянского мира, от общины.
Многовековая привычка жить в интернациональном «котле», национальная и религиозная терпимость.
Высокий образовательный уровень, чисто российская сметка, изобретательность и предприимчивость.
Наконец, вечный поиск истины, смысла жизни, стремление к нравственному идеалу — взыскание «града Китежа».
«Пусть не удается нам всегда и безошибочно отличить главное от неглавного и священное от несвященного; пусть низы нашего народа блуждают в предчувствующих суевериях, а верхи гоняются сослепу за пустыми и злыми химерами, — писал Иван Ильин, наш старший современник, глубокий мыслитель. — Страдания, посланные нам историей, отрезвят, очистят и освободят нас… Но к самому естеству русской народной души принадлежит это взыскание Града. Она вечно прислушивается к поддонным колоколам Китежа; она всегда готова начать паломничество к далекой и близкой святыне…»
Ведь, в самом деле — взыскуем.
