 |
| Православный Санкт-Петербург | Дмитрий Орехов | 24.08.2007 |
Побывать на острове им. Залита (Талабске) мне хотелось давно. И вот наконец я собрался в путь.
…Словоохотливый псковский таксист долго рассказывал, сколько людей раньше направлялось, как он выразился, к «ясновидящему попу». Таких паломников он не раз подвозил до пристани.
— К нему даже из Владивостока приезжали! — восклицал таксист.
В Толбе мне повезло: на пристани два парня сгружали с катера ящики со свежевыловленным лещом. Это оказались залитские рыбаки. Они согласились перевезти меня на остров, и вскоре катер уже летел по Псковскому озеру…
Накануне я встретился в Изборске с отцом Алексием Вовченко, настоятелем храма Рождества Богородицы, духовным сыном старца. «Отец Николай иной раз говорил: „Ой, родненькие, чего пристали? Я поп глупый, поищите себе умного! Уезжайте! Вот сейчас „ракета“ будет — и уезжайте!“ — вспоминал о. Алексий. — Если от него ждали высокой мудрости и глубоких мыслей, он отсылал от себя. Но если к нему приезжали с большим горем — принимал. Он обладал великим даром утешения. Бывало, едешь к нему с массой вопросов, с тяжестью на сердце, но увидишь его, и всё становится ясно… Счастье было видеть его». — «А почему отец Николай провел последние годы в полузатворе?» — спросил я. — «У меня было странное чувство… Приезжаешь к нему, разговариваешь с ним, а его словно бы и нет. Духом он все время был с Господом. Это явственно ощущалось… Потому и затвор ему был нужен. Ведь смерть — это последний экзамен. Мы же готовимся к экзаменам, правда? Вот и батюшка готовился… А к нему ведь целыми автобусами приезжали. Да ещё с какими вопросами! Покупать дачу или не покупать… Я думаю, отнимать у него молитвенное время было бы преступлением. Однажды ко мне приехал знакомый, отправились на остров. В мороз, вьюгу там простояли, но батюшка нас не принял. Да, конечно, он — старец, но нельзя же вторгаться во внутренний мир человека!»
…И вот я на острове. Талабск более известен по названию рыболовецкого колхоза имени Залита. Основным промыслом здесь всегда была рыбная ловля. Зажиточные рыбаки жили на Нижней улице, беднота селилась в верхней части острова. После революции остров несколько раз переходил и из рук в руки. Когда белые оставили остров, с ними ушли состоятельные жители, и «верхние» разграбили дома богатых островитян. Одним из активных пропагандистов был местный учитель по фамилии Залит, родом из прибалтийских евреев. Стоило белогвардейцам снова занять остров, и зажиточные люди тут же обнаружили, что их дома разорены. Устроили суд над активистами; Залита вывезли на середину озеру и утопили, привязав к ногам ящик с гвоздями…
Остров оказался небольшим — я обошёл его по берегу всего за час. Здесь около двух сотен жителей. Как мне рассказали, теперь на острове корова только одна, а раньше скотину держали в каждом доме. Коровы паслись на берегу, и на всём острове не было ни травинки.
На Талабске есть почта, медпункт, школа, поселковый совет. Симанский Спасо-Казанский монастырь собирается строить здесь подворье, но работы пока не начинались. А вот школу на острове недавно хотели закрыть — там обучалось только восемь детей. И все же не закрыли, а сейчас и новые школьники подросли…
Белый Никольский храм выглядит празднично. Отец Николай отслужил здесь первую литургию в октябре 1958 года. Тогда ему было сорок девять лет. Говорят, поначалу он унывал на новом месте, где люди сильно изменились за годы безбожия, подумывал даже оставить остров. Однажды к нему подошёл четырёхлетний Коля, сын женщины, прислуживавшей в храме. Он прижался к ноге священника и спросил: «Ты куда?» — «Вот, Колюшка, хочу уехать». — «Не надо уезжать, оставайся!» Отец Николай воспринял детский совет, как волю Божью, и остался служить на острове.
Сразу за храмом — памятник советскому солдату. Памятник оказался белым, как снеговик, только автомат в руках солдата был чёрный, а каска на голове — зелёная. А вот на памятных плитах не удалось прочитать ни одного имени: краску смыло дождём.
В годы Великой Отечественной войны на Талабске побывал карательный фашистский отряд. Жители были угнаны, остров полностью выжжен, так что не осталось ни одного деревца. Теперь же, гуляя по Талабску, я видел множество лип, яблонь, каштанов — их посадил отец Николай. Особенно много деревьев было у храма и на кладбище.
Деревенской улицей я прошёл к кладбищу. Могилу отца Николая искать не пришлось — она была сразу за воротами и утопала в цветах. В 2006 году на могиле был установлен деревянный крест с изображением Распятия, Пресвятой Троицы, иконы «Знамение» и иконы Царственных Страстотерпцев. Говорят, именно такой крест завещал поставить сам старец Николай… Ещё меня удивило обилие голубей: они были повсюду, на земле у могилы, на деревьях, на воротах, на соседних крестах.
— Это батюшкины голуби, — объяснила мне дежурившая возле могилы старушка в белом платке. — К нему сюда и кот приходил, на могилке сидел.
— А вы помните отца Николая?
— Как не помнить? Сидит, бывало, в своём домике у окошка и играет. У него фисгармонька была… А лошадки и коровки придут, под окно встанут и слушают, слушают…
Я раскрыл блокнот.
— Пиши, пиши, — закивала старушка. — И еще напиши, что отец Николай не благословлял телевизор смотреть. Ты тоже телевизор не смотри, детонька. От него рак и слепота бывают.
Старушка посоветовала мне сходить в домик старца. Этот маленький домик, выкрашенный темно-зелёной краской, с одним окошком по фасаду, стоял прямо напротив ворот кладбища. Возле домика — три валуна. Здесь обычно дожидались старца паломники. В иные дни на Талабск приезжало до пятисот человек. Случалось, старец выходил из домика и стремглав бросался по тропинке наверх, к храму. Все кидались за ним. Отец Николай вбегал в храм и через некоторое время тихо выходил из него.
— Чего вы за мной бегаете? — спокойно говорил он запыхавшимся паломникам. — Вы бы в храм так каждый день бегали, как сейчас за мной бежали!..
Смотритель открыл дверь, и я оказался в маленькой приёмной. Здесь, у столика с самоваром, сидя в кресле под бумажной иконой с изображением Страшного Суда, старец обычно принимал посетителей. Приглашая к себе, отец Николай показывал посетителю эту икону и говорил: «Одни пойдут в рай, другие — в ад. Нам с тобой нужно сюда, т. е. в рай…» Потом начинались наставления. Некоторые посетители, страдая от греха уныния, говорили старцу, будто Россия погибает. У таких отец Николай спрашивал: «А кто тебе показывает, что Россия погибает?» — И, указав на изображение дьявола, заключал: «Вот! Вот кто тебе показывает!»
Потом я прошёл в келью, маленькую полутёмную комнатку с низким потолком. Здесь, за печкой, стояла кровать старца, а над кроватью висело изображение гроба и смерти с косой. «Человече, не суетись. Здесь всё готово. Здесь прах и зловоние, пепел и червь лютый», — гласила подпись под рисунком…
— Много у вас посетителей бывает? — спросил я смотрителя.
— Когда как. Бывает и очень много…
* * *
Возвращаясь домой, я думал о словах одной жительницы острова: «Вот говорят, что в своей деревне старцев не бывает. Так и у нас… Многие на Талабске только после смерти о. Николая стали понимать, что это был за человек. Особенно после похорон, когда остров чуть под воду не ушёл -столько людей собралось, чтобы проводить нашего батюшку…»Нынешний Талабск, благоговейно хранящий следы пребывания благодатного старца, ещё одно подтверждение тому, что «не может укрыться город, стоящий на вершине горы» (Мф. 5, 14), и «память праведника пребудет благословенна» (Пр. 10, 7).
Сейчас, через пять лет после смерти о. Николая, люди по-прежнему едут на остров. И нет сомнений, что очень и очень многие, отслужив панихиду на могиле старца, находят ответы на свои мучительные вопросы. Протоиерей Николай Гурьянов по-прежнему с нами. Он был утешителем и молитвенником, безгранично верящим в Россию. Остаётся он им и сейчас. И по-прежнему с нами слово его духовного завещания:
«Говорят, время нынче смутное. Говорят, жизнь стала непереносимой. Это, мои дорогие, наш крест, мы его достойны. Это не Христов крест, а личный, наш собственный, и мы должны понести его».
