 |
| Патриархия.Ru | Михаил Моисеев | 23.08.2007 |
Так, например, в своем очередном интервью директор государственного музея «Рязанский Кремль» Л. Максимова весьма своеобразно прокомментировала заключенное недавно соглашение о сотрудничестве между Русской Православной Церковью и Федеральной службой по надзору за соблюдением законодательства в сфере массовых коммуникаций и охране культурного наследия (Россвязьохранкультурой). Напомним, подписание этого соглашения состоялось в Москве 17 августа.
Итак, как же оценила директор музея подписанное соглашение? Она назвала его «популистским», и единственным побуждающим фактором к его заключению со стороны государства, по ее мнению, являются приближающиеся выборы. Что ж, в преддверии грядущих выборов и на самом деле нам придется столкнуться с самыми неоднозначными «схемами» и комбинациями. Однако — в чем популизм соглашения, которое, согласно преамбуле, заключено в целях «повышения эффективности осуществления мероприятий по сохранению объектов культурного наследия религиозного назначения, предотвращения их утраты, обеспечения оперативного взаимодействия между Федеральной службой по надзору в сфере массовых коммуникаций, связи и охраны культурного наследия, ее территориальными управлениями и Московской Патриархией Русской Православной Церкви, религиозными организациями, входящими в структуру Русской Православной Церкви, а также учитывая духовное, культурное, воспитательное значение памятников истории и культуры религиозного назначения»?
Г-жа Максимова, очевидно, полагает, что ради соблюдения «чистоты идеи» государственной власти не стоит нисходить до диалога с религиозными общинами и не обращать внимания на их претензии, когда дело касается культурного наследия. Ведь, судя по всему, единственным хранителем культуры в нашей стране Л. Максимова считает сотрудников музеев: «Только благодаря нам уцелела хотя бы малая часть церковных сокровищ», — заявляет она ничтоже сумняшеся.
Хотелось бы, конечно, рассказать при случае г-же Максимовой о том, что сотни и тысячи икон, предметов церковного обихода, богослужебных книг были спасены от уничтожения отнюдь не музейными работниками. Свои святыни спасали сами верующие, сохраняя их — порой с риском для собственной жизни. Ни для кого не секрет, что большая часть современных музейных собраний икон появились не так давно — эти коллекции возникли после того как в районы Русского Севера были снаряжены многочисленные экспедиции, которые отыскивали замечательные по художественному исполнению образа отнюдь не в районных музеях, а в затерянных деревушках, в избах простых верующих старушек, не догадывавшихся подчас о том, что за сокровище они хранили в своих «красных углах».
Очень хотелось бы поведать директору музея о том, что изъятые в первые годы Советской власти церковные ценности — это не просто существенная «статья дохода» большевистского режима. Это не только свидетельство чудовищного по своему лицемерию обмана — ведь изымали церковные ценности якобы для помощи голодающим, а вырученные от их продажи средства направлялись отнюдь не на столь благородные цели. «Церковные ценности» — это еще и украденное имущество, это вещественные доказательства преступлений, за которые положено нести ответственность перед законом — как Небесным, так и земным. И, отстаивая исключительное право музеев на владение церковными святынями, г-жа Максимова и иже с ней, таким образом, выступают защитниками прав преступников — как бы странно это ни звучало.
Нынешнее время — эпоха защиты прав и свобод. Правозащитная деятельность становится чуть ли не единственной сферой общественной жизни, в которой, по мнению современного человека, возможны проявления таких высоких душевных качеств, как стремление к справедливости и честность. Но те ли права пытаются отстаивать сотрудники музеев, когда они выступают с заявлениями, подобными тому, которое сделала Л. Максимова?
И насколько честны противники Церкви, когда утверждают, что она не способна сохранить свои святыни? Не хочется повторяться, но приходится это делать, когда сталкиваешься с упорным нежеланием слышать и слушать. Опыт последних лет свидетельствует о том, что возвращенные святыни — храмовые здания, иконы, богослужебные книги — если только они представляют историческую и культурную ценность, в Церкви обретают вторую жизнь.
Кроме того, в церковной традиции в России существовало более пятидесяти древлехранилищ. Это были собрания церковных древностей и наиболее ценных предметов церковного обихода, которые создавались до революции в епархиях Русской Православной Церкви. Именно эти древлехранилища стали в первые годы советской власти основой для областных музеев. Стоит задуматься на следующим: изменись в 20 — 30-е годы прошлого века отношение властей к религии, позволь она верующим свободно исповедовать веру и посещать храмы — те музейные сотрудники, которые приносили в создаваемые собрания иконы, богослужебные книги и другие церковные ценности, наверняка вернули бы священные предметы в храмы, ни на минуту не задумавшись над возможностью оставить изъятое. Очевидно, воспитание было другое. И иное понимание таких терминов, как «культура» и «традиция».
Разумеется, нет смысла закрывать глаза на те печальные примеры, когда памятники культурного наследия, возвращенные церковным общинам, порой подвергаются ненадлежащему пользованию, а их реставрация производится отнюдь не самыми передовыми методами. Бывает и такое — не в меру решительные «храмоздатели» срубают или «закрашивают» старинные фрески или иконы, детали архитектурного декора.
Но ведь именно ради этого и заключено упомянутое соглашение — ради того, чтобы уровень реставрационных работ на церковных «объектах» (да простят мне такое словоупотребление верующие люди) рос и приближался к общепринятому в этой области! Нет, таких «мелочей» г-жа Максимова не замечает. Как не замечает она и то, что ее интерпретация высказывания руководителя Россвязьохранкультуры Б. Боярскова о количестве переданных в пользование Церкви объектов культурного наследия, мягко говоря, весьма значительно расходится с тем, что действительно прозвучало на встрече в Патриархии.
Напомним, Б. Боярсков на встрече с Патриархом озвучил любопытную цифру: он отметил, что 95% всех объектов культурного наследия религиозного назначения (курсив мой — М.М.) сейчас находятся либо в пользовании Церкви, либо в ее собственности. Что ж, вполне нормальная цифра. Храмы возвращаются верующим — что в этом неестественного?
Однако не так считает Л. Максимова. Или не хочет, чтобы так считали простые граждане. И — вольно интерпретирует слова руководителя Россвязьохранкультуры: дескать, государственный чиновник признал, что Русской Православной Церкви передано уже 95% всех памятников культурного наследия. Скандал, да и только. Получается, в оставшихся пяти процентах — тех пяти процентах, за которые, как может показаться, сражается г-жа Максимова со своими единомышленниками — последние крохи культурного наследия, не захваченные церковными функционерами. Вот что она сказала в одном из своих последних интервью: «Было официально заявлено, что уже 95% памятников истории и культуры находятся или в пользовании, или в собственности на правах аренды у Церкви. И остается их всего пять процентов, как заявил Боярсков».
Впору бить тревогу: Русская Православная Церковь стремится прибрать к рукам все культурное наследие страны! Собственно, этим и занимаются нечистоплотные журналисты и те, кто прибегает к их методам. Надо полагать, в этих оставшихся «не захваченными» пяти процентах — Эрмитаж и Русский музей, Третьяковка и даже (страшно подумать!) галерея искусств З. Церетели. В масштабности помыслов г-же Максимовой не откажешь. Равно как и в легкости в искажении фактов.
А факты таковы, что до сих пор — при всем позитивном опыте взаимодействия, который накоплен за последние годы между Русской Православной Церковью и государственными учреждениями культуры — даже в Москве, как отметил Святейший Патриарх Алексий в своем выступлении на Епархиальном собрании 22 декабря 2006 г., не возобновлено богослужение в 17 храмах, а 33 храма не освобождены прежними арендаторами.
Почему бы деятелям культуры, столь ревностно радеющим о культурном наследии, не озаботиться проблемой сохранения этих храмов, многие из которых, несомненно, представляют собой памятники истории и архитектуры — и в то же время используются отнюдь не с соблюдением требований, предъявляемых к объектам культурного наследия? Почему не помочь церковным энтузиастам, трудами которых во многом восстанавливаются сейчас порушенные святыни, в этом благородном деле?
Очевидно, у Л. Максимовой и ее сторонников свое видение проблемы. Видение, которое не внушает большого оптимизма, если говорить о перспективах диалога. И дело даже не в том — кому достанутся лавры «главного хранителя культурного наследия». Церковь, в конце концов, является не просто хранителем культурных традиций. Она во многом их сформировала и формирует до сих пор. И те, кому кажется, что сохранить наше историческое и культурное наследие возможно без участия Церкви, либо основываются на исключительно своеобразном понимании отечественной истории, либо руководствуются иными, более приземленными доводами, которые, к сожалению, традиционны для нынешнего времени, хотя вряд ли имеют какой-либо подлинно культурный контекст.
