 |
| Столетие.Ru | Максим Емельянов-Лукьянчиков | 22.08.2007 |
Как отмечает крупнейший современный исследователь годуновского наследия Л.Е. Морозова, представление о Борисе-убийце попало в историографию, именно благодаря упорному и своевременному повторению — с целью обоснования воцарения многочисленных лжедмитриев.
Одно из самых значительных родовых сообществ России — потомков известного костромского боярина XIII века Захарии Чета (которого упоминает Д.М. Балашов в романе «Великий стол»), основателя Костромского Ипатьева монастыря. Его потомство составили Сабуровы, Годуновы, Пешковы, Вельяминовы-Зерновы, и оно дало России не только двух царей (Бориса и Федора Годуновых), трех цариц и великих княгинь (Соломонию Сабурову, Евдокию Сабурову и Ирину Годунову), но и целую плеяду выдающихся государственных деятелей — дипломатов и военачальников, бояр, думных дьяков, сынов боярских.
Уже из одного перечисления потомков Захарии видно, что доверенные бояре царствующего дома Рюриковичей, породнившиеся с ними за столетие до начала Смутного времени, Сабуровы и Годуновы никак не могут быть названы, как в драме А.С. Пушкина «Борис Годунов», «вчерашними рабами».
Здесь не место углубляться в художественные достоинства произведений А.С. Пушкина и Д.М. Балашова, но если обратиться к их научной достоверности, то окажется, что роман Балашова основан на источниках, а вот произведение Пушкина, в значительной степени, на домыслах и слухах.
В черновых набросках к «Истории государства Российского» Н.М. Карамзин совсем не был уверен в оценке этого события, но слишком однозначное восприятие этого труда, равно как и художественного таланта писателя и поэта (но не как не историка!) А.С. Пушкина привело к тому, что образ Бориса Годунова как соправителя якобы слабовольного царя Федора Ивановича, а затем и убийцы царевича Димитрия стал наиболее распространенной оценкой годуновского наследия как среди ученых, так и среди общества в целом.
Немногие дотошно разобравшиеся в данном вопросе историки однозначны в своей оценке: Сергей Федорович Платонов писал о Годунове, что «его моральная реставрация есть… прямой долг исторической науки», а Степан Борисович Веселовский был уверен в том, что потомки Захарии Чета заслуживают серьезного монографического исследования, с сильным апологетическим настроем. Действительно, как личные качества, так и цивилизационные заслуги царя Бориса весьма велики, и в значительной мере предопределены общими родовыми качествами потомков Захарии Чета. До сих пор непревзойденным исследованием о них остается работа С.Б. Веселовского «Из истории древнерусского землевладения», законченная в 1938 году. Досконально изучив все доступные источники, академик пришел к весьма знаменательным выводам.
Во-первых, он установил исконное русское, а именно костромское, происхождение Захарии Чета, то есть нет никакой возможности говорить о Годунове как о «татарине» — легенда о выезде якобы татарского мурзы Чета возникла очень поздно и иллюстрирует характерное для XVII века падение национального самосознания (родовитое московское боярство с четырехсотлетней родословной начало выводить себя «от прус и от немец»). Во-вторых, писал Веселовский, хотя «в истории боярских и княжеских родов мы можем нередко наблюдать вековые связи родичей с тем или иным монастырем», тем не менее, «ни один род не превзошел в этом отношении Годуновых, которые более трехсот лет всем родом, а не отдельные лица, оставались верными Ипатьеву монастырю» и проявили себя как благочестивые представители русской знати.
Такова оценка Веселовским предков царя Бориса, а вот, что можно сказать о его потомках.
В XVII—XIX вв.еках бытовало мнение, что Борис Годунов был неграмотен — однако изучение источников обнаружило целый ряд подписей Годунова под данными грамотами. А то, что мы знаем о его детях — Федоре и Ксении — напрочь рушит и этот миф.
Известно, что Федор Годунов (1589−1605) с малых лет готовился отцом к управлению государством и занимал положение соправителя (сохранилась их совместная печать). Трагически закончившееся правление Федора II Борисовича продолжалось менее года, но этот сын якобы неграмотного государя остался в истории как составитель карты России (издана в Германии в 1614 году), а перед убиением поляками мужественно защищал себя и свою вдовую мать. В этот момент ему было всего 15 лет…
Еще более знаменательный пример гармоничного развития представляет Ксения Годунова (1581−1622). Ее современник И.М. Катырев-Ростовский писал: «Царевна же Ксения… отроковица чюднаго домышления, зелною красотою лепа… Во всех женах благочинийша и писанию книжному навычна, многим цветяше благоречием, воистину во всех своих делах чредима; гласы воспеваемыя любляше и песни духовныя любезне желаше».
Обратим внимание на последнюю характеристику — музыкальность царевны Ксении: она не только любила петь и слушать пение, она сочиняла песни сама (и часть из них сохранилась). Кроме того Ксения известна как талантливая златошвейка, вот что пишет по этому поводу современная исследовательница Н.А. Маясова: «Мелкие стежки тонкого крученого шелка… так искусно лепят объем ликов, что пропадает впечатление шитья, кажется, что они написаны кистью».
Что касается истории воцарения потомков Захарии и отношения к ним Рюриковичей — то это отдельная, сколь интересная, столь и неисследованная тема: не успел внук Захарии Дмитрий Александров сын Зерно выехать к Ивану Калите на службу, как его дети уже подписывают духовные великих князей и выполняют особые поручения, и так происходит на протяжении XIV и XV веков. XVI век стал логичным завершением отношений двух родов — Василий III женился на Соломонии Сабуровой (позднее канонизированной), а его внук — царевич Иван — женился на Евдокии Сабуровой (так как никто не мог предполагать его трагическую судьбу, то можно говорить о том, что Ивана прочили в цари, а Евдокию, соответственно, в царицы).
Одновременно произошло возвышение близких родичей Сабуровых — Годуновых, и тем самым возвысился род, который, по словам Веселовского, «из всех боярских родов отличался совершенно исключительной сплоченностью и верностью старым боярским традициям, а после пресечения династии Рюриковичей — воцарился».
И Борис Годунов не «почивал» на троне — он трудился, служил церкви и воспитывал народ, он совершил деяния, которые демонстрируют всю глубину его личности, равно как и глубокое проникновение им в суть русской национальной идеи. Он вознамерился создать в Москве новый, главный, собор — в честь Воскресения Христова: «Святая святых». При этом нельзя не обратить внимание на то, что русский царь явно апеллировал к двум более ранним событиям. Утверждение праздника Обновления храма Воскресения Христова в Иерусалиме (Воскресение словущее), принадлежит святому византийскому василевсу Константину. А еще раньше святой израильский царь Соломон стал основателем иерусалимского храма — по образу и подобию Скинии, внутренней частью которой и была та «Святая Святых», которую хотел создать Борис.
Но аналогии с замыслом царя Бориса есть не только в истории предшествующих цивилизаций, но и в последующей истории России. Хорошо известен Новый Иерусалим под Москвой, созданный с той же целью — путем «перенесения» сакральных для христианства мест и символов из Византии и Израиля на Русь, подчеркнуть и прославить духовную славу русской цивилизации. Между тем замысел Нового Иерусалима, — самобытное повторение (спустя полвека) замысла Бориса Годунова, который первым синхронизировал Храм Гроба Господня в Иерусалиме и Москве.
Точно также и храм Христа Спасителя, помимо позиционирования как на памятник изгнанию «двунадесяти языков» в 1812 году, проектировался, создавался и обустраивался при Николае I именно под влиянием уваровской формулы «Православие. Самодержавие. Народность», а при Александре II и Александре III как центр православного паломничества в Израиль и Византию.
Между тем материалы «Святая Святых» Бориса Годунова при Лжедмитрии I были разграблены и уничтожены поляками…
Таким образом, именно царь Борис Годунов был первым русским самодержцем, который попытался внутреннее, духовное осознание сакрального преемства Израиль-Рим-Византия-Россия закрепить внешне, — посредством грандиозного архитектурного проекта.
В архитектуре, иконописи, стенописи, ювелирном искусстве и книжной миниатюре в правление Бориса Годунова происходило бурное цветение, традиционно именуемое «годуновским стилем». Царь покровительствовал книгопечатанию и образованности, боролся с питейными заведениями, продолжил освоение Сибири, развивал городскую инфраструктуру, вел продуманную хозяйственную политику (например, ввел запрет на бездумную рубку леса, регламентировал добычу пушнины, запретил вывоз детей из родных мест), он регулировал демографию и запретил отбирать землю у аборигенов Урала, Сибири и Дальнего Востока, взимать подати с больных и увечных… Царь Борис не вел войн и отношения с соседями строил только при помощи дипломатии. Это время характеризуется поощрением торговли и отодвиганием русской границы (без войн!) все южнее и южнее. Царь умело использовал борьбу Речи Посполитой и Швеции за Ливонию и ослабление Крыма, не забывая при этом и о турецком направлении, — он поддержал Молдавию против Турции.
Результаты дали себя знать и в духовной, и в культурной, и в государственной жизни: как отмечает Людмила Морозова, «все посещавшие Москву иностранцы отмечали, что никогда прежде русский царь и его дворец не были столь великолепны». И здесь видится залог будущего извращения образа Годунова: это печальный закон геополитики — сильный и процветающий сосед вызывает опасения. «Сложность и многогранность его деятельности, — писал о государе С.Ф. Платонов, — обнаружили во всем блеске его правительственный талант и его хорошие качества — мягкость и доброту; но эти же свойства сделали его предметом не только удивления, восторга и похвал, но и зависти, ненависти и клеветы», которые «обратились в средство политической борьбы и интриги».
Подводя итог царствованию Бориса Годунова, нельзя не согласиться с известным историософом — митрополитом Санкт-Петербургским и Ладожским Иоанном: «Есть все основания считать Годунова человеком благонамеренным… Настойчивые попытки многих исследователей найти в характере Бориса одну из причин обрушившихся на Россию бед, объясняются довольно просто: не умея или не желая вникнуть в духовную подоплеку событий, историки искали „виноватого“». Духовная подоплека Смуты заключалась в том, что к началу XVII века Россия, одновременно, переживала эпоху своего расцвета и входила в период предвозвещенного опричниной упадка: наряду с высочайшими достижениями, наблюдался регресс общего духовного уровня нации. Это, в частности, выразилось в том, как легко произошел отказ от собственной веры и своей, русской, династии, отказ от национальной самобытности: достигнув пика развития, Россия не оценила в должной мере то, что имела…"
