 |
| Интерфакс-Религия | Виталий Аверьянов | 21.08.2007 |
Сама идея Русской доктрины не была рождена в одной голове. Фонд «Русский предприниматель» вынашивал замысел некоей масштабной программы национального развития, однако формулировка ее в начале 2005 года была еще довольно расплывчатой. Основными соучредители нашего аналитического центра выступили со стороны фонда его руководители Олег Костин и Сергей Писарев, а со стороны творческого коллектива — главный редактор журнала «Русский предприниматель» Андрей Кобяков, его заместитель Владимир Кучеренко (более известный как Максим Калашников) и Ваш покорный слуга. Тогда мы сообща начали нащупывать идею такой программы. Вскоре к нам присоединились другие люди, и эта идея стал приобретать все более реальные очертания. Таким образом, Русская доктрина с самого начала была работой по-настоящему соборной. Слово «соборность», на наш взгляд, в данном случае не проходное. И не случайно поэтому начинающееся сейчас более тесное сотрудничество разработчиков документа со Всемирным русским народным собором.
Название, кстати, также не пришло в голову кому-то одному — оно было вычленено среди многих других обсуждаемых вариантов и понравилось всем. Слово «Русская», впрочем, поначалу вызывало много споров — нам говорили, что мы очень рискуем, поскольку это слово в названии труда может вогнать нас в какой-то радикальный ассоциативный ряд — с нацизмом, фашизмом и так далее. Однако мы все-таки тогда настояли именно на таком варианте и не жалеем об этом — название получилось достаточно адекватным и содержанию задач, которые стояли перед нами, и самому духу доктрины.
— А почему именно «доктрина»? Не программа, стратегия, проект?
— Это более сложный вопрос. Выбранное нами слово «доктрина» употребляется в не совсем обычном значении. Доктрина как правило ассоциируется с документами не очень большого жанра, являясь чем-то сжатым, обобщающим, к примеру, такова «доктрина Монро». Здесь же речь шла о том, что мы создаем новый жанр. Действительно, какие бы параллели мы ни проводили, скажем, со сборниками русской интеллигенции начала ХХ века, типа «Из глубины», или «Вехи», или выходившими уже в 1990-е годы сборниками, посвященными национальной идее, все это был привычный классический жанр. Существует и другая тенденция — авторские, монографические работы, типа «Как нам обустроить Россию» Солженицына.
Но Русская доктрина — это не сборник статей, не смотр интеллектуальных сил и не авторский труд. Это первая попытка создать общее стратегическое видение, при котором точки зрения различных экспертов и мыслителей не до конца совпадают, но перетекают друг в друга, переплавляются в общем горниле. Более близкие аналоги, казалось бы, можно найти за рубежом, имея в виду тамошние «фабрики мысли», «мыслящие корпорации». Там создавали такие работы, как «Япония в XXI веке» или «Новый американский век» в США. По жанру это несколько ближе, но также отнюдь не идентично Русской доктрине. Прецедентов в принципе не было, это действительно новый жанр.
— Тем не менее у вас перед глазами были удачные образцы «обкатки» таких интеллектуальных продуктов в стратегической политике отдельных государств?
— Приведенные мной примеры действительно на тот момент стали формулировкой национальной идеи для своих государств. В Америке ведь вообще существует целый ряд центров, занятых постоянным созданием подобных продуктов. «Новый американский век» был в некотором смысле победителем конкурса. У нас же долгое время речи не заходило не то что о конкурсе, но даже о попытках запустить первую ласточку в этом направлении. Говорили на словах о плюрализме, но фактически либералы долгое время держали монополию на идеологическое пространство. Лишь в 2005 году что-то стало меняться: начали появляться какие-то масштабные альтернативные системы мировоззрения, имеющие практическое значение.
Одновременно с Русской доктриной появился проект «Россия». Он не претендовал на то, чтобы быть объемлющей масштабной идеологией, но был, по крайней мере, попыткой дать государствообразующую идею, во многом воспроизводящую старую монархическую. Как направление этот проект нам близок, мы знакомы с его авторами, хотя они и не ставят свои имена на обложку. Однако если у них была задача несколько стронуть с места залежавшиеся стереотипы общественного сознания, которые сложились в советское время, то нашей задачей было дать весомую, масштабную и системную альтернативу, развернуть перспективу консервативных преобразований, видение того, как можно за пять-десять лет привести страну в более-менее нормальное состояние.
Именно с 2005 года значительная часть нашей элиты задумывается о том, что в государственной работе больший вес должен все-таки принадлежать единоначалию, автократическому началу. В доктрине мы тоже пишем о том, что, помимо демократического начала, считающегося сейчас единственно достойным и центрирующим в политической системе, автократическое и аристократическое начала должны быть не менее значимыми. Это истина, о которой необходимо говорить. Любое государство, развивающееся на большом историческом отрезке, обязательно постоянно воспроизводит все три начала — демократическое, автократического и аристократическое — и приводит их в равновесную модель. Иначе полноценного государственного развития просто не может быть, демократия сама по себе не способна обеспечить формирование и возобновление достойного правящего слоя в стране. И в так называемых «новых демократиях» это хорошо заметно.
Однако мы дерзнули на то, чтобы, помимо этих трех начал, описать еще и четвертое, «смыслократическое», которое также имеет прямое отношение к власти — власти над умами, над смыслами. Эта власть стратегическая, ее задача — построение долгоиграющих моделей развития, прогнозирование будущего и даже отчасти управление им. Должно возникнуть новое смыслократическое поле, не ограниченное партийной дискуссией в парламенте и публицистической полемикой в СМИ. Смыслократия — это люди, которые создают смысл на перспективу, формулируют новые идеи и слова, старые смыслы ставя в новый ракурс. Это необходимо для того, чтобы нация могла гибко приспосабливаться к новым историческим условиям и реагировать на вызовы и угрозы, которые появляются в новом веке. Поэтому рождение подобных интеллектуальных концепций в принципе должно вселять оптимизм, такие «смыслократические» структуры обязательно должны быть созданы в нашей русской цивилизации. Наша задача — их создать, иначе мы будем проигрывать тем, у кого такие структуры есть. А они есть сегодня у Запада, Китая, у исламского мира.
— Философы как самое привилегированное сословие — «стражи» порядка в идеальном государстве у Платона…
— У нас не только философы — у нас есть экономисты, политологи, представители точных наук, эксперты в области управленческой практики, специалисты по созданию правовых механизмов и так далее.
— Русская доктрина как интеллектуальный проект живет уже около двух лет. Как Вы оцениваете для себя это время? Многого ли удалось уже добиться в свете задач, которые вы ставили для себя изначально, и какие были проигрыши?
— Это оценивать очень трудно. У любого творческого человека, мыслителя всегда есть завышенные ожидания от того, как отзовутся его идеи. С другой стороны, если смотреть правде в глаза, за эти два года очень многое произошло. Во-первых, страна изменилась. Очень многое поменялось в риторике власти — взять хотя бы два последних ежегодных послания президента Федеральному Собранию.
— Вы усматриваете в этих переменах какую-то вашу непосредственную заслугу?
— Мы не то что усматриваем — мы знаем, что доктрину используют при выработке разных документов, в том числе и президентских посланий. Мы находимся в контакте с властью, ведущими политическими партиями и достаточно адекватно представляем себе путь доктрины «наверху». Мы видим, что идеи документа за это время глубоко проросли, они уже влияют на политическую практику. Есть прецеденты, когда нас поднимают на щит новоявленные политические партии.
Не менее адекватно мы представляем себе путь нашего труда среди широкого читателя. В апреле этого года вышел массовый тираж Русской доктрины, в пять тысяч экземпляров, в издательстве «Яуза-Пресс». Книга поступила во все крупные магазины Москвы, Питера и некоторых других городов России. Сейчас этот тираж уже практически разошелся, и в сентябре издатель планирует его повторить. Также уже почти год существует сайт с полным текстом Русской доктрины. К нам приходит много писем, на форуме сайта идет довольно ожесточенная полемика между читателями.
— Какие задачи вы ставили перед собой на начальном этапе — максимальной раскрутки доктрины? Чтобы о ней начали говорить, обсуждать, рефлексировать по этому поводу?
— Конечно, такие задачи мы ставили, хотя, говоря откровенно, разветвленной стратегии продвижения доктрины у нас не было. Тем не менее этот процесс развивается. За это время вышло немало публикаций о доктрине, мы были с ней на телевидении, радиостанциях. В день послания президента 2006 года нас пригласили на передачу «Национальный интерес» телеканала «Россия», и ведущий программы отметил тогда, что послание главы государства и доктрина идут в каком-то смысле «ноздря в ноздрю». А ведь тогда прошло всего полгода со времени выхода в свет нашего документа. Сейчас подобные сигналы становятся еще более существенными.
— И в целом Вы довольны вниманием, которое оказывается вам сейчас со стороны государства, властных структур?
— Знаете, может быть, это не совсем правильная постановка вопроса — ведь никто никому не обязан. Мы будем продвигаться дальше. Наша амбициозная задача на сегодня — это разработка нового документа, Русской доктрины-2. Это будет уже не просто стратегический труд, но программа среднесрочных преобразований России на перспективу пять-восемь лет. Это будет очень прагматический, легко применимый документ, который может стать рабочим инструментом в руках президента, правительства, правящей партии. Для программы среднесрочных преобразований первая Русская доктрина выступает как своеобразный фундамент. Русская доктрина-2 будет интересна, в первую очередь, людям, занимающимся политической и административной практикой, тогда как Русская доктрина-1, на наш взгляд, интересна всем людям, которые неравнодушны к судьбе России. Нельзя сказать, чтобы она была далека от практики, — она тоже практический и даже политический документ. Не в том смысле, что он конституирует какие-то новые политические силы, а в том, что он создает новую политическую и, в первую очередь, идеологическую повестку дня.
Русскую доктрину-2, ее первую часть, мы надеемся представить примерно через год, и хотелось бы надеяться, что именно данный документ получит должную поддержку и внимание со стороны тех, к кому она обращена.
— Предполагает ли Русская доктрина возможность корректировки, внесения изменений? К примеру, в ходе предстоящих летних слушаний Всемирного русского народного собора?
— Важно оговорить, что мы не догматически мыслящие люди. Мы открыты к диалогу и всевозможным поправкам, уточнениям, даже серьезным коррективам. Русская доктрина — это не какой-то застывший документ, на каждом положении которого мы настаиваем. После написания документа мы получили отзывы от многих представителей нашей экспертно-интеллектуальной среды.
Для нас само обсуждение доктрины на слушаниях ВРНС не является знаком того, что Собор на сто процентов разделяет наши убеждения, подписывается под каждой запятой документа. Скорее, можно говорить о том, что Всемирный русский народный собор, слава Богу, поддержал эту инициативу в целом, тем самым давая понять, что выработка национальной стратегии, динамически-традиционного взгляда в будущее, мировоззрения динамического консерватизма созвучна соборным идеям. Ведь если посмотреть на Соборы последних лет и те идеи, с которыми выступают на них митрополит Кирилл и многие ведущие деятели Собора, будет очевидно, что мы движемся в одном направлении. Поэтому важно в дальнейшем совместно разрабатывать это русло, привлекать новых экспертов и делать эту работу соборной уже не только по принципу ее организации, но и по ее общенациональному масштабу.
— Но наверняка ведь вам приходится встречать и немало критических откликов на ваш труд — со стороны, скажем, скептиков, которые отказываются верить, что Русская доктрина — это не «умозрительная утопия», как вы заявляете в документе.
— Вы знаете, таких критиков не так уж и много. Поделюсь наблюдением. Мы представляли доктрину на очень многих площадках, и как правило с подобными высказываниями выступали те, кто документ не читал. Те же, кто с ним знакомился, в основном задумывались о том, что действительно удалось создать альтернативу — и либеральной, и социал-демократической, и радикально-националистической идейным платформам. На сегодня в общественном сознании граждан России очень прочно присутствуют несколько этих перечисленных выше идеологий, но они являются во многом привнесенными в русский цивилизационный мир. Они порождены не в России, вне русских условий. Даже радикальный национализм — это не русское явление.
А Русская доктрина некоторым образом расчищает это пространство от духовных отходов других цивилизаций, которые отравляют нас. По крайней мере, мы очищаемся на том участке, на котором работает доктрина, в головах тех людей, кто ее принимает. Может быть, само по себе это — самая важная задача, которую удалось решить. Доктрина в этом смысле важна как обращение к самому себе. Может быть, именно поэтому наши оппоненты и не так часто выступают с упреками в утопичности — потому что видят, что за нашим мировоззрением стоит государственная традиция, тысячелетний опыт. У нас есть очень сильные аргументы, которых нет у идеологов других направлений, — мы действительно отстаиваем национально-цивилизационную идентичность России. И, хотя у нас есть мощная патриотическая традиция в публицистике, в общественной мысли, тем не менее столь всеобъемлющего и системного взгляда на Россию и ее будущее до нас не представил никто.
Наиболее резкими критиками доктрины оказываются люди, которые боятся, что она прочно войдет в поле общественного сознания, займет в нем авторитетное место. Это люди, которые занимаются проповедью насильственной интеграции России в то, что они называют «цивилизованным миром». Это те, кто отказывает России в праве называться самостоятельной цивилизацией и пытается навязать нам как нации комплекс вины за какие-то исторические трагедии. А также комплекс толерантности, не нашей исконной терпимости, которая в России всегда была высоких образцов и позволила собрать такое государство, а какой-то неведомой нам новой толерантности, которая якобы в других государствах достигла лучших, чем у нас, исторических результатов. Естественно, для таких людей Русская доктрина — это очень серьезная опасность, угроза их возможностям и впредь безнаказанно культивировать в России дух ущербности и самоотрицания.
Поэтому, думаю, критика будет нарастать. Пока наши оппоненты рассматривают доктрину как теоретический документ, своего рода интеллектуальные штудии. Но по мере того, как мы будем расти, а наши смыслы — входить в политическую жизнь, эта критика будет обостряться.
— Вы не почувствовали, что реакция на доктрину ранжируется в зависимости от идеологических взглядов читателя? То есть человек либеральных взглядов заведомо объявляет проигрышными перспективы документа, а ориентированный консервативно читатель ее принимает.
— Сложный вопрос. Я перебираю в памяти выступления различных людей и вижу, что жизнь гораздо богаче, чем рамки идеологий. Люди всех идейных толков и направлений реагируют очень по-разному. На наш взгляд, и это подтверждает общение с людьми в течение этих лет, доктрина обладает достаточно редким интеграционным потенциалом. На почве доктрины и в период ее разработки, и после люди разных оттенков, в частности, патриотического направления находят в ней себя. Они видят в ней повод для того, чтобы не столько спорить, сколько помогать друг другу. А поскольку сейчас патриотами себя называют и либералы, и коммунисты, и националисты, получается, что доктрина оказывается той платформой, на которой наиболее вменяемые представители этих течений даже могут помириться. Не исключено, что многие оставят свои не вполне, на наш взгляд, зрелые идеологические увлечения 1990-х годов и помирятся именно на почве возможности такого продуктивного синтеза идей ради России, ее будущего. Поскольку доктрина сегодня рассматривается скорее как смыслократический документ, как разговор о базовых ценностях, представители практически всех ведущих российских партий не отказываются с нами сотрудничать. В этом смысле это не разъединяющий, а собирающий документ.
— Кстати, по поводу предстоящих парламентских выборов. «Великая Россия» официально объявила Русскую доктрину основой своей идеологии. Вы не опасаетесь, что вас теперь начнут ассоциировать исключительно с представителями этого политического движения?
— В своем выступлении на учредительном съезде «Великой России» я откровенно и честно им сказал, что шансов на регистрацию у них очень мало. В то же время я отметил, что среди членов партии есть наши соавторы, поэтому мы рады приветствовать ее создание, и подчеркнул, что доктрина писалась не под какую-то конкретную политическую структуру или фигуру, а под Россию в целом. Я надеюсь, что они это поняли. Приватизировать нас не получится ни у кого из политических сил, даже если это будет правящая партия. Это наша принципиальная установка — мы действительно считаем партийную систему несколько устаревшей. Партии сегодня не самодостаточны, они представляют собой служебные инструменты в политической борьбе. Это своего рода «протезы». Поэтому делать ставку только на одну партию было бы близоруким для современных серьезных идеологов.
— Если все-таки вернуться к уже затронутой Вами теме — названию документа… Определенным кругам оно и в самом деле может показаться проблемным и получить какую-угодно трактовку. Часто ли вам приходится выслушивать упреки в шовинизме, национализме и так далее?
— Такие обвинения опять же раздаются со стороны тех, кто не знаком с доктриной. Все, кто ее читал, в том числе представители коренных народов России, этнических меньшинств, выражают в этом смысле полное ее приятие. В ней изложена концепция сверхнациональной нации, русскости как служения России. Эта концепция очень смела, где-то она, может быть, забегает вперед, туда, куда общество еще не успело прийти, где-то же отсылает к нашим старым ценностям, потому что за годы советской власти нас отучили воспринимать слово «русскость» так, как его воспринимали раньше. Вследствие специальной, на наш взгляд, терминологической диверсии слово «русский» начали употреблять как синоним понятия «великоросс» — навязали ему чисто этническое, заужающее значение. Для нас же понятие «русскость» — это, прежде всего, цивилизационная характеристика, связанная с великой культурой, великим государством, огромным историческим пространством. Все, что принадлежит этому пространству, что вошло в плоть и кровь нашей цивилизации, вросло в ритм жизни нации и страны, это все русское. В этом смысле мы ближе к имперской идее, чем к идее этнического национализма, западноевропейской и модернистской по своему происхождению.
— Какова была реакция на Русскую доктрину религиозных кругов?
— На частном уровне мы слышали очень много отзывов со стороны архиереев, священников Русской православной церкви и мирян. Хотя были и официальные отзывы, например, от Московской Духовной академии. В основном выражалось удовлетворение тем, что у православных мирян появился документ, позволяющий им, не афишируя свою религиозную принадлежность, выйти в мир с гражданским, развернутым, широко представленным самосознанием. И с большой радостью могу сообщить, что подобные отзывы мы, пока в частном порядке, встречаем и от многих мусульман. Правда, нельзя сказать, что доктрина в достаточной мере учла религиозную тематику и представила ее пропорционально тому звучанию, которое она должна иметь в нашей общественно-политической практике. В Русской доктрине-2 мы постараемся обязательно это компенсировать, поднять эту тему на большую высоту, найти творческие решения, чтобы межрелигиозное согласие в стране получило бы новые перспективы своего развития и укрепления, чтобы государству удалось купировать угрозы нашей безопасности, связанные с религиозным и этническим факторами.
Звучали отдельные резкие высказывания вроде критики на интернет-сайте нижегородских мусульман. Однако было заметно, что автор этого критического выступления попросту не читал доктрину — иначе он высказался бы в совсем ином тоне. Кто-то, вероятно, указал ему отдельные цитаты из доктрины, и автор поспешил выступить с обличением.
— Какие результаты сотрудничества разработчиков Русской доктрины и Всемирного русского народного собора стали бы для вас наиболее успешными?
— Мы надеемся, что доктрина станет одним из важных документов, формирующих повестку дня XII Всемирного русского народного собора, который пройдет в феврале 2008 года. Мы планируем представить Русскую доктрину-2, вернее, ее первую часть, на соборном съезде в Екатеринбурге в июле того же года. В наши планы также входит разработка небольшой по объему доктрины молодежи, которую надо будет обсудить на предстоящем XII ВРНС. Этот молодежный документ, возможно, станет позитивным вектором для создания при Соборе Ассоциации общественных молодежных организаций — воспитательных, образовательных, духовно-патриотических. Мы заметили, что Русская доктрина получает большой резонанс именно у молодого поколения. Несмотря на достаточно непростой текст, рассчитанный все-таки на образованных людей, с интересом читают доктрину и старшие школьники, и студенты. На их сердце и ум новые идеи и замыслы ложатся как-то легче, чем на сознание взрослых, уже сложившихся людей.
