 |
| Русский дом | Владимир Бондаренко | 20.08.2007 |
Он родился в Черемховском роддоме 19 августа 1937 года в дружной большой семье: папа, Валентин Никитич, мама, Анастасия Прокофьевна, ещё три сестры и брат. Родители — потомственные учителя, а отец — не просто учитель литературы, но директор школы. Валентин Никитич заранее знал, что младший сын будет писателем. Он и назвал его в честь Александра Сергеевича Пушкина, столетие гибели которого в 1937 году отмечала вся страна.
В роддом он писал жене: «Я уверен, всё будет хорошо. И, вероятно, будет разбойник-сын, и боюсь, как бы он не был писателем, так во сне я всё вижу писателей… Боюсь, как бы писатель не родился…».
И уже после рождения сына новое письмо: «Молодец Тася, всё-таки родила сына. Мое предчувствие оправдалось… сын. Как бы не оправдал второе…».
Почему Валентин Никитич, учитель русской литературы, так боялся за судьбу сына-писателя?
На дворе был 1937 год. Переломное время. Строили государство, ломали людей. Всё делали в напряжении сил, всё — как в последний раз. И вещие сны — не случайны.
Александр Вампилов весь был подтверждением вещего сна отца, его оправданием, живым символом 1937 года. Уже через полгода после рождения сына Александра, в феврале 1938 года Валентин Никитич Вампилов был расстрелян.
Должна была состояться одна судьба — любимого сына в дружной семье. Состоялась другая — черемховского подкидыша, безотцовщины, лучшего русского драматурга с почти невостребованными пьесами. Тема отцовства стала одной из главных в его драматургии.
Александр Вампилов — самый трагический писатель своего поколения, его смерть не просто неожиданна и трагична, она — нелепа. У его судьбы нет завершённости, которая есть у Венедикта Ерофеева, Владимира Высоцкого, Николая Рубцова. Каждый из них мог бы ещё немало написать, но и то, что было сделано, — имело свою законченность к моменту смерти. Александр Вампилов погиб накануне своего настоящего признания. Перевернулась лодка на его любимом Байкале, и он не доплыл до берега. Самая жестокая смерть в литературе второй половины ХХ века. Я уверен: как великий русский драматург он только начинался. «Загадка Вампилова» в его трагической незавершённости.
Драматург, в отличие от поэта и прозаика, философа и историка, не может совершенствоваться лишь на бумаге, вне реальной сцены.
Александр Вампилов не дождался своего театрального времени.
Он не был принят театральной элитой России. Все его пьесы были в Москве «на периферии наших интересов», как откровенно признался московский режиссёр Андрей Гончаров.
О том же после смерти Вампилова писал и Олег Ефремов: «Пьесы Вампилова в 60-е годы в „Современнике“ у многих не вызвали интереса. Играли Розова, Володина, мечтали о „Гамлете“, а „завтрашнего“ драматурга просмотрели. Очень распространено мнение, что пьесам Вампилова мешали только некоторые не в меру ретивые чиновники. К сожалению, мешали и стереотипно устроенные наши собственные мозги, наше сознание того, что все истины уже известны».
Он и переделывал по 17 раз свои пьесы, потому что не видел их сценического воплощения. С болью писал: «Для меня жизнь моя — черновик». Но кто же мешал ему творить судьбу уже по-белому? Засевшие в Управлении культуры закшеверы, мирингофы и прочие санетовы лишь смеялись, принимая новую пьесу Вампилова. Мол, «новый анекдот прислал». В результате негласного сговора элитных режиссёров и чиновников драматург так и не увидел своих пьес на московской сцене. Все посмертные «ах и охи» были надуманы и просчитаны. «Они любить умеют только мёртвых…».
Немногочисленные искренние сторонники русского таланта пробовали его убедить на время стать как бы «национальным автором», для облегчения участи, зная советское потворство писателям малых народов и зная, что в Вампилове течёт также бурятская кровь. При всём своём провинциальном терпении он взрывался, когда его пробовали причислять к литературе малых народов.
Дело не в том, что он стыдился бурятской крови погибшего отца — он ею гордился, но в русской литературе по праву таланта считал себя не последним её представителем.
Он знал себе цену. Знал цену своим друзьям-прозаикам: Валентину Распутину, Вячеславу Шугаеву, Геннадию Машкину, Евгению Суворову… Именно Вампилов прозвал их «иркутской стенкой».
Пишет Валентин Распутин: «Нельзя представить себе, чтобы Александр Вампилов втайне от товарищей искал чьего-то заступничества, или чтобы он пошёл на компромисс со своей совестью или со вкусом. Мы рассчитывали на свои силы и на поддержку друг друга, это было творческое содружество, в котором во время обсуждений наших рукописей говорилась полная правда».
Но чем они могли помочь своему товарищу, его уникальному драматургическому дару? Разве что публикацией в родной «Ангаре» всех вампиловских пьес. Столица не желала знать такой глубинной русской национальной драматургии. Ей нужны были пьесы Шатрова и Радзинского, её привлекали гниющие фиги в кармане.
Позже критик Владимир Лакшин писал: «После Вампилова многие другие, притом известные сочинения, стали казаться искусственными, излишне „театральными“, ориентированными на внешность и подобие жизни, а не на саму жизнь. Когда появился Вампилов, фаворитами в театральном репертуаре были Виктор Розов, Алексей Арбузов, и их успех был заслужен. Сами эти драматурги пришли в театр как рыцари сценической новизны… Драматургия Вампилова, возникшая на их плечах, была и к ним полемична, как полемично всякое чреватое новизной искусство. Как бы через головы ближайших предшественников Вампилов оглядывался на далёкие вершины — Гоголя, Чехова, Шекспира… И если уж искать духовного родства Вампилову, то его скорее можно обнаружить не в драматургических жанрах, а в… прозе Абрамова, Белова, Можаева, Трифонова, Распутина…».
Прав критик, в Москве и Иркутске Александр Вампилов дружил с писателями и поэтами, не видя родственных душ ни в драматургии, ни в театре.
Но как ему нужен был свой театр! Даже театральный опыт провинциальных сцен дал ему возможность дорасти до гениальной «Утиной охоты» и объёмной, по-чеховски многомерной последней пьесы «Прошлым летом в Чулимске».
Вампилов стоял на пороге своей истинно театральной драматургии, хотя изначально был драматическим писателем «милостью Божией». Он даже в прозе своей ранней — подчёркнуто театрален. Все его парадоксальные случайности, контрасты, анекдоты, эксцентрические выходы героев из обычных бытовых условий — созданы для театра.
Он жаждал своего театра. Предлагал свои пьесы всем ведущим режиссёрам страны. Но так и погиб без своего театра. Нет вампиловского театра и ныне.
После гибели, правда, возникла кратковременная мода на Вампилова, его стали активно ставить Олег Ефремов и Владимир Андреев, Олег Табаков и Валерий Фокин, «Современник» и МХАТ, театр им. А.К. Станиславского и театр им. М.Н. Ермоловой.
Но мода на Вампилова так же быстро и кончилась. В 1987 году отмечалось пятидесятилетие его рождения, в Иркутске прошёл фестиваль вампиловских спектаклей — сплошь провинциальные театры. 1997 год. В Иркутске выходят книги. Великолепное «Избранное» в издательстве «Согласие». Спасибо Вацлаву Михальскому и вдове писателя Ольге Вампиловой. Выходит, наконец-то, книга Елены Стрельцовой с прекрасным анализом всех пьес драматурга. Мало изменилось положение и через десять лет. 2007 год. Две вампиловские пьесы в не самых известных московских театрах.
Вампилов сегодня есть в русской литературе, он из неё никуда и не исчезал. А в театре — Вампилова как не было при жизни, так нет и сегодня.
Если деревенская проза старалась уловить последнее дыхание уходящей крестьянской Атлантиды, описывала умирающий лад русского традиционного общества, фиксировала былую Россию без особой надежды на её выживание, то поколение детей 1937 года первым, за 20 лет до горбачёвско-ельцинской перестройки, зафиксировало кризис общества, кризис идеологии, кризис государства.
«Утиную охоту» с подлинным героем своего времени Виктором Зиловым просто «замолчали». Пьеса была направлена не только против застойной жизни, но и против «Большевиков» Шатрова, «Заседания парткома» Гельмана, против всей фальши мнимого благополучия и мнимых дискуссий. Зилов своим появлением напугал всех. Это было зеркало общества, в которое никто не хотел смотреть.
Безвольные Зиловы и сдали страну бездарно и бесплатно нынешним березовским и чубайсам.
Как печально отмечает Валентин Распутин: «В поэзии Николай Рубцов, в прозе Василий Шукшин, в драматургии Александр Вампилов… - кажется, самую душу и самую надежду почти в единовременье потеряла с этими именами российская литература… И, кажется, сама совесть народа осталась с ними в литературе».
Вампилова загубила не только байкальская волна (он не доплыл всего лишь несколько метров до берега, не выдержало сердце). Его загубили мастера московской сцены, не дав ему почувствовать вкус настоящего театра.
Будет ли в России театр Вампилова? Найдётся ли созвучный ему режиссёр? Родится ли когда-нибудь новое, такое же талантливое поколение, похожее на детей 1937 года? Или в мечтах о мещанской сытости мы забудем о красоте?
