 |
| Политический журнал | Дмитрий Володихин | 18.08.2007 |
Но для Русской цивилизации естественно и полезно всеми имеющимися у нее средствами поддерживать в восточных и южных регионах Украины «культурный сепаратизм». Иными словами, сохранение и более широкое распространение русского языка и русскоязычной культуры, русского быта и обычаев, поддержка любых общественных групп, союзов, организаций, объединяющих людей по соответствующему этнокультурному принципу. И, конечно, необходимо способствовать укреплению позиций Украинской православной церкви Московского патриархата на любом пятачке государственной территории Украины.
А это значит — всякий проект, предполагающий культурную автономию Крыма и основывающийся на русской православной культуре, должен здесь, в России, признаваться полезным и получать вспомоществование. Разумеется, это относится и к проектам, расширяющим политическую автономию Крыма сколь угодно широко, вплоть до образования независимого Крымского государства, если подобные проекты опираются на инициативу русского населения Крыма.
В среде писателей и художников Крыма существует идейное течение, предполагающее полную культурную независимость творческой среды, наполняющей города полуострова. Независимость от кого бы то ни было. От России. От Украины. От любых мусульманских сообществ. От Запада.
В сущности речь идет о попытке создания самостоятельного крымского культурного мифа — как если бы Крым создал самостоятельную цивилизацию… чего нет и никогда не было.
Цивилизационная цель подобного рода программ — вытеснение с крымского интеллектуального рынка художественных произведений (литературных, живописных, театральных), относящихся к туристическому производству, — как выражаются сами крымские интеллектуалы. Конечно же, с последующим занятием освободившегося пространства работами местных мастеров.
Местные интеллектуалы стремятся, не отвергая разнообразных культурных традиций, уже вплавленных в суммарный образ самоидентификации Крыма, поставить над ними всеми авторитетную метатехнологию сборки, созданную крымчанами для крымчан. А постфактум — заодно и для приезжих. Утвердить рациональный культурный миф, главенствующий в региональной литературе и искусстве, в перспективе — влиятельную силу на рынке.
Резонно было бы не дискутировать с этим изводом культурного сепаратизма, а с умом поддержать его. Все лучшее в литературе современного Крыма русскоязычно. А художники Крыма в очень значительной степени придерживаются традиций русской/советской живописи. Почему бы не способствовать творческой реализации русских литераторов и художников, постаравшись при этом активизировать в первую очередь христианский элемент? Разве у русской национальной творческой среды нет для этого сил и средств? Разве связи между интеллектуалами России и Крыма слабы? Нет, полагаю, стоит поднять эту проблему в наших журналах, сборниках, медиаресурсах, заняться проведением совместных «круглых столов», конференций и т. п.
Местная творческая среда имеет право создать региональный миф, если она доросла до того, чтобы поставить этот вопрос, и достаточно сильна художественно для формулирования адекватного ответа. Полагаю, следует помочь крымчанам и, по возможности, предложить им подходящую версию общерусского мифа.
Даже не так. Не предложить, а вместе с ними разработать ее. И не бояться сохранить за ней значительную самостоятельность, право на устойчивый «местный текст». Ведь свято место пусто не бывает. Если мы не сумеем или не успеем оказать эту помощь, в порожнюю нишу вселятся иные силы.
* * *
В исторической и культурной судьбе Крыма принимали участие четыре главные силы: торговые агенты средиземноморских держав, кочевая стихия, приходившая с Кавказа и Дикого поля, исламский мир, а также русский элемент. Во всех трех случаях для «метрополий» перечисленных сил наиболее благоприятными надо считать периоды, когда их присутствие в Крыму поддерживалось значительной военно-политической мощью. Напротив, сам Крым приходил к культурному процветанию в эпохи относительной слабости внешних факторов.Торговые фактории, центры сельской округи, укрепленные пункты древности и Средневековья, основанные греками, римлянами, византийцами, генуэзцами, приносили в Крым высокую цивилизацию. Но вместе с тем и жесточайший гнет для местного населения, военную напряженность. Последняя при удаче оборачивалась подавлением соседних народов, в противном же случае — мощным контрударом. Лишь когда пришельцы теряли регулярную мощную поддержку извне, они врастали в землю, начинали воспринимать крымский контекст как родную среду обитания. В такие периоды они, с одной стороны, устанавливали относительно мирный диалог с соседями, укрепляя, с другой стороны, самоидентификацию за счет развития собственной высокой культуры, распространяемой в окружающей этнической среде. Римляне и генуэзцы в этом не преуспели, оставшись в истории полуострова главным образом завоевателями, чужаками. У греков это получилось, а у византийцев — тем паче. Фактически византийцам наследовали феодориты, абсолютно местный элемент… Оттого и след в биографии Крыма выходцы из элладских полисов и подданные василевсов оставили столь значительный, столь яркий. Древняя Греция и Византия — два заголовка для полноценных глав в книге судеб Южного ромба. Фактически лишь древнегреческая антика могла бы в какой-то мере конкурировать в крымском культурном контексте с российским имперским периодом, если бы не была им успешно «присвоена», признана невраждебным наследием древней цивилизации. Что же касается византийства, то оно прямо связано с русской темой в биографии Крыма. «Империя теплых морей» и княжество Феодоро, ее преемник, — оба жили под сенью креста. Память обоих светла и дружественна для русского цивилизационного сообщества.
Пришельцы из степей — сколько бы ни пели дифирамбов их «оригинальной культуре», особому героическому мировидению или даже «искристой пассионарности», по большей части играли в Крыму роль разрушителей, разорителей. Скифы, сарматы, готы, иные народы времен «великого переселения», хазары и этносы классического периода кочевой хаотики в Диком поле прежде всего грабили, жгли города, вытаптывали посевы и виноградную лозу. Лишь впоследствии, если кто-то из них оставался в Крыму надолго, ослабевал числом и духом, прикреплялся к земле, как скифы и готы, — начиналось их медленное приобщение к высокой культуре старожилов и даже формулирование собственного стиля в искусстве на почве знакомства с художественными приемами старых земледельческих цивилизаций. Для культурного мифа Крыма эти народы вроде метеоров, стремительно прочерчивающих небо и уходящих во мрак забвения. Их общий вклад в эстетику «острова Крым» представляет собой россыпь эпизодов…
Другое дело — мир ислама, закрепившийся в Крыму в XIV столетии (хотя крупные сообщества мусульман присутствовали там и раньше) и главенствовавший до конца XVIII столетия. Его наследие находится в противоречии и даже в борении с наследием христианских народов. Развитие русской темы в Крыму автоматически привело к пресечению мусульманской гегемонии и резкой вспышке этноконфессионального антагонизма. В столкновении цивилизаций всегда есть победители и побежденные. Следовательно, каждая пядь территории культуры, отданная в Крыму миру ислама и татарско-узбекской этнической общности как ее представителю, означает потерю поля для русской православной культуры.
Утверждение на землях полуострова Крымского ханства и переход его под сюзеренитет к Османской империи (конец XV в.) привели к разрушительным последствиям. Сам процесс завоевания сопровождался нанесением страшного ущерба христианским городам и областям: храмы претерпели пожары и запустение, византийские, феодоритские и генуэзские оплоты ушли в историческое прошлое, городская культура упростилась, культура местного греческого населения маргинализировалась.
Много теплых слов было сказано о том, как при крымских Гиреях расцвел полуостров, какой тут был рай земной (в основном, правда, рай для «правоверных»)… и как потом эту «благодать» разнесли в щепы батальоны Кутузова. Но комфорт для ханской знати означал бесчисленные бандитские набеги на соседей, грабеж, возведенный в добродетель, пышное цветение работорговли, унесшей миллионы христиан в дальние края. Он означал также долговременное пребывание Крыма — в качестве одного из форпостов воинствующего ислама — в полосе цивилизационного разлома, что само по себе предполагает перманентное ведение боевых действий на его территории. Вот и «рай». Вот и «расцвет».
Бросая весьма значительные силы на борьбу с христианским Севером, Крымское ханство в культурном отношении осталось на уровне глубокой провинции мусульманского мира, сущей глуши. С точки зрения литературы и искусства этот период почти бесплоден. Немногочисленные постройки периода Гиреев в огромном большинстве случаев довольно ординарны и на два порядка менее интересны, чем архитектура последующего периода.
Под громы артиллерийских орудий в Крым вошла екатерининская Россия. И двести лет русской власти и русской культуры в Крыму в настоящее время остаются главным разделом в книге его судеб. Все на землях и в умах «черноморской подвески» еще живет этим.
Что принесла в Крым Российская империя? Прежде всего возобновление православия. Помимо этого — державный военно-политический интерес. И, наконец, присущий русской этнической общности инстинкт освоителей, колонизаторов пространства. Русские, установив контроль над какой-либо территорией, почувствовав ее своей, скоро начинают приводить ее в порядок, обеспечивая минимально необходимой для статуса имперской провинции инфраструктурой.
Такова черта русского национального характера и русского национального творчества во всем — от литературы до государственной политики. Русский мир несет в себе истину и самым естественным образом стремится сделать всякую территорию, попавшую под его державную длань, органичной частью себя, то есть эту истину даровать ей наравне со всеми прочими частями. А для этого он превращает провинцию в подобие метрополии. Русские строят дороги, церкви, дома, мосты, прошу прощения, проводят канализацию на окраинах Империи так же, как все это делается в центре.
Признаемся честно: подавляющее большинство тех материальных фондов, которыми сейчас пользуется Крым, построено русскими под властью российского правительства — хоть в императорский период, хоть в советский. Порты, троллейбусные трассы, лучшие, красивейшие здания, великолепные сады и парки, линии энергопередачи, корабли, музеи и каналы — все это по своему происхождению русское. Ни один народ, ни одна цивилизация прежде России не занимались с таким упорством и в таких масштабах благоустройством Крыма.
Принеся на полуостров свой язык, свою литературу, свое искусство, находившиеся в стадии высокого цветения, Россия в то же время занялась реконструкцией античного культурного наследия, а позднее и греко-византийского. Она позволяла синтез прошлого с современностью, давала древним цивилизациям шанс на эстетическое возрождение. Поэтому русский багаж, как наиболее расположенный к синтезу, должен составить базу для культурных исканий современного населения Крыма с добавлением сюда антики и блистательного восточно-средиземноморского христианства.
В то же время взгляд на крымский культурный анклав как на салат, состоящий из равноправных ингредиентов, представляется мне вектором на соединение несоединимого. Проще говоря, эклектикой. Если в культуре содержится всего понемногу, но нет ничего доминирующего, она бесплодна. Только идеи и духовные нормы, способные задать направление движению и придать ему четкие формы, создают возможность произвести на свет что-нибудь великое. Бурчание о равенстве, ненависть к иерархии более всего похожи на борьбу за диету для всего человечества: ничего соленого! ничего сладкого! Пусть все будет безвкусным, пресным, никаким, зато замечательно полезным… Ничего старшего! И все мы будем младенцами, отнюдь не покидая младенческого возраста на протяжении всей жизни…
Иными словами, хотелось бы видеть в крымском культурном мифе греческо-русскую доминанту. Это справедливо. И это дает Крыму перспективу для нового творческого возвышения.
* * *
Но что в русском наследии ближе всего для Крыма? Совершенно ясно: Крым так же, как и любая часть Русской цивилизации — входит она в данный момент в состав России или не входит, — является преемником всех плодов русского творчества, обладателем прав на всю их совокупность. Однако есть в этой великой сумме нечто более близкое собственно Крыму, более свое, если угодно. И, естественно, прежде всего следует назвать все то, что связано с самим полуостровом, хотя далеко не каждое произведение литературы и искусства, здесь созданное, далеко не каждое событие истории Крыма может быть использовано как своего рода кирпичик в строительстве современного культурного мифа. Очень многое в большей степени связано с метрополией.Я чувствую тончайшую границу между общерусским, общероссийским и русско-крымским. Только личная интуиция и ничто иное служит обоснованием для этих мыслей.
Полагаю, историческая судьба Крыма при русских раздваивается. Одна биография таврийской серьги протекает при стуке топоров на верфях, гортанных криках офицеров и трепете обожженных знамен. Строятся крепости, заводы, полыхают алые огни революции, броненосцы уходят на боевые стрельбы, серая пена курортов вовлекает население прибрежных районов в сезонный ритм жизни, когда летняя неделя кормит зимний месяц, бойкая торговая суетишка бросает пригоршни людей в борьбу за достаток. Все это — героизм и спекулянтство, гибельная расстрельщина и созидательный пафос — цветет в тех местах и в те времена, куда активно вмешивается метрополия. Санкт-Петербург. Москва. Киев. И севастопольская страда, и слащовская оборона перешейков, и возникновение всесоюзной здравницы — явления, хоть и принадлежащие Крыму исторически, в большей степени связанные с историей всей страны.
Собственно крымская колея иная. Иными людьми и событиями отсчитывает она свои версты. Она тиха, тягуча и медлительна, пребывает в покое и неге, как небыстрое течение лесной реки, как увитая плющом беседка в старом парке. Она не терпит многолюдства и располагает к уединению, словно маяк на дальнем мысу. Здесь иноки в местах диких и необжитых возводят обители, и в зимнее время дорога к ним может исчезнуть под завалами снега. Здесь зачарованные археологи в состоянии глубокого продолжительного счастья уходят фантазиями в дымку умерших культур. Здесь поэты бродят по древним горам и выходят к морю, попирая ногами узорчатую гальку, каждый камушек которой воспринимается как самоцвет. Здесь архитекторы уносятся мечтами о дворцах и храмах в возвышенные сказания архаических эпох.
Биография-аверс создается правителями, прорабами и солдатами. Биография-реверс — монахами и поэтами. Суть одной из них — героизм и созидание. Ее рельефнее прочих выразил Сергеев-Ценский. Суть другой — отшельничество и мистическая сосредоточенность. Лучше, чем кто бы то ни было, почувствовал ее Максимилиан Волошин в годы Гражданской войны, когда душа его и творчество повернулись к христианству. Влюбившись в прекрасный Карадаг и воспев его в 1918-м и 1919-м, Волошин пережил все ужасы кровавой бойни, «всеми силами своими молясь за тех и за других», встретил чудовищную Пасху 1921-го, когда Крым завален был трупами жертв красного террора, и осенью 1921-го нашел в себе силы обратиться к Богу:
…Апокалиптическому Зверю
Вверженный в зияющую пасть,
Павший глубже, чем возможно пасть,
В скрежете и смраде — верю!
Верю в правоту верховных сил,
Расковавших древние стихии,
И из недр обугленной России
Говорю: «Ты прав, что так судил!
Надо до алмазного закала
Прокалить всю толщу бытия.
Если ж дров в плавильной печи мало:
Господи! Вот плоть моя».
Истинной столицей Крыма военно-строительного является, несомненно, Севастополь, город имперский, величественный, мужественный, средоточие русской державности на таврическом форпосте. А во главе Крыма литературно-иноческого стоит область романтической Феодосии с сердцем в коктебельском доме Волошина. Судьбы Грина и Айвазовского — драгоценные бусины феодосийского ожерелья. Феодосия дана Богом для того, чтобы здесь сердца открывались высшим истинам и высшей красоте. Тут в XVII-XVIII столетиях был центр Готско-Кефайской епископии, город усыпан древними храмами и прославлен мучениками за веру. К этой же области тяготеют знаменитые монастыри: Топловский Троице-Параскевиевский (основан в 1864 г., возобновлен в 1992-м) и Кизилташский Св. Стефана Сурожского под Судаком (основан в 50-х гг. XIX в., возобновлен в 1998 г.). Симферополь, нынешний административный центр Крымской республики, играет роль медианы…
Культурный миф Крыма, каким хотелось бы его видеть, ближе к биографии-реверс. Думается, Господь оставил людям в качестве напоминания об ушедшем с земли рае некоторые места, где пленка, отделяющая наш мир от Царства Небесного, особенно тонка. Те, кто бывал на Соловках, знают, что это такое. Недаром о беломорском архипелаге сказано: «Здесь Бог близко…» Думается, Соловки и Крым образуют ось, оба конца которой с помощью разных выразительных средств говорят об одном и том же. Все природное великолепие Крыма несколькими маршрутами ведет людей к Богу.
Кто-то, восхитившись красой и гармонией Его творения, уходит в иноки, поселяется возле какого-нибудь святого источника, чтобы молиться и петь хвалы Творцу. Не зря же в середине XIX в., когда восстановление христианства в Крыму вошло в активную фазу, здесь в короткий промежуток времени образовалось шесть новых обителей! А после 1991 г., когда началось «второе крещение Руси», крымские монастыри и храмы восстанавливались чуть ли не быстрее, чем в России: к 2007 г. одних иноческих обителей тут было не менее дюжины… И даже в очень суровых условиях, как, например, в маленьком горном монастыре на источнике Суук-Су или в Свято-Климентовском монастыре, существующем буквально на пятачке, вгрызшемся в скалу, люди счастливы своей долей.
Кто-то, зажегшись от вечно пылающей свечи крымских гор, майского цветения, закатов над теплым морем, переживает творческое горение и на пике его обретает способность мистического богопознания. Крым в XIX—XX вв. стал русской Меккой для писателей, поэтов, художников и архитекторов. Мечтатели, романтики со всех концов России приезжали сюда, чувствуя особенный, к высям приближающий дух здешних мест.
Именно этот Крым, Крым мистиков и романтиков, способен пережить любые политические непогоды и сыграть роль жемчужины в любом императорском венце. Именно этот Крым, Крым христианский, обладающий несметными духовными богатствами, играет роль чаши, содержащей вино грядущего творчества. Вот его роль, о которой стоит говорить и писать, поддерживая ее всеми силами.
http://www.politjournal.ru/index.php?action=Articles&dirid=57&tek=7207&issue=199
