Не-жизнь, или О праве быть человеком

Кинорежиссер Николай Досталь — о правде Варлама Шаламова

Впервые мое знакомство с «лагерной темой» состоялось в детстве — через только что вышедшую книгу Анатолия Рыбакова «Дети Арбата». Позднее произведения Александра Солженицына открыли в трактовке этой темы другой уровень — и художественного воплощения, и достоверности. Во всех этих произведениях были и невероятная надежда, и — тяжелое горе («Перед этим горем гнутся горы», — писала Анна Ахматова, которой довелось пережить ужас репрессий по эту сторону колючей проволоки).

Встреча с «Колымскими рассказами» Варлама Шаламова оказалась шоком. Ничего человеческого в описываемом не было. Действие «рассказов» происходило в не-жизни. Не верилось, что такое могло быть в моей стране. Не верилось, что там можно было выжить просто физически, не говоря уже о более высоких материях… Попытку, и весьма удачную, рассказать языком кино о том, что пережил Шаламов, предпринял Николай Досталь, сняв телефильм «Завещание Ленина», в основу которого легли произведения и биография Варлама Шаламова. Сегодня режиссер — гость нашего журнала.

СПРАВКА: Николай Николаевич Досталь родился в 1946 году. В 1971 году окончил факультет журналистики МГУ, в 1973 году — Высшие курсы сценаристов и режиссеров, где учился в мастерской Георгия Данелия. Режиссер кино- и телефильмов «Человек с аккордеоном» (1985); «Шура и Просвирняк» (1987); «Облако-рай» (1990); «Маленький гигант большого секса» (1992); «Мелкий бес» (1994); «Штрафбат» (2004); «Коля — перекати поле» (2005); «Завещание Ленина» (2007).

Смотри также комментарий Владимира Капустина, сыгравшего в фильме «Завещание Ленина» роль молодого Варлаама Шаламова, «Побежденный, который победил»

Круги ада

— Ваш фильм был снят после телефильма Глеба Панфилова «В круге первом». Главные герои этих картин прошли через лагерный опыт. Но Шаламов, выйдя на свободу, в какой-то степени продолжал жить тюрьмой. Прототип главного героя в «Круге первом», освободившись, свободу и обрел. Вокруг него были люди, он не остался в безвоздушном пространстве… Почему так по-разному сложилась дальнейшая жизнь героев?

— Думаю, сказалось различие лагерного опыта. Солженицын действительно прошел «первый круг» — в «шарашке» и, может быть, второй или третий — в Казахстане. Колыма — последний круг ада. Сам Шаламов назвал колымский лагерь «Освенцимом без печей». В Освенциме — сжигали, здесь — вымораживали. Шаламов провел в лагерях почти двадцать лет. Впервые его арестовали в 1929 году, и он прошел мясорубку конца тридцатых…

Вообще, путь Шаламова — это путь одиночки. По возвращении в Москву в 1953 году он отринул свою семью, которая предлагала все забыть, жить для себя. А Шаламов был уверен: пока не назовет «поименно» всех подлецов, пока не напишет о пережитом — не имеет права на «обычную жизнь».

Солженицын считал лагерный опыт в какой-то степени положительным, даже позитивным. А Шаламов был убежден: опыт этот — сугубо отрицательный, человек даже не должен знать его. И уж если ты видел и выжил — обязан рассказать об этом остальным. У него была своя цель, своя миссия. Варлам Шаламов шел к ней, невзирая ни на что: ни на личную жизнь, ни на собственное благополучие. Он был сконцентрированной на творчестве личностью, всегда ощущал себя писателем. И уже в лагере в конце 40-х начал писать стихи.

— Когда люди разделяют общую беду — это их связывает. Почему, на Ваш взгляд, между Шаламовым и Солженицыным были непростые отношения?

— Да, взаимоотношения у них были сложные, Александр Исаевич предлагал Шаламову сотрудничество по «Архипелагу ГУЛАГ», но Варлам Тихонович воздержался. Когда Шаламов написал письмо в «Литературную газету», где отрекся от своих произведений, напечатанных на Западе, Солженицын осудил его, и Александра Исаевича можно понять: этот отказ выглядел как отступничество, как капитуляция перед властью. Но и у Шаламова есть оправдание: он пошел на этот шаг, чтобы иметь возможность печататься в СССР. А ведь для литератора это важно — быть изданным на Родине.

Но, в конце концов, отношения писателей — их личное дело. Я считаю, что и Солженицына надо читать, и Шаламова надо читать. Их произведения — исторический срез эпохи, нашего XX советского века.

— А что касается литературного наследия Шаламова…

— Шаламов — великий русский писатель, который состоялся бы и без лагеря. Об этом можно судить по языку его переписки, эссе, поэзии. Не зря же, когда двенадцатилетний Шаламов учился в гимназии, учительница произнесла: «Шаламов, вами будет гордиться Россия». Ее слова оказались пророческими: они сбываются, и, я надеюсь, сбудутся окончательно. Может быть, наш фильм будет способствовать этому. Пока же всем знакомы лишь «Колымские рассказы», а остальную прозу, и тем более — поэзию его мало кто знает.

Самые стойкие — «религиозники»

— Вы как-то сказали, что фильм «Завещание Ленина» — о «сверхчеловеке». В чем заключается это «сверх»?

— В том, что Шаламов, несмотря на все ужасы лагерной жизни, всю невыносимость ее, не превратился в зверя, сумел сохранить в себе человеческое начало, А ведь в тех кошмарных условиях это было практически невозможно. Кстати, Шаламов писал, что самыми стойкими в лагере оказывались «религиозники». Неважно, к какой конфессии они принадлежали: были православными, католиками или баптистами… Они не предавали, не продавали, не ломались. Варлам Шаламов оказался таким же. У него даже есть стихотворение (отрывок из него звучит в фильме) — «Аввакум в Пустозерске». Опальный протопоп был для писателя неким примером, идеалом стойкости.

— Вы выделили, подчеркнули в фильме это высказывание о стойкости «религиозников». Почему?

— Потому что я не могу с ним не согласиться. Вера дает стержень. Шаламов не считал себя глубоко верующим человеком. Но у него и отец, и дед, и прадед — все были священниками. То, что говорилось выше про «религиозников», передалось ему на генетическом уровне. Может быть, происхождение и было тем фундаментом, который помог ему выстоять, остаться человеком.

Когда Шаламова спросили, как жить, он ответил: «Есть десять заповедей, больше ничего и не надо». Но у него была еще одна — одиннадцатая: «не учи». Он старался не быть «учителем», сторонился этого: считал, что у каждого может быть своя правда и не надо навязывать ее другому.

— Кто-то сказал, что, пройдя тяжелые испытания, люди становятся либо глубоко верующими, либо атеистами. Мне кажется, что Шаламов не попадает ни в одну из этих категорий…

— Судя по произведениям, Шаламов был глубоко верующим человеком, хотя таковым себя и не считал. Но перед верующими — преклонялся. Он просто не афишировал этих глубинных проявлений своей души. Когда Варлам Тихонович вернулся из лагерей, Пастернак говорил ему: «Только не мстите». А он считал, что должен отомстить. И делал это. Даже осознавая, что месть и вера — несовместимы. Думаю, потому он и считал внутренне, что не вполне имеет право называть себя истинно верующим. Ведь он не простил своих истязателей. И не «отогрелся», как советовал ему Пастернак, а остался верным своим погибшим колымчанам, своему долгу рассказать о пережитом.

— Но тогда получается, что, при всей своей стойкости, Шаламов на свободу так и не вышел. Так победитель он или побежденный?

— Да, в какой-то степени он не вышел из тюрьмы, умер в психушке, слепой и глухой. Но своим умом, совестью, внутренней стойкостью он все-таки оставался свободным человеком, порой гораздо свободнее других. Несмотря на весь трагизм последних лет жизни, он продолжал сочинять: нашептывал стихи. И я считаю, что Варлам Шаламов победил. Его жизненная оболочка, конечно, была изуродована тюрьмой, и чисто физически его тело не выдержало битвы с системой. Но дух его остался жив. Мы сейчас о нем говорим, пишем — в этом, а ни в какой не реабилитации, его победа. Первый раз его реабилитировали в 1956 году, а по делу 1929 года — в 2000-м. А разве ему это было нужно?!

По «завещанию Ленина»

— Образ отца Шаламова — либерального священника — не очень характерен для нашего кинематографа…

— Но он был характерен для своего времени. Тогда были священнослужители, притом весьма образованные, которые ждали перемен, революции. В нашем фильме есть сцена, где Варлам уже после отсидки, в 1932 году, встречается с отцом. Отец Тихон к тому времени ослеп. Но внутренне он начинал прозревать, видеть, что власть не оправдала ожиданий, возлагаемых на нее перед революцией. Более того, страна стала атеистической. Для отца Тихона это был очень печальный факт. В свое время он надеялся, что сын станет строителем новой жизни. А эта жизнь оказалась совсем иной, чем мечталось, и приготовила Варламу иную судьбу. Когда-то отец Тихон говорил, что не может один человек управлять государством, что должен быть коллективизм. Уже потом он понял, что это «коллективное правление» привело страну к полному развалу и репрессиям.

— Как Вы относитесь к поступкам отца Тихона, которые мы видели на экране: его педагогические приемы по воспитанию сына, разрубание золотого креста?

— Отец Тихон — последовательный и очень верующий человек. И когда он рубит крест для того, чтобы не умереть с голоду, это можно объяснить. «Разве в этом Бог?» — говорит он. Веры отец Тихон не предал, не отрекся от нее, несмотря на все происходящее. А это, возможно, принесло бы ему гораздо больше благ, чем история с золотым крестом. Ведь новая власть порой была лояльна к тем, кто отказывался от своих убеждений, от веры.

А что касается его «педагогических приемов» (обливание Варлама ледяной водой и прочее) — он же был охотник, рыболов, он служил на Севере, на Аляске… Видимо, он хотел, чтобы Варлам был таким же выносливым и сильным. Возможно, это закаливание сыграло свою роль в физическом выживании Шаламова на Колыме…

У Варлама были непростые отношения с отцом. Именно поэтому в последней серии фильма мы показали, как Шаламов пришел просить прощения. Ведь, несмотря на частое отсутствие взаимопонимания с отцом, свет из детства оставался внутри Шаламова до конца его дней.

— В фильме прозвучала мысль, что в приближении смерти Шаламова виноват не только социалистический режим, но и «демократические силы», которые напечатали его «Колымские рассказы», заранее зная, чем это грозит автору в СССР…

— Шаламов иронично называл прогрессивное человечество «ПЧ». И вообще к диссидентам относился с подозрением, сторонился их. По лагерной своей жизни Шаламов знал, что такое стукачество. И чувствовал: среди диссидентов есть стукачи, подсадные утки. По большому счету, ему вообще не нужна была политика, «общественная деятельность», так же, как и литературные премии, награды. Варлам Шаламов хотел лишь одного — писать, быть изданным на Родине. Но, к сожалению, при жизни писателя вышли только несколько поэтических сборников. Прозы же писатель так и не увидел.

— Когда смотришь фильм «В круге первом», герою — сопереживаешь: там обстановка тяжелая, но соизмеримая с человеческим восприятием. Когда смотришь лагерные сцены «Завещания Ленина» — на сопереживание не остается сил: слишком противоестественно все, что окружает героя. Фильм давит этой нечеловеческой реальностью, не вмещаемой обычными нашими эмоциями. Может быть, его вообще не нужно было снимать?

— Да, смотреть наш фильм непросто. Помните «Иди и смотри» Климова? Жестокий, жуткий, но правдивый фильм о войне. Нашу картину можно назвать «Сиди и смотри». Смотри — если ты хочешь знать правду о своем прошлом, а не плыть в потоке сегодняшней массовой культуры с ее «гламуром». Если она тебе по душе — переключи канал, чтобы реклама сливалась с фильмом, и ты не мог различить, где одно, где другое. А рядом с лентой о Шаламове реклама выглядит паскудством.

Конечно, такая картина — шок для современного человека. Так и должно быть. Может быть, так он немного поймет, что было с нашей страной. У кого нет прошлого, у того нет будущего.

Учит ли история?

— Вы думаете, что история чему-то учит?

— Должна учить! Ведь у немцев каждое поколение обращается к истории середины прошлого века, чтобы заново осмыслить ее и принести покаяние. Они посылали деньги тем гражданам СССР, кто в годы войны сидел в нацистских концлагерях. Это вроде бы мелочь. Но показательная. А у нас — все забыто. Часто можно услышать: «Ну было и было, ну Сталин кого-то там немножко расстрелял, зато он войну выиграл».

Человек должен знать, что было, когда жили его отцы, деды и прадеды. Я уж не говорю о покаянии или искуплении — нам до этого далеко. Осмысление должно произойти. В конце восьмидесятых мы стали что-то понимать в истории того времени. Но потом, в начале 90-х, началась эйфория по поводу настоящего, мы перестали изучать свое прошлое, нам хотелось быть на улицах, на митингах или смотреть прямые эфиры со Съезда Советов…

А затем по поводу нашего не столь далекого прошлого стали возникать новые мифы. Это печально. Невозможно видеть 9 мая, среди портретов героев войны — Жукова, Рокоссовского — портрет Ворошилова. Ну какой он герой?! А ведь на это смотрят наши дети!

Они должны знать, что Ворошилов, как и другие члены Политбюро, визировал расстрельные списки в 1937−38 годах. Что с его подачи было принято постановление о допустимости расстрела с двенадцати лет.

От кого идет подобная мифологизация — не знаю. Может, ее создатели думают, что объединяют страну, воспитывают патриотизм? Но патриотизм может быть основан на правде, а не на мифах… Фильм назван «Завещание Ленина» потому, что мы до сих пор живем по этому завещанию. Мы искажаем свою историю. Долгое время жили в мифологической «величайшей стране», сверхдержаве, которая рухнула в одночасье. Может быть, все-таки стоит обратиться к реальности?

— В фильме некоторые охранники — обычные, даже вызывающие симпатию люди — вдруг становятся убийцами. Как происходит это превращение?

— Страна, как говорили тогда, делилась надвое колючей проволокой. По одну сторону — зэки, по другую — те, кто их охранял. Часто эти люди менялись местами. От лагерной охраны, винтиков карательной машины, мало что зависело.

А как получается, что человек вдруг переступает какую-то важную черту… Здесь сказывается заложенное семьей, средой и так далее. Но все-таки у каждого есть выбор. По любую сторону колючей проволоки.

«Аввакум в Пустозерске»

— Как Вы думаете, а дальше стоит разрабатывать в кинематографе «лагерную тему»?

— В кино нет закрытых тем. Всегда есть произведения, исторические факты, из которых кто-то может захотеть сделать картину — все зависит от желания режиссера, от его интересов. Просто Шаламов — один из самых мощных писателей, сказавших об этом. Сейчас меня волнует другая тема. Я собираюсь снять телефильм о середине XVII века, о расколе Русской Православной Церкви. О таких, как это принято сейчас говорить, харизматических личностях, как патриарх Никон, протопоп Аввакум, царь Алексей Михайлович Тишайший, боярыня Федосья Морозова… Эта тема и этот век нашим искусством почти не осмыслены. В литературе, кино, как правило, затрагивалась или более поздняя эпоха — Петра Первого, или более ранняя — Иван Грозный, Борис Годунов, Смутное время… А ведь этот непростой период важен для нашей истории, для развития и самодержавия, и Православия в России…

— Но что подтолкнуло Вас обратиться к этой теме?

— Не знаю. Может быть, стихотворение Шаламова «Аввакум в Пустозерске"… Я начал интенсивно читать материалы об этом историческом периоде. И понял, что сегодня это может быть интересным. Это время конфликтов и столкновений — власть и общество, власть и религия… Оно не знало героев и антигероев. У каждого — своя правда: и у Никона, и у Аввакума.

— Вы не в первый раз обращаетесь к образу священнослужителя. В телефильме «Штрафбат» был совсем неканонический батюшка, взявший в руки оружие…

— И это — не выдумка: такие случаи, пусть и редкие, бывали во время Великой Отечественно войны… Герой берет в руки оружие, чтобы защитить свою страну. И солдаты стали слушать его проповедь. Потому что признали за своего. Но герой убежден, что «по канону святого Василия Великого человек — солдат, исполнивший свой долг на войне, к причастию не допускается три года. Грех, даже необходимый, должен быть очищен».

— А какой образ из священнослужителей ближе лично вам — неканонический батюшка из «Штрафбата», отец Тихон, протопоп Аввакум, патриарх Никон?

— Я считаю, что в каждом есть черты, перед которыми можно преклониться. И каждый из них — человек действительно верующий и отстаивающий свои убеждения. И конфликт Никона и Аввакума больше касался формы. Распрей относительно глубинной веры у них не было. Но вопрос этот сложный, я его сейчас изучаю, работая над сценарием. И пока подробно говорить о нем не готов.

— Как Вы думаете, можно ли в кино говорить о вере, что называется, «в лоб» (как это было в картине «Остров»), а не опосредованно, через метафоры, вроде бы не связанные с нею образы?

— Конечно, можно. По крайней мере, таков наш замысел. Пока все на уровне сценария, который я пишу вместе с петербургским писателем Михаилом Кураевым. А что касается «Острова"… Я не отношу себя к рьяным поклонникам этой картины. Мне кажется, там все слишком просчитано, слишком «от ума». В этом фильме, по моему мнению, не хватает эмоциональной составляющей, души.

— Искусство, в данном случае — кино, способно как-то повлиять на человека?

— Влияет, но не кардинально. Кино может поставить диагноз, задать вопрос, чтобы зритель сам думал над ответом, искал его. А вылечить, мгновенно сделать зрителя другим — ему не под силу. По крайней мере, я сам иногда, когда вижу фильмы, очень меня трогающие, чувствую, что они дают импульс для раздумий. Для меня одна из самых значимых отечественных картин — «Зеркало» Тарковского». Я смотрел этот фильм много раз. Там есть над чем подумать. Затем фильм «Андрей Рублев», тоже заставляющий размышлять. И прежде всего, — о себе и о своем отношении к миру, к вере, к окружающим… ¦

СПРАВКА: Варлам Тихонович Шаламов родился в 1 июля 1907 года в Вологде, в семье священника. В 1923 году, после окончания вологодской школы, приехал в Москву, работал дубильщиком на кожевенном. С 1926 по 1929 годы учился на факультете советского права МГУ.

19 февраля 1929 года Шаламов был арестован за участие в работе подпольной университетской типографии и осужден на три года лагерей. Отбывал наказание в Вишерском лагере (Северный Урал). В январе 1937 года. Шаламова вновь арестовали за «контрреволюционную троцкистскую деятельность». Он был осужден на 5 лет лагерей и провел этот срок на Колыме. 22 июня 1943 года его повторно осудили на 10 лет за антисоветскую агитацию.

В 1951 году Шаламов был освобожден из лагеря, но поначалу не мог вернуться в Москву. До 1953 года оставался на Колыме и работал фельдшером. Затем жил в Калининской области, в Подмосковье. Результатами пережитого стали распад семьи и подорванное здоровье. В 1956 году, после реабилитации, вернулся в Москву. Печатался в журналах «Юность», «Знамя», «Москва». Последние три года жизни тяжелобольной Шаламов провел в Доме инвалидов и престарелых Литфонда (в Тушине). Поэт скончался 17 января 1982 года. Похоронен на Кунцевском кладбище в Москве.

При жизни Шаламова на родине не было напечатано ни одного из его рассказов о сталинских лагерях (которые он писал на протяжении 1953−1972 годов). Из стихов была опубликована совсем небольшая часть. Им написаны повести «Четвертая Вологда» (1971), «Вишера» (1973), а также «Колымские рассказы», «Левый берег», «Очерки преступного мира» и другие циклы, вошедшие в «Колымскую эпопею» (1954−1973). Отдельным изданием «Колымские рассказы» изданы были в Лондоне в 1978 году.

Оксана ГОЛОВКО

http://www.foma.ru/articles/1170/