 |
| Комсомольская правда | Дмитрий Стешин | 08.08.2007 |
Якутск — город-штамп
Город, выстроенный на вечной мерзлоте, — сущий подарок для журналиста-международника брежневских времен. Двухсоттысячный Якутск — готовая картинка для репортажа о капитализме. На единственной полноценной улице, проспекте Ленина, — почти полсотни магазинов, торгующих алмазами и золотом. В промежутки между магазинами встроены шикарные отели и офисы добывающих корпораций. Не улица — витрина, вот только заглядывать за нее не рекомендуется. За фасадами облупившиеся пятиэтажки-«хрущобы», стоящие на сваях. Между ними доживают свой век почерневшие хибары, помнящие ссыльных большевиков и эсеров.Везде, где только можно, в городе воткнуты деревянные тотемные столбы — сэргэ. Не сразу, но доходит, что все эти шаманские инсталляции — нечто большее, чем декорации для туристов. И все на самом деле очень-очень серьезно. На каждом углу агитационные плакаты на якутском языке настойчиво призывают чтить, помнить и разучивать древний эпос народа саха — Олонхэ. Пока в России академики спорят, нужно ли преподавать «основы православной культуры» или это мракобесие, якутские школьники разных национальностей четко знают, что у них 9 богов и есть «верхний» и «нижний» мир. Такая вот местная эклектика — от «кодекса строителя коммунизма» — вперед, без пересадок, в прошлое — в каменный век седых и суровых божеств.
В сувенирной лавке я, памятуя о почти поголовном православии якутов, спросил, нет ли у них в продаже костяных четок. Продавщица-якутка рассматривала меня долго. А потом с неповторимым омерзением сказала:
— Четок не продаем. Вообще. Вон конский хвост шаманский купите…
ЯкутЫ давят…
— Если человеку не хочется ходить с конским хвостом, он берет и уезжает куда глаза глядят?
— Не! Докуда денег хватит! — хохочет Сергей Никифоров, уже бывший якутянин. И растолковывает мне: — Кому-то до Хабаровска хватает, а мне вот до Рязани хватило. Семь тысяч рублей сплавить контейнер по речке до железной дороги и 28 тысяч — до станции Рязань-Товарная. Как там Россия-матушка, расскажи, я ж в Рязани не был никогда!
Я разыскал свежеиспеченного мигранта в Речном порту, где он оформлял последние документы на грузовой контейнер. Боялся, не будет со мной разговаривать, а оказалось ровно наоборот. Собеседник мой — типичный северянин. Работал на приисках, подорвал здоровье. Пока поправлялся — трудился в зоне, вольнонаемным. Клал плитку и кирпич, водил грузовики и бульдозеры — 12 профессий и ослепительная железная улыбка. Не пьет, в общем, мечта любого кадровика. Под Рязанью Сергей уже купил дом, за 60 тысяч рублей. Отправил туда жену, а сам, деятельная натура, пока выправлял себе пенсию и занимался продажей квартиры, взял на месяц в аренду таксомотор.
— Почему уезжаешь? — спросил я Сергея в лоб. — Не похоже, чтобы ты тут бедствовал…
— А чо тут делать? Все последние 10 лет — подай-принеси-привари-почини. Даже в бригадиры не пробиться, хотя у меня глотка — ого! ЯкутЫ давят, — доверительно сообщил мне Сергей. Сказал по-местному, с ударением на последнюю гласную.
— Как?
— Не пробиться. Снизу доверху. Вот только в речфлот их стараются не пускать. Тебя куда отвезти? Институт проблем малых народов Севера? Вот в натуре, кого якутЫ запрессовали наглухо! Нас, русских, тут все-таки 400 тысяч, половина населения. А их — полтора грузовика, и безответные они, как дети. Поехали, трущобы наши посмотришь. Не, таких трущоб ты еще не видел…
Ансамбли есть — а жизни нет
Наша ржавая «Волга» плыла по Якутску, подобно утлому челну, и вода хлестала сквозь ее дырявое днище. Я смотрел вдаль и радовался, что не решился идти сюда пешком. Лужи занимали всю ширину улицы — от забора до забора, — и обойти их не было никакой возможности, только вплавь. В очередной яме двигатель захлестнула набежавшая волна. Серега сноровисто скинул тапки и вылез на капот, а я пошел в институт босиком.По последней переписи эвенов, юкагиров, эвенков осталось всего 2,3 процента от миллиона. Как и русские, они считаются не титульными, а коренными.
Вячеслав Шадрин, научный сотрудник и председатель совета старейшин юкагиров, общался со мной в жутком, облупившемся кабинете. Мысли излагал куда как осторожно, но приветливо. Чувствовалось, что пресса вниманием ни малые народы, ни институт не балует. Из обтекаемых фраз вырисовывалась арифметика вымирания:
— После развала СССР малые народы Севера в отличие от титульного народа оказались в худшей ситуации. Ниша функционирования языков и культуры оставалась в традиционном промысле — охота, рыболовство, оленеводство. А промыслов этих больше нет…
— Как нет?
Вячеслав Иванович, сам в прошлом глава охотничьей общины, все мне объяснил популярно. Нынешние власти прекратили дотировать традиционные промыслы в 90-х годах. Раньше снегоход «Буран» можно было поменять на 20 шкурок соболя, теперь на 80 — 100. Съездить в Якутск — 50 тысяч рублей при среднем ежемесячном заработке в 3500. При такой стоимости авиаперевозок ни оленина, ни рыба никому не нужны. Проще закупить в Норвегии. Натуральное хозяйство опять вернулось на Север Якутии.
— Ансамбли фольклорные есть, обряды гостям могут показать, а вот жизни в народе уже нет… - с горечью говорит собеседник и рассказывает дикие истории, не укладывающиеся в голове. Как для вызова санитарного вертолета требуют отправить из стойбища факс с подтверждением оплаты ложного вызова. О том, как зимой везли в больницу парализованного охотника, привязав его сыромятным ремнем к снегоходу. Привезли замороженный труп, потому что власти решили, что полный паралич — это еще не повод жечь горючку и тратить моторесурс вертолета.
Интересуюсь на прощание:
— Неужели республиканские власти заботятся только о якутах?
Вячеслав Иванович отвечает уклончиво, твердо глядя в настенный календарь:
— Есть разные программы… Они не подразделяются по национальному признаку.
Но какие это программы и в каком виде благодать от них проливается на малые народы, рассказать Вячеслав Шадрин не смог.
«Фашист из меня никудышный…»
С порога заявил мне лидер русской общины Сергей Юрков.
— Не выйдет из меня фашиста. У меня жена якутка! А вот то, что происходит с русскими в республике, будит во мне злобу. При этом мы не требуем для русских исключительных прав. Нам нужны равные права!
По словам Сергея Юркова, в бывшем СССР именно в Якутии был самый большой процент межнациональных браков. Возникла даже новая народность — сахаляры, люди, у которых один из родителей русский. Проблемы начались в 90-х годах с заявления первого в мире президента с ветеринарным образованием о том, что есть нации титульные… и не очень. Не титульных, то есть русских, оказалась ровно половина. Многовато. Следующий шаг был сделан 22 апреля 1993 года. Принятая концепция государственной кадровой политики Республики Саха гласила: «Стратегической задачей должно стать формирование качественного нового состава национальных кадров». Сказано — сделано. По данным Роскомстата, в 2001 году правительство республики уже на 80% состояло из якутов, они же возглавили 90% городских и улусных администраций. И русские побежали из республики — не видя перспектив ни для себя, ни для детей. Для пущей скорости были задействованы экономические механизмы.
— В 90-х начали закрывать предприятия, — рассказывает Сергей Юрков.
— Они, как правило, градообразующие. Стали вымирать поселки, особенно на Северах. Президент Николаев публично заявил, что Якутии для прокорма хватит одних алмазов. «Алданзолото» пошло под банкротство, «Якутуголь» закрывался. Русаки побежали, а куда им деваться? Сидеть в тундре, в поселках без света, тепла и работы?
Сергей Юрков загибает пальцы, перечисляя обиды русской общины. Русских не принимают в Якутский университет, только на платное отделение. По мнению моего собеседника, это «сознательное обыдлячивание русских». И русским, и якутам не нравится насаждение неошаманизма в православной республике — по садикам уже шаманы ходят. Злит строящийся хамский памятник у православного храма. Исчезнувшее слово «русский» с фасада Академического театра не добавило любви к властям… И, наконец, Сергей Юрков доходит до более-менее личных проблем.
— Нашу русскую общину ликвидировали месяц назад. Я дал интервью одному столичному корреспонденту о положении русских, и нас сразу же прихлопнули. Мол, балансовые отчеты не присылали. Вот эти отчеты, все! — С этими словами мой собеседник шлепает на стол увесистую папку с документами. — Нас закрыли перед Конгрессом народов России. За неделю до начала.
— Сами-то не боитесь проблем?
— Не боюсь, — твердо говорит общинник. — Отбоялся свое еще в 90-х, когда мне на двери писали: «Убирайся в Москву!» А бизнес у меня зарегистрирован в другом городе.
В поисках пропавшего слова
Сергей Юрков был прав — уличного, нутряно-животного национализма в Якутии нет. Явственно тянет рознью сверху, причем лукаво, не открыто. Бывший «Русский театр» оказался одним из тусовочных мест городской молодежи. У античного портика припарковались десятки пожилых праворуких «японок», и в каждой второй машине музыка ухала так, что пузырилась тонировочная пленка на стеклах. Хоть площадь перед театром и считается «русской тусовкой», время тут убивают все вперемешку. Компания стритрейсеров дергала убитый «спринтер» за антикрыло, прикидывая, отвалится ли оно во время гонок или еще поживет? Спросил молодых парней про слово «русский» на фасаде и неожиданно оказался в центре яростного спора. Кто кричал: «Было!» А кто, наоборот… Наконец хлопец-якут в «гонщицкой» куртке сообразил первый:— Пацаны! Следы должны были остаться!
И юркнул в багажник за мощным аккумуляторным фонарем. Точно. На левом портике буквы слишком крупные! Спор завершил наряд милиции, заглянувший на огонек. Сержант подтвердил: слово «русский» было, но сплыло…
Утром я был в приемной директора театра. Из краткой экскурсии по выставке в фойе я узнал, что «Русский театр» появился в 1920 году, создали его бывшие ссыльные, и свое название он не менял даже в лучшие годы советской власти.
Директор театра, 80-летний Иван Иванович Подойницын, крепко потряс заезжего журналиста. Потряс экспрессией и артистизмом, флотским тельником под крахмальной рубашкой, золотыми запонками в сочетании со здоровенной пороховой татуировкой… И упорным нежеланием говорить о пропавшем слове. Вместо этого Иван Иванович кратко, всего за час, пересказал мне свою трудовую биографию: от работы с 13 лет на коннотоварной ферме до служения музам. Когда батарейки в диктофоне почти сели, я дерзнул прервать плавные речи собеседника:
— Иван Иванович, а куда слово «русский» с фасада исчезло? Не я один интересуюсь, всем любопытно…
— Это же смешно! — воскликнул Иван Иванович и театрально всплеснул руками. — Зачем мне это слово? Меня Иван зовут, что, мне это слово — «русский» — еще и на лбу написать?
— Но все-таки, — не сдавался настырный корреспондент.
— Было слово. Но оно неудобно там смотрелось, потому и убрали.
Я продолжал упираться:
— При каких обстоятельствах убрали слово?
Но тут в наш разговор резко вступила заместитель директора и доложила Ивану Ивановичу:
— Восстановим слово «русский». Уже фирму нашли, которая сделает…
Не знаю, насколько сказанное выполнимо, но, вполне удовлетворившись, я откланялся.
Окончание в следующем номере.
http://www.kp.ru/daily/23 946/71147/
