Миргородский август

Вид реки Хорол

«…О, если б я был живописец, я бы чудно изобразил всю прелесть ночи! Я бы изобразил, как спит весь Миргород; как неподвижно глядят на него бесчисленные звезды; как видимая тишина оглашается близким и далеким лаем собак; как мимо их несется влюбленный пономарь и перелазит через плетень с рыцарскою бесстрашностию; как белые стены домов, охваченные лунным светом, становятся белее, осеняющие их деревья темнее, тень от дерев ложится чернее, цветы и умолкнувшая трава душистее, и сверчки, неугомонные рыцари ночи, дружно со всех углов заводят свои трескучие песни. Я бы изобразил, как в одном из этих низеньких глиняных домиков разметавшейся на одинокой постели чернобровой горожанке с дрожащими молодыми грудями снится гусарский ус и шпоры, а свет луны смеется на ее щеках. Я бы изобразил, как по белой дороге мелькает черная тень летучей мыши, садящейся на белые трубы домов…»

Так писал Николай Гоголь — в сочинении, вышедшем в Санкт-Петербурге в 1835 г. и озаглавленном «Миргород. Повести, служащие продолжением «Вечеров на хуторе близ Диканьки», а конкретно — в теперь уже знаменитой истории, названной автором «Повесть о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем».

Успенский собор

Прямо скажем, что в августе 2007-го, за два года до двухсотлетия гения русской литературы, миргородская реальность во многом сохраняет то самое обаяние, что в приведенном выше ночном пейзаже. И вас нисколько не подмывает в тысячный раз процитировать афористичную строку Павла Тычины «Не той тепер Миргород, Хорол-рiчка не та…» («Пiсня трактористки», 1933). Да, безусловно, и Миргород не тот : он стал, видимо, намного лучше. И Хорол — расчищенный, украсившийся ухоженными берегами и пешеходными ажурными мостиками — стал в городской и санаторной черте полноводней и краше. А в Успенском соборе, стоящем почти на берегу, сияя синими звездами с двух больших золотистых куполов, теперь не бювет минеральной воды, как было в нем, полуразрушенном, в советские годы, а самый настоящий храм — канонической Украинской Православной Церкви. И росписи в нем по всем стенам — живые. Здесь молились наши предки. Разве что женщины не приходили на таинство Крещения в шортах и без косыночки. Ну, может быть, и не это главное. В послебезбожные времена — хорошо, что вообще приходят.

Миргород — миролюбив и умиротворен. Народ в Миргороде добродушен и отзывчив. В районном центре Полтавщины и речь повсеместно звучит самая что ни на есть украинская — напевная, с детства нам родная и любимая, хочется сказать «классическая» — в отличие от той, которую нам предлагают как образец последние годы в электронных СМИ. Нередко здесь услышишь и разнообразный суржик, и просто русскую речь. Однако и местное население, и приезжие — на немалых территориях здешних санаториев говорящие, как показалось, почему-то в основном по-русски — прекрасно понимают и рады друг другу.

Курортная зона. Но здешние отдыхающие не агрессивны, в отличие от, скажем, морских побережий. И запозднившаяся молодежь здесь — спокойна. Может быть, это и оттого еще, что сюда люди приезжают подлечиться, оздоровиться, а потому соблюдают режим дня.

Ходить по городу сегодня вполне можно без суковатой палки. Это только при Иване Ивановиче собак в Миргороде гораздо более попадалось на улице, нежели людей.

Поражает тишиной и разнообразием и лесопарковый заказник, где представлены различные растения: миновав березовую рощу, попадаешь в сосновую, а потом в дубовую, тополиную, а затем — на бузиновую лужайку, и мелькают за листвой хорольские воды, растекающиеся по многим речным рукавам… Ох, хорошо!

На Старосветcкой улице

Вы можете пройтись и по улице Старосветской, разумеется, вспоминая гоголевских старосветских помещиков, но на всем пути лишь один раз встретите табличку «вул. Старосвiтська», укрепленную кем-то самочинно, а почти на всех домах сохраняется советское наименование — «Комсомольская». А каких только домов не увидишь на заасфальтированной Старосветской! Даже гоголевских: «Какие у него яблони и груши под самыми окнами! Отворите только окно — так ветви и врываются в комнату. Это все перед домом; а посмотрели бы, что у него в саду! Чего там нет! Сливы, вишни, черешни, огородина всякая, подсолнечники, огурцы, дыни, стручья… Чудный город Миргород! Каких в нем нет строений! И под соломенною, и под очеретяною, даже под деревянною крышею; направо улица, налево улица, везде прекрасный плетень; по нем вьется хмель, на нем висят горшки, из-за него подсолнечник выказывает свою солнцеобразную голову, краснеет мак, мелькают толстые тыквы… Роскошь! Плетень всегда убран предметами, которые делают его еще более живописным: или напяленною плахтою, или сорочкою, или шароварами. В Миргороде нет ни воровства, ни мошенничества, и потому каждый вешает, что ему вздумается…»

Ироничен до сарказма был наш остроносый и длинноволосый классик. Что хотите, то и думайте сегодня про «мошенничество и воровство». Не видели, не знаем. Может, их оранжевая власть нанивэць извела, как грозилась? Тут даже игорное заведение, что у входа в курортную зону, названо весело: «Гривенька». И в этом названии игривенько звучит не только слово «игра», но и предупреждение, что можешь остаться без трудовых гривень, скопленных на заслуженный отдых или лечение. Впрочем, кто играет на «честно и трудно заработанные»? А на сарказм Николая Васильевича миргородцы ответили через два века, дав название «Гоголь» ресторану.

А в чем с классиком сегодня решительно нельзя согласиться, так это с его знаменитым пассажем: «Если будете подходить к площади, то, верно, на время остановитесь полюбоваться видом: на ней находится лужа, удивительная лужа! единственная, какую только вам удавалось когда видеть! Она занимает почти всю площадь. Прекрасная лужа! Домы и домики, которые издали можно принять за копны сена, обступивши вокруг, дивятся красоте ее…»

Нет в Миргороде на площади нынче «прекрасной лужи», панове! «Домы и домики» есть, а лужи — нет! Всё — чистенько, ухожено. И не надо, задрав штаны, бежать в Европу, за «европейским выбором». У нас всё свое, доморощенное, уже имеется. И одинокий подсолнух, вымахавший до балкона второго этажа, прекрасен.

Тщетно вы будете искать на улочках города соседствующие домики, где поссорились Иван Иванович Перерепенко и Иван Никифорович Довгочхун.

«Покойный судья миргородский всегда любовался, глядя на дом Ивана Ивановича. Да, домишко очень недурен. Мне нравится, что к нему со всех сторон пристроены сени и сенички, так что если взглянуть на него издали, то видны одни только крыши, посаженные одна на другую, что весьма походит на тарелку, наполненную блинами, а еще лучше на губки, нарастающие на дереве. Впрочем, крыши все крыты очеретом; ива, дуб и две яблони облокотились на них своими раскидистыми ветвями. Промеж дерев мелькают и выбегают даже на улицу небольшие окошки с резными выбеленными ставнями…»

Где домик? Научные сотрудники местного краеведческого музея скептически-дружелюбно поулыбаются на ваш вопрос, но ничем не помогут. Жаль! А в Вероне, к примеру, дом Джульетты Капулетти сохранился до сих пор, и место у балкона, под которым Ромео Монтекки произнес знаменитый любовный монолог, является объектом паломничества для туристов со всего мира. Отчего у нас — не так?

«Боровик Боровиковский»

В Миргороде вы теперь можете пройтись по улице живописца Владимира Боровиковского. Это имя она получила в 90-е годы, то есть в новейшие времена. Кто-то с сожалением вздохнет, дескать, был он сыном казака Луки Боровика, это его в Питере русифицировали, когда он стал академиком живописи. Но такова была действительность. И мариниста Гайвазяна весь мир теперь знает как Айвазовского. Но надо признать также, что «промоушн» В. Боровику (как впоследствии и Тарасу Шевченко, в обеих его художественных ипостасях — литератора и художника) сделали представители русской знати.

Дело в том, что «Боровик Боровиковский» родился в Миргороде 4 августа (24 июля по ст. ст.) 1757 г., а скончался в столице Российской империи Санкт-Петербурге 6 (18) апреля 1825 г. То есть в этом августе ему исполнилось ровно четверть тысячелетия!

Интересно, хоть кто-нибудь, из тех, кто получает в Украине «за культуру» государственную зарплату, помнит ли нынче о знаменитом портретисте (в ранние и поздние годы творчества немало занимавшемся иконописью и религиозной живописью)? А из тех, кто не получает?

А ведь ученик Левицкого и учитель Венецианова В. Боровиковский не только написал несколько икон для строящегося Казанского собора, а также иконостас церкви Смоленского кладбища в Петербурге. Он еще с 1774 г. служил в Миргородском казачьем полку. Но краеведческий музей Миргорода не имеет средств на постоянную экспозицию, а потому занят сменными выставками. Краеведы в частной беседе вам скажут, что, конечно же, обязательно в музее был бы зал, посвященный Боровиковскому, однако денег ни на что нет. И на ваше отважное предложение рассказать об этом в прессе, ответят в гоголевско-саркастическом духе: «Уже сто раз писали…»

Написал «Давитиани» я, Давид Гурамишвили…

Памятник Давиду Гурамишвили

В марте сего года исполнилось 155 лет со дня кончины Гоголя, похороненного на Новодевичьем кладбище Москвы, где на его памятнике помещены слова пророка Иеремии: «Горьким моим словом посмеюся». Словно в качестве инверсии, будто по закону непостижимого космического обмена, в миргородскую землю определил Господь гостя, поэта Давида Гурамишвили, — современника и собеседника нашего философа Григория Сковороды.

Юбилейный миргородский август открывает 215-я годовщина со дня кончины знаменитого грузинского поэта (21.7 (1.8).1792), последние 32 года жизни проведшего в с. Зубовка под Миргородом, женившегося на украинке и похороненного в Миргороде.

Уроженец с. Сагурамо, что близ Мцхеты, получивший прекрасное образование, князь еще юношей попал в плен к лезгинам, был увезен в горы, откуда бежал и пробрался к берегам Терека, где ему оказал помощь русский поселенец. В 1729—1730 гг. Гурамишвили был в Москве в свите царя Вахтанга VI, после смерти которого в 1738 г. принял русское подданство и был зачислен рядовым грузинского гусарского полка. Участвовал в европейских походах, был с 1758 около года в плену у пруссаков. В 1760 г. вышел в отставку в звании поручика и занялся сельским хозяйством на пожалованных ему, как дворянину, землях под Миргородом.

На Миргородчине Гурамишвили создал знаменитый автобиографический сборник «Давитиани» (т. е. «Давидово»), датированный сентябрем 1787-го, который состоит из двух поэм и лирических стихов. В 2005 г., к 300-летию со дня рождения поэта, киевское издательство «Мистецтво» тиражом 1000 экз. выпустило великолепно оформленный огромный том «Давитиани» с дивными бело-золотистыми страницами, в переводе М. Бажана.

Миргородцы чтут память о знаменитом сыне грузинского народа, ставшего земляком и украинцам. В городе установлен красивый (словно каменная свеча) памятник поэту работы киевских скульпторов, стела на могиле поэта, есть и улица Гурамишвили. Однако главным культурным средоточием памяти о грузинском классике является Миргородский литературный музей Давида Гурамишвили, открытый в 1969 г., в дни декады грузинской культуры. Здесь собраны музейные материалы о поэте, здесь встречается миргородское грузинское сообщество, миргородские литераторы.

Памятник Гоголю у миргородского ж/д вокзала

Нам довелось побывать 1 августа с.г. на юбилейном вечере в этом музее. Вечер провела директор музея Татьяна Георгиевна Диденко, рассказавшая, в частности, что в 2005 г. ремонт рухнувшей крыши и всего помещения осуществила организация ЗАО «Харьковгорстрой», благодаря ее руководителю, Тариелу Зурабовичу Перадзе.

«Дух дышет идеже хощет», а культура, как мы знаем, не имеет границ, кто бы их ни устанавливал, потому на памятном вечере звучали грузинские, украинские, русские стихи, местное фольклорное трио исполнило известную песню «Тбилиси», а гости, представители фольклорного ансамбля из Кутаиси, не только подхватили ее, но и попросили затем исполнить несколько украинских песен.

В этот день в Миргородском литмузее была открыта выставка работ грузинских художников, а по окончании вернисажа участники мероприятия возложили цветы и к памятнику грузинскому классику, и на его могилу.

P.S.

Из Миргорода вас провожает на железнодорожный экспресс бронзовый Гоголь, сидящий в задумчивости с пером у здания вокзала, — в той же позе, в которой встречал три дня назад. То ли стило его замерло на фразе «Скучно на этом свете, господа!» — которой он завершил повесть об Иване Ивановиче и Иване Никифоровиче, то ли на самом деле поэт сожалеет о том, что сжег рукопись второго тома «Мертвых душ», то ли все еще пытается рассмотреть в прекрасном далёке нас, «русских людей, явившихся через 200 лет». Что нам ему ответить?

Харьков — Миргород — Харьков

Фото автора