 |
| Русское Воскресение | Юрий Балков | 04.08.2007 |
Я долго искал свободное место и наконец нашел его в солончаковой низине у самого уреза воды.
Люди, изнывая от жары, вяло переговаривались друг с другом, од нако ни у кого из них не возникало желания уйти отсюда, хотя многие были с малыми детьми, которые капризничали, часто просили пить, и родители то и дело спускались к реке, окунали кричащих малышей в воду, и неторопливо возвращались обратно.
Все ждали приезда Владыки. За долгие годы гонений на Церковь — это была первая встреча архиепископа Иркутского и Читинского Хризостома с жителями города Новоселенгинска и окрестных сел.
Я сидел на остром и гладком, до холодного блеска источенном ветрами камне, напряженно всматриваясь в слепящую даль, где смутно различались размашистые крылья полотняного креста и обрубленные купола Спасского Собора. Вдруг какой-то гул пробежал по толпе. На род засуетился, полез наверх. Я тоже пошел в степь, и скоро увидел Владыку. Высокий, прямой, в длинной монашеской рясе, с двурогим посохом, — он стоял на каменистом взлобке и, как с амвона разговаривал с людьми, окружившими его плотной толпой.
Селенгинцы долго не отпускали Владыку. Кто-то просил благословения, кто-то спрашивал, чем может быть полезен Церкви, а кто-то украдкой смахивал слезу. Я помню, как, прощаясь с людьми и направляясь к старенькому, многое повидавшему на своем веку баркасу с темными бортами, Владыка сказал, что время гонений на Церковь закончилось. Худощавый, с узким, землисто-бурого цвета лицом старик радостно воскликнул:
«Свершилось, православные! Господь не оставил нас своей милостью».
Мы переправились на другой берег, где у часовни Святого Животворящего Креста нас уже поджидал камерный хор Маргариты Давыдовны Хрущевой.
Я не раз слышал в их исполнении музыкальную кантату, посвященную Спасу на Селенге, но едва они начали петь, как что-то ворохнулось в душе и щемящий ком подступил к горлу, показалось даже, что небо рухнуло на землю и поглотило все живое. Я не скоро пришел в себя, а когда очнулся, увидел, что толпа медленно втягивается в распахнутые двери Храма, и услышал молитву, которая зазвучала под его обгорелыми сводами.
История старого Селенгинска началась с отправки в 1665 году из Баргузинского пятидесятника Гаврилы Ловцова с отрядом в 84 человека «для прииску и призыву под царскую руку мунгальских и отбеглыхбрацких людей».
Как повествует летопись «… они пришед на Селенгу реку среди их мунгальские земли на усть Чика реки, близ мунгальского царя Кукана и тайшей крепкой острог поставили».
Казаки быстро освоились на новом месте. Не прошло и пяти лет, как десятник Любимко Федоров «для опыту и поселения cпaxaл три осминнка земли и получил первые в Забайкалье 84 пуда ржи». Об этом памятном событии оставил запись в своем путевом дневнике государев посланник в Китай монах Николай Спафарий, который в 1670 году останавливался в Селенгинске.
Для меня до сих пор остается загадкой, почему в Бурятии нет памятника первому забайкальскому хлеборобу. Это событие далеко не рядовое. Оно положило начало хозяйственному освоению целого края. По меньшей мере странно, что мы чтим память тех, кто преуспел в разрушении тысячелетнего российского государства, я имею в виду сосланных на поселение в Сибирь декабристов, польских повстанцев, всевозможных революционеров, на прочь забывая об истинных подвижниках и героях. Думается, приспело время исправить создавшийся перекос в изучении отечественной истории.
В 1688 году по наущению маньчжурского богдыхана к Селенгинску подступила свирепая монгольская орда, и казаки надолго сели в осаду. Они отбили все приступы, а потом ведомые опальным украинским гетманом Демьяном Многогрешным вышли навстречу врагу и в ожесточенном сражении наголову разбили его. С тех пор место, где произошла эта кровавая битва носит название Убиенной пади.
Героическая оборона Селенгинска способствовала переходу под державную десницу Белого царя ряда бурятских и монгольских племен и заключению Нерчинского договора, закрепившего Забайкалье за Россией.
Возникновение Кяхты, куда, начиная с 1728 года переместился центр приграничной торговли, подорвало прежнее значение Селенгинска, и город стал быстро хиреть, а частые пожары и наводнения окончательно его доконали. От старого Селенгинска остались только развалины Спасского Собора, часовня Святого Животворящего Креста и старый погост.
После службы я долго стоял у каменного памятника воеводе Якобию, который еще в петровскую эпоху был назначен комендантом крепости и почти тридцать лет управлял канцелярией пограничных дел, думая о вроде бы призрачной, хрупкой, но получившей в Селенгинске вполне зримые и реальные очертания связи времен и поколений.
Ссыльный декабрист Николай Бестужев писал: «Еще до пожара в 1780 году крестьянин Ключевского селения Артамон Климентьев увидел во сне некоего старца, который приказал ему отрыть деревянный крест в шести верстах ниже города». Он так и сделал, и скоро под толщей песка, как раз в том месте, где стоял острог обнаружил святы ню. И теперь мы имеем возможность молиться перед ней:
«Кресту Твоему поклоняемся, Владыко, и святое Воскресение Твое славим. Строил ятман Диатьев в лето от сотворения мира 7198» (1690от Р.Х. — прим. Авт.) А ведь если вдуматься, не прошло и гола после набега Тушету-хана, а казак уже взялся за богоугодное дела Крепка была в наших предках вера, и мы должны учиться у них.
История сохранила имена руководителей строительства Спасского Собора. Это архитектор-самоучка тюменский мещанин Воротников и селенгинский купец Басов.
Праздник на Селенге всколыхнул многих людей. Этот день стал поворотным и в моей судьбе. Вернувшись в Улан-Удэ, я не мог более безучастно взирать на развалины Троицкой церкви. На власть надеяться не приходилось. По отношению к Церкви она вела себя тогда крайне осторожно.
Встретившись с художником Сергеем Вершининым, принимавшим активное участие в организации праздника на Селенге, мы решили создать православно-патриотическое общество «Спасение», С того и началось. Я понимал, что надо как-то всколыхнуть общественность, и поэтому первыми нашими деяниями были выходы с самодельными плакатами на одну из центральных площадей города, где мы собирали средства на восстановление Храма, попутно объясняя людям, для чего это делается.
К слову сказать, Троицкая Церковь была построена в 1809 году. Она долгое время считалась кладбищенской. Три престола освящались во имя Святой Живоначальной Троицы, Покрова Божией матери и Святителя Иннокентия Иркутского чудотворца. В 1940 году ее закрыли и обезглавили, сбросив колокола и кресты. А потом на костях умерших организовали танцплощадку и центральный парк культуры и отдыха. Признаться, и я мальчишкой бегал на танцы в город, даже не представляя, что под дощатым полом находятся могильные плиты. И вот теперь нам предстояло искупить этот грех. Люди жертвовали хорошо, но многие сомневались, что вырученные средства пойдут на восстановление Храма. И тогда мы через газету напрямую обратились к жителям города с просьбой в ближайший выходной прийти на расчистку завалов. Народу привалило столько, что нее даже не смогли уместиться в Покровском приделе, где священник Свято-Вознесенской Церкви отец Андрей проводил молебен.
Работа кипела до глубокой ночи. Не хватало ни лопат, ни носилок. Однако завалы, а они тогда были едва ли не вровень с крышей Иннокентьсвского придела неуклонно сокращались. Мне прежде не доводилось видеть такого единения между людьми. Здесь были и молодые и старые. Тогда я по-настоящему понял: мы затеяли действительно богоугодное дело. Отрадно было видеть, как наравне с другими работают драматург Степан Лобозеров и поэтесса Любовь Зубенко.
Работа по расчистке завалов продолжалась все лето. Тог да же окончательно оформился и костяк общества «Спасение». Женщины у нас, как правило, занимались сбором средств. Вера Игнатьевна Китаевич обошла более тысячи квартир и внесла в копилку общества пятнадцать тысяч рублей. А Анастасия Ивановна Портнягина, работая с верующими в единственно действовавшем тогда Храме Снятого Вознесения Господня собрата больше двадцати тысяч. Получилась довольно приличная сумма, и теперь можно было всерьез подумать о реставрации. Настоятель Свято-Вознесенской Церкви архимандрит Мартирий благословил наше начинание.
Но наряду с этим шла скрытая борьба. За долгие годы многие привыкли относиться к Троицкой Церкви, как к от хожему месту.
Закончив работу, а трудились мы обычно по выходным, ибо у каждого была своя служба, мы забивали досками все двери и окна, Когда же возвращались обратно, то в разных местах обнаруживали проломы и изгаженные стены. Так про должалось очень долго. Наконец у одного из членов общества, которого мы впоследствии выбрали старостой общины Юрия Васильевича Вар фоломеева не выдержали нервы, и он углем написал на стене Иннокентьевского придела:
«Не оскверняйте Храма, люди!»
И произошло чудо. С этой минуты никто больше не залезал в Церковь. Люди поняли, что мы пришли надолго, и Храм будет восстановлен. С каждым днем наша деятельность становилась все более осмысленной. Мы сколотили строительную артель, которая занималась реставрацией придела, по воскресеньям отец Андрей служил молебен, и это было очень важно, многочисленные жертвователи могли воочию убедиться, что их деньги идут на богоугодное дело. Работать было легко и приятно. Я нигде не встречал отказа. С Божией помощью мы стали издавать журнал «Собор» и духовную литературу, направляя вырученные от их реализации средства на восстановление Храма. За три года было издано около 20 книг. Мы провели также благотворительные вечера в Русском драматическом театре и Бурятском академическом театре оперы и балета. И Храм постепенно стал приобретать прежний вид. Исчезла уродливая танцплощадка. Были отштукатурены стены, перекрыта крыша Иннокентьевского придела, появились двери и кованые решетки на окнах. И скоро Епископ Иркутский и Читинский Вадим, который сменил на этом посту Владыку Хризостома, освятил Покровский придел и назначил в Троицкую церковь священника. Мы передали Храм общине, но еще долгое время продолжали работать вместе. С нашей помощью впервые в России заключенные в Южлаге построили за колючей проволокой Православную часовню. А 30 июня 1991 года, несмотря на сильное противодействие властей, на Удинском Утесе, где до революции располагалась казачья батарея, мы поставили памятный крест в честь 325-летия со дня основания русскими казаками славного города Верхнеудинска. Уже четырнадцать лет памятник основателям города стоит на Удинском утесе, и к нему ходят, как русские, так и буряты. Жаль, конечно, что за столь долгое время у властей не нашлось средств, чтобы хоть как-то облагородить это место. Но да ладно. На все, как говорится, воля Божия.
Троицкая Церковь была поднята из руин, и положила начало активному возрождению в Бурятии православных Храмов и монастырей. А это и есть живая связь времен и поколений…
