 |
| Москва, журнал | Александр Ананичев | 03.08.2007 |
Славен Устюг своими праведниками и святыми, угодившими Господу благочестивой жизнью. Один из них — Прокопий Христа ради юродивый — пришел в Устюг из немецких земель. Сначала торговал в Новгороде, но, пленившись красотой и благолепием храмов Божьих, простотой и сердечностью русского люда, взял да и оставил латинскую ересь, принял православную веру и раздал нищим все свое богатство. По городским устюжским улицам в лютый мороз и осеннюю непогоду бродил Прокопий босиком, принимая от добрых и сострадательных людей подаяние. От богачей же крохи хлебной взять себе не позволял.
— Вот идет мать великого Стефана, епископа и учителя пермского! — выкрикнул однажды вечером Прокопий, стоя, по обычаю своему, на паперти Успенского храма.
Богомольцы с любопытством оглянулись в ту сторону, куда показывал блаженный прозорливец. На лицах у многих появилась улыбка, но, однако же, народ почтенно расступился пред юной Марией, покидавшей храм вместе с родителями. Будущей матери едва исполнилось три года.
Душа великого праведника, спасшего однажды Устюг от каменной тучи (Прокопий при виде ее стал истово молиться, и раскаленные камни просыпались с небес в двадцати верстах от города), отошла мирно ко Господу в 1303 году. А Мария, которой предсказал Прокопий родить дивного святого, в назначенное время вышла замуж за причетника Успенского храма Симеона и вскоре разродилась сыном.
Ученый инок
В Великом Устюге, имевшем в ту пору своих князей, грамотных людей хватало. К кому-то из них Симеон отдал сына на обучение. В первый же год мальчик выучился пению, чтению, да столь успешно, что мог заменить отца-кононарха в Успенском храме. Заодно с церковнославянским отрок взялся учить и язык зырян — западных пермских жителей, чьи поселения с разных сторон прижимались к самому Устюгу. Вот они, неисповедимые пути Божьи! Господь готовил мальчика с самого раннего детства на великое служение — многотрудный апостольский подвиг просвещения северных жителей Руси Божьей правдой.Читая книги духовные, а особенно Священное Писание, все чаще в сердце мальчика загоралось тайное желание покинуть мир и стать монахом. И вот пришел час, когда оставил отрок родной Устюг и отправился в кафедральный город епархии Ростов Великий, известный своей древностью, святынями и духовным просвещением. Отъезд Стефана случился где-то в 1366 году. К тому времени ростовские земли вошли в состав Московского княжества, а правил Русской землею старший сын Ивана Кроткого — великий князь Дмитрий.
Стефан поступил послушником в монастырь святителя Григория Богослова. В то время ростовская обитель, возвышавшаяся посередине города и отделенная от мира высокими белокаменными стенами, считалась, пожалуй, самым почитаемым очагом просвещения на Руси. Здесь хранилась обширная библиотека из церковных книг на церковнославянском и греческом языках. Среди братии много образованных иноков, сам настоятель — игумен Максим — родом из греков, приехал на Русь переводить богослужебные книги.
Здесь же, в монастыре святого Григория Богослова, юного послушника постригли в монахи с именем Стефан, в честь архидиакона-первомученика, погибшего за Христа в Иерусалиме от рук озлобленных иудеев. Раньше всех приходил Стефан в храм Божий и позже других уходил… Десять лет проведя в затворе, Стефан, кроме богословской науки, выучился также греческому языку. В те времена людей на Руси, говоривших и читавших на греческом, по пальцам можно было пересчитать. А ведь Стефан прекрасно знал еще и язык зырян!
Вместе со Стефаном подвизался в ростовском монастыре преподобный Епифаний Премудрый. Спустя годы ему доведется написать святое житие великопермского просветителя. Вот что говорит о Стефане младший современник: «Стефан, читая книгу, нередко замедлял чтение, пока до конца по-настоящему не уразумеет слова каждого стиха, что они значат, и растолковывал их. Если видел он человека мудрого и книжного или старца разумного или духовного, то задавал ему вопросы, беседовал с ним, поселялся у него: ночевал, утреневал и спрашивал его о том, что скорее хотел понять».
Какой добрый пример для нынешних учеников, ошибочно полагающих, что христианину для спасения души достаточно одной веры! Вера — великое, спасительное благо, «дверь таинств», как назвал ее преподобный Исаак Сирин. Но и она подчас требует защиты. Церкви во все века нужны не только отважные, но и образованные ученые христиане, каким и оказался ростовский инок.
В те же годы Стефан стал составлять пермскую азбуку, чтобы перевести Слово Божье на язык северных народов. Да-да, именно в ростовском монастыре его душу опалило это святое желание!
Зырянская азбука
Прежде на Руси исчисляли время не от Рождества Христова, а со дня сотворения мира. Почему-то многие полагали, что последним годом на земле окажется 1492-й, совпадавший с юбилейным 7000-м. Ох уж это гадание — всегда-то человек желает выведать какие-то тайны у Господа. В Москве так уверовали в конец света и грядущий Страшный суд, что не стали составлять Пасхалию и церковный календарь на 1493 год. Но не всем ли людям земли сказал Господь: «О дне последнем знает только Отец Мой»?И вот за сто двадцать лет до «скончания мира» вошел в стольный град Москву некий монах по имени Стефан. Поначалу москвичи осмеяли Стефана, узнав о том, что он азбуку пермяцкую изобрел и намеревается идти в северные земли тамошних язычников просвещать.
— Мир последние дни доживает, а он чего удумал! — качали головами столичные жители. — Скоро Господь явится людей судить, а он бежать от гнева Его в леса зырянские захотел… Да откуда он взялся! И был бы рода знатного или звания…
За подобную дерзость москвичи прозвали Стефана «храпом», то есть наглецом, нахалом, понадеявшимся привести ко Христу бескрайние северные области. Сам Епифаний Премудрый поначалу отговаривал Стефана идти к зырянам, не представляя, как варварскими буквами можно перевести богодухновенную Библию на дикий язык.
Но Стефана, объятого искренней любовью к язычникам, было уже не удержать. 26 букв вывел для пермяцкого алфавита преподобный Стефан. Особенно схож Стефанов алфавит с древнефиникийским. Буквы «Д», «Л», «Р» — ну просто будто списаны из древнейшей финикийской азбуки. А ведь в то время Стефан не мог знать древнюю финикийскую грамоту! Вот почему архаичной и близкой к древним символам кажется азбука Стефана Пермского, будто наскальная живопись первобытных народов.
Греческие философы, как известно, свою азбуку годами собирали. А пермскую грамоту один чернец учинил. «Там, — изумляется Епифаний Премудрый, — семь философов многие лета азбуку слагали, семьдесят мудрецов переложили и перетолковали книги с языка еврейского на греческий. Посему русская грамота досточтимей эллинской. Ту сотворил муж святой, Кирилл Философ, а греческий алфавит — эллины, некрещеные и еще язычники. Потому же и пермская грамота, которую сотворил Стефан, важнее эллинской. Там Кирилл, здесь Стефан; оба были мужи добрые и равные мудрованием, оба одинаково подъяли равный подвиг и оба потрудились ради Бога: один для славян, а другой для пермян, как два светлые светила, просветили народы… Но Кириллу Философу много пособлял брат его Мефодий — или грамоту слагать, или азбуку составлять, или книги переводить. А Стефану никто не обрелся помощником, кроме единого Господа Бога нашего…»
Стефан приноровил азбуку к домашнему быту зырян, взяв за основу пасы — простейшие знаки: их старательно вырезали на деревьях зырянские охотники, желая что-либо сообщить соплеменникам. Да, только так, не ломая национального самосознания язычников, можно было приготовить их к пониманию слова Божия!
Азбука оказалась живучей. Ею даже не брезговали московские писцы, заключая в диковинные буквы тайнописные тексты вплоть до XVII века. В пермских монастырях пользовались стефановскими буквами аж до XVIII века. И если бы русский человек так не торопился облачиться во все западное, с подобострастием перенимая европейские обычаи, — азбука Стефана Пермского пережила бы и времена Петровы, и Екатерины Великой…
На великое дело идешь, отче…
Как ни дерзок был замысел Стефана, у него нашлись сторонники в Москве — местоблюститель патриаршего престола епископ Герасим посвятил молодого инока в иеромонахи и благословил на проповедь.— На великое дело идешь, отче Стефане. Если долетит до сердец зырянских слово твое — благодать Господня сойдет на всю северную землю. Одну душу спасти — благо великое, а ты весь север хочешь обратить к правде Христовой… Вот тебе мое благословение. И да будет с тобой Господь на всех путях твоих.
Герасим медленно перекрестил Стефана, а затем достал ковчежец со святым миром и священным антиминсом.
— С этою святынею не бойся, Стефане, ничего…
Москва 70-х годов XIV века, потуже затянув поясок, в охотку шелестела кистями и звенела топорами, пользуясь редким затишьем. После памятной битвы на реке Воже, где войска русских во главе с Московским князем Дмитрием впервые хорошенько дали по загривку татарам, Орда на время затаилась, копя злобу на Москву. Молчание восточного зверя не могло не радовать москвичей. Но все же томительное предчувствие разливалось в густом и сладком воздухе. Многие понимали: нельзя так долго дразнить Мамая, оставаясь безнаказанными. Ожидание скорой неминуемой схватки с татарами овладевало русскими сердцами. Оно хотя и тревожило, но не устрашало. Москва-то теперь уже не та, что прежде!
В княжеском тереме с двухъярусным крыльцом на резных бревенчатых колонках и слюдяными оконцами, радостно играющими на солнце, князь Дмитрий ласково встретил инока Стефана.
— Знаю, знаю о похвальном намерении твоем, — первым заговорил Дмитрий. — Дело ты задумал великое, но и весьма опасное. Монах Кукша, прежде тебя ступивший в северные земли, расплатился жизнью… Да, много скорбей ожидает тебя, отче Стефане. Пусть оградит тебя от козней диких народов сия охранная грамота.
При этих словах Дмитрий Иванович вручил иноку свиток, жирно помеченный великокняжеской печатью.
Стефан глубоко поклонился, принял княжескую грамоту. А на следующий день уже выехал из Москвы.
Не умру, но жив буду и повем дела Господни!
Это нынче восемьсот верст пути, что отделяют Москву от пермяцких просторов, можно преодолеть в поезде за сутки, а в те времена Стефану понадобился почти месяц…Первыми встретили монаха в дремучих зырянских лесах деревянные идолы с головами куниц, белок, соболей… Они темнели повсюду — вдоль берегов реки Вычегды и на лесных тропах. Местные охотники, всякий раз возвращаясь с охоты, делились с ними добычей: возле деревянного божка покоились освежеванные шкурки пушных зверьков.
Зырянин Матвейка, еще в Москве пожелавший креститься, был единственным спутником отважного монаха в пермских чащах и буреломах.
— Убитому медведю охотники рвут зубы или когти, отрезают голову и зарывают в землю, читая заклинания, — объяснял Стефану Матвейка. — Похоронишь голову в спешке — медведь оживет и отомстит непременно обидчику.
Стефан знал о всех этих странных обычаях, но слушал, в который раз дивясь про себя суеверию лесных обитателей.
— У славян леший царствует в лесу, — продолжал Матвейка, — а у зырян Ворсо. Его также иногда зовут Гонапелем — то бишь волосатым ухом, а иногда Айкой кличут, что по-нашему лесной свекр, или Чуклей — кривым… Он людям является ветровым смерчем. А иногда может обыкновенным человеком обернуться или великаном — мохнатым и разлапистым, как вот эта старая ель.
Стефан невольно взглянул на и впрямь огромную, слегка качающуюся ель, похожую на сказочную птицу, которая хочет, да не может оторваться от земли.
— Особенно почитают зыряне Йомалу — хозяйку лесных животных и Солнечную деву — золотую Зарни-ань. Они ее матерью Земли еще называют…
— Слыхал я о том, — промолвил Стефан. — Эта баба с отвисшими грудями и двумя детьми на руках на самом деле сотворена из камня. Навешали на куклу украшения — теперь золотой кличут и княжичей своих на княжение бабой благословляют.
Деревья вокруг, увешанные бронзовыми и медными божками, грустно зазвенели на ветру.
— Ничего, и славяне прежде лесным духам молились и даже жертвы человеческие истуканам приносили. Но давным-давно, милостию Божьей, миновали те времена… Воссияет и здесь, на пермской земле, слово Божье!
Там, где река Вычегда впадает в северную Двину, нынче стоит город Котлас. А прежде, во времена иные, — древнее зырянское селение Пырас, что в переводе означает «вход». Там начал свою проповедь Божию великий святой.
Зыряне встретили инока враждебно. Пророчили ему участь Кукши, убиенного вотяками. Но охранная грамота, дарованная Стефану, удерживала жителей от злодеяния. Как, впрочем, и то, что Стефан явился к ним без охраны, вооруженный лишь крестом да Евангелием на их родном языке.
— От Москвы может ли добро быть? — горячились зырянские волхвы, больше всех недовольные проповедником. На головах волхвов качались рога мохнатых шапок, позвякивали колокольчики, отгоняющие лесных духов. — Не Москва ли нас данью обременила! На своей земле откупаемся соболями от чужеземцев… Теперь вот веру отцов наших искоренить хотят! Вслед за этим чернецом придут сюда пахари и другие вольные с женами и детьми, чтобы в нашу землю корни пустить. Корни камни обовьют… И не выкорчевать их отсюда!
Вдохновленные речами, решили лесные жители извести монаха. То, вооружившись ослопами, на него пойдут, но не тронут, опасаясь убить безоружного и, несомненно, награжденного таинственной и благодатной силой чернеца. То, собрав сухой соломы, подожгут келью его и подивятся усмирению пламени, от которого Стефану — никакой порчи.
— Не умру, но жив буду и повем дела Господни, — словами царя Давида обескуражил язычников невредимый Стефан. — Господь мне помощник, и не убоюся, ибо — что сотворит мне человек!
Медленно зыряне привыкали к московскому гостю. Все внимательнее прислушивались к его поучениям. Не убили Стефана они и тогда, когда тот повелел взять Матвейке беличьи шкурки возле деревянного истукана и намотать на ноги, будто портянки.
Загудели язычники, возмущенные таким святотатством. Но однако же, к удивлению своему, заметили, что не торопится языческий бог покарать Матвейку и самого Стефана. День прошел и неделя: Матвейке удобно в беличьих мехах расхаживать, и Стефану — ничего. Тогда пожелали многие зыряне отказаться от прежнего суеверия и стать единой веры с бесстрашным московским иноком.
Слепой Гам
По правому высокому берегу Вычегды прошел Стефан верст двести в глубь зырянской земли, проповедуя в деревнях слово Божие, ставя вокруг часовни и крестя во имя Отца и Сына и Святого Духа местных жителей. Не доходя двадцати пяти верст до слияния Яренги с Вычегдой, возле скромного и небогатого селения Туглим, Стефан повстречал женщину. Видя его прохудившуюся обувку, женщина быстро забежала в тесную избенку и вынесла оттуда новые сапожки, отороченные мехом. Стефан едва не прослезился от такой милости.— Не разоришь муженька своего? — спросил женщину инок.
Та лишь смущенно улыбнулась и потупила голову.
— Быть Туглиму главным торговым местом зырянской земли, — предрек праведник.
И слово его скоро сбылось, хотя расположение села и не предполагало особых выгод для крупной торговли.
В селении Гам с шумом и гамом, подстрекаемые местными гадателями, кинулись на Стефана местные жители.
— Уходи от нас! Иначе убьем тебя, — грозили они, сотрясая воздух дрекольями и топорами.
Но Стефан не повернул назад. Перебирая четки в руке, шептал молитву Иисусову, будто не слыша угроз, летевших со всех сторон.
И отступили язычники, заметив дивный свет, исходящий от лика праведника. А некоторые даже пожелали креститься. Правда, некрепкой оказалась вера жителей Гама. Вскоре, как покинул селение праведник, они вернулись к своим богам.
— Слепым оказался Гам, — горько изрек Стефан, узнав о происшедшем. С тех пор и до нынешних дней за всей волостью закрепилось название Слепой Гам.
Первые храмы Божии
Долго ли, коротко ли странствовал по зырянской земле святой проповедник Божий, ставя на пути часовни и крестя местных жителей. И вот наконец остановился Стефан в Усть-Выме — главном пермяцком поселении. Срубил Стефан тесную келейку на горе, в месте пустынном, неподалеку от зырянской кумирницы, где камлали шаманы, выведывая будущее по внутренностям жертвенных животных.Возле той кумирницы шелестела листьями на ветру необыкновенной величины береза, почитавшаяся зырянами как божество. У могучих корней Прокудливой березы — именно так называли дерево местные жители — покоились шкуры куниц и соболей. Шкуры висели и на ветвях березы, придавая дереву странный и таинственный вид.
Местные волхвы сразу невзлюбили нежданного гостя, поселившегося среди них. И однажды по их наущению собралась вокруг кельи Стефановой шумная и злобная толпа, вооруженная луками и стрелами. Люди кричали, вопили, осыпая праведника угрозами, требуя, чтобы он вышел тотчас из своей кельи.
Но как только инок с иконой в руках шагнул им навстречу, зырян поразила слепота. Воины терли глаза грязными кулачищами, тщетно надеясь прозреть, иные падали в траву, проливая слезы отчаяния, иные стояли неподвижно, ошарашенные чудом…
Святой Стефан тоже подивился произошедшему.
— Прости нас, Стефан! — причитали со всех сторон язычники. — Смахни с глаз завесу темноты! Обещаем больше не тревожить тебя… Любую работу выполним, лишь бы снова прозреть!
Сжалился святой, и по горячей молитве вернулось зрение к его обидчикам.
Кроткими и послушными сделались зыряне. Но вскоре опять озлобились на святого. И очи в наказание снова ослепли.
Четыре раза нарушали зыряне обещание и столько же раз были поражены слепотой. Раскаивались, прозревали и делали то, что велел Стефан: вокруг кельи вырубили деревья вплоть до Выми-реки. Затем и на соседней горе, отделявшейся от первой небольшим ручейком, впадавшим в реку, выкорчевали лес, сделали насыпи и рвы.
На очищенном месте святитель сложил с учениками церковь во имя Благовещения Пресвятой Богородицы. Храм Божий, будто невесту непорочную, украсили иконами. Рядом с Благовещенским храмом спустя время, построил Стефан деревянную церковь во имя святителя Николая Чудотворца. А вскоре и первый на пермской земле монастырь приподнялся на горе — Михаило-Архангельский Усть-Вымский, ставший средоточием христианства в Перми Великой.
Прокудливая береза
Не одни крещеные зыряне полюбили навещать церкви Божьи, но и те, кто еще сомневался в Христовой правде. Впрочем, красота рубленых церквей, неторопливое и проникновенное богослужение на родном языке, сладковатый дымный ладан, растекающийся под смоляными сводами, словно молчаливая проповедь, день ото дня влекли ко Христу новых прихожан.И все же радость Стефанова была неполной. Даже те, кто крестился, по-прежнему ходили кланяться Прокудливой березе, вешая на ветки ее богатые дары. А о не носивших креста и говорить нечего! Береза для них подлинной богиней была: девушки выпрашивали возле нее жениха, женщины — детей, колдуны — о погоде справлялись…
Однажды ночью услышал Стефан голос: «Мужайся, Стефан, испепели кумирницу, искорени Прокудливую березу. Я, Господь Твой, буду тебе Помощником».
И взялся тогда Стефан за топор, и пошел, укрепленный откровением Божиим, к почитаемой березе — столь великой, что трем здоровенным воинам не обнять.
— Это не простая береза, — спешили предостеречь инока испуганные зыряне. — Страшная сила в ней. Как бы не было беды…
— Доколе не отступитесь вы от идольской лести! Или вы не боитесь суда Божия? Чего ожидать вам от дерева? — ронял в ответ слова святой инок.
Стефан, размахнувшись, ударил в самое основание исполинского дерева — почерневшее и изуродованное древесными грибами. И вдруг все услышали стон. Жуткий, протяжный…
«Христос наш помощник и покровитель. Кроме Него, нет иного Бога», — громко сказал Стефан и снова занес над деревом топор.
— Стефане, Стефане, зачем нас гонишь? Мы давно здесь живем… - откликалась жалобно береза, истекая потоком разноцветной смрадной крови. Причем с каждым ударом голос, исходивший из ствола ее, менялся: то причитал по-бабьи, то кричал по-детски, а то хрипловато выл — будто в черном дупле хоронился мужик.
До самого вечера трудился инок. Наконец, крепко воткнув топор в недорубленный ствол, отправился в келью. На краю поляны Стефан оглянулся: Прокудливая береза растопырила в полумраке корявые ветви, из которых выглянула желтая луна. Такая же круглая, плоская и безмятежная, как лицо Зарни-ань.
Утром другого дня Стефан надеялся завершить дело. Но, подойдя к березе, весьма подивился увиденному. Топор его валялся на земле, а береза, лениво шевеля листвою, каким-то неведомым образом избавилась от вчерашних ран.
Лишь на третий день Стефан сумел повалить таинственное дерево. Загрохотала земля, волна поднялась в реке — это Прокудливая береза рухнула на кумирню.
— Господи, помилуй! — шептали люди, кладя на лоб и плечи спасительное крестное знамение.
А когда настала тишина, Стефан сложил огромный костер.
Долго плясало на горе высокое пламя. Теплый пепел березы развеял ветер и смыл внезапно хлынувший дождь.
Пойду с тобой через огонь!
В Княжьем погосте — бывшей столице вымских князей — жил знатный и старейший на зырянской земле волхв. Звали его Пам-сотник. Жители благоговели от одного его имени. Сила Пама считалась непобедимой, предсказания — непреложными. Окруженный гадателями и кудесниками, в морозный зимний день Пам решил посрамить Стефана, вызвав его на словесные прения. Но прежде Пам обратился к народу:— Наши боги посылают нам куниц, соболей и рысей, коими вельможи украшаются русские, коими они татар и немцев задабривают. Наши боги во всем помогают — укрепляют и просвещают о будущем. Народ, твои учителя — опытные старцы. Не чета московскому иноплеменнику, юному летами, а значит, и разумом.
В толпе одобрительно закивали головами, а кое-кто даже загоготал от удовольствия.
Стефан принял грозный вызов Пама. Однако словесные прения ни к чему не привели. Спорили и день и ночь без всякой пользы, будто на воду сея.
Снова начинало смеркаться. И тогда волхв сказал:
— Вижу, говорить ты умеешь. Но что слова! Делом докажи свою правду.
Стефан внимательно посмотрел на волхва, невесть что от него ожидая.
— Пусть костер решит, кто из нас праведник, а кто — лжец, — выкрикнул волхв, лукаво оглядывая смиренного чернеца.
— Я не повелеваю стихиями, — тихо отвечал Стефан.
Пам улыбнулся, торжествующе повернувшись к толпе. Крещеные же зыряне потупили головы, стараясь не видеть и не слышать происходящего.
Над лесом звезды то разгорались, то вспыхивали и бледнели, медленно угасая, будто блуждающие болотные огни.
— Я не повелеваю стихиями, — повторил Стефан. — Но чтобы посрамить твое невежество, пойду с тобой через огонь!
Посредине городища запылал костер. Алые языки пламени взъярились, свиваясь друг с другом в морозном воздухе, точно руки шамана в дикой пляске, и рассыпались в небе золотыми искрами.
Стефан перекрестился и, взяв старого колдуна за руку, пошел в огонь.
Но Пам, сделав несколько шагов, вдруг задрожал всем телом и, вырвав руку, отпрянул назад — не сгорать же ему заживо!
Народ был готов убить побежденного вождя. Стефан не допустил.
— Может быть, ты уверуешь теперь в истинного Бога, сотворившего небо и землю, солнце и огонь, в который ты убоялся войти? — ласково спросил Пама святой инок.
Но старик лишь головой в ответ покачал. И в тот же день навсегда покинул Княжье городище.
Заступник северной земли
Нет ничего печальнее, когда родные братья начинают ссориться. Пробежит меж ними нечистый, махнет хвостом, копытом стукнет — и разум у братьев помутится, глаза лютой злобой наливаются. Только что в любви и верности клялись, а глядь — уже сцепились друг с другом, словно и не родные вовсе, не от одной матери родились. За кудри норовят ухватить друг друга да кулаком побольнее стукнуть. А тот, кто их поссорил, рядом стоит, криво ухмыляется.Не раз на Руси брат шел на брата. Скорбела оттого мать-земля Русская, печалилась Заступница Небесная — Пресвятая Богородица. Ведь омофор Ее благодатный, покров чудесный только тогда укрывает землю от напастей и бед, когда ладят люди между собой. А когда они за ножи да топоры хватаются, силою отстаивая свою зыбкую правоту, за кого же Матери Божией молиться и кого спасать?
Москва не раз соперничала с Новгородом. Смириться с тем, что Новгород живет точно отдельное государство, назначает и смещает князей, называет себя вольным и великим, Москве было трудно. Оттого и ссорились братья, омрачая небеса пролитой кровью.
Вот и за двинскую землю вспыхнула между ними вражда…
Стефан в этом споре держался в стороне. Но когда новгородские ушкуйники зачастили в пермские края на своих легких лодках-ушкуях, грабя и обижая мирных жителей, Стефан сорвался с места и поспешил в далекий Новгород.
Старца встретили с почетом под звон колокольный. Снабдили нужными грамотами и поклялись впредь не проказничать. Правда, в покоях княжеских, когда разговор касался Москвы, бояре новгородские в один голос принялись жаловаться Стефану:
— Посуди сам, отче! Сколь велика и привольна земля новгородская! Сколь славен и храбр ее народ… Но в чем же провинилось княжество наше пред Господом? Не по одной ли воле московитов? Зачем, будто воронье гнездо, разоряют новгородскую вотчину?
— Не время нам поминать обиды, — тихо ответил Стефан. — Неужто не видите из-за своего Волхова высокое назначение Москвы пред всей Русью и Господом! Исчезнет Москва — распадется Русь. Кому ее заново связать воедино?
Не успел Стефан вернуться в пермскую землю, как воинственные вогулы напали на зырян. Святой Стефан вошел тогда в ладью и отправился вверх по Вычегде навстречу врагам.
— Это главный волхв зырян! — закричали вогулы, испугавшись яркого света, струящегося от его седой главы. И, побросав добычу, в панике отступили.
Волны народного войска
Настало лето 1380 года.В конце июля княжество московское облетела недобрая весть: хан Мамай собрал огромное войско из ордынцев, половцев, черкесов, армян, фрягов и идет на Москву.
— Ну что ж, пущай идет, — спокойно молвил Дмитрий. — Не слыхал Мамай, видать, словес прародителя великого нашего — князя Александра Ярославича Невского: «Кто с мечом к нам идет, от меча и погибнет».
Москва приняла вызов. А с ней и вся Русь великая. Потекли уже в начале августа в окрестности Москвы ручейки народного войска. Ростовский князь Андрей Федорович, с которым не так давно стоял Дмитрий возле стен Твери, одним из первых по Владимирской дороге привел в распоряжение князя Московского своих молодцов.
За ним — Стародубский князь, с коим вместе били булгар, явил пред светлыми очами Дмитрия Ивановича своих пеших и конных ратников.
Полк тарусского князя Ивана Константиновича заметным ручейком влился в непобедимое воинство.
Ярославские отряды, сверкающие на солнце железными доспехами, поспевали к столице с севера, ведомые доблестными князьями Василием и Романом. Следом поспешал к Москве моложский князь Федор Михайлович, не раз прежде доказавший верность Дмитрию Ивановичу…
Белозерцы, смоленцы, устюжане, нижегородцы, муромцы, дмитровцы, переяславльцы, вологжане — вся Русь откликнулась на зов молодого князя постоять за святое Отечество.
В славное море воинства Дмитрия Московского влилась волна и новокрещеных зырянских воинов. Грозный полк в шестьсот человек возглавил Пыросский князь Аликей. Известно, чьими молитвами…
Лет сто двадцать назад пермская чудь в битве при Чулмандоре разгромила нахлынувших монголов. Правда, через четверть века хан Беркай покарал пермяков и многие их поселения предал мечу и огню. Настало время вернуть монголам должок…
Тяжело и грозно гудел над Москвой набатный колокол. Уходили под Коломну закованные в доспехи воины. Уходили разрозненными княжескими отрядами, чтобы вернуться, закалившись в пламени сражения, единым войском, единым народом.
Зырянская Троица
Нам хорошо знаком образ Пресвятой Троицы, написанный святым иконописцем Андреем Рублевым, о котором сложили легенду, будто рисовал он не кистью, а дымом — настолько нежными, чистыми и прозрачными казались рублевские краски. Но оказывается, прежде Андрея Рублева, вскоре после победы на Куликовом поле, похожий образ кистью запечатлел святой Стефан для новой Цылибинской обители, где в молитве и посте подвизался его ученик Дмитрий.Андрей Рублев создавал свою «Троицу» «на похвалу преподобному Сергию» с оглядкой на «Зырянскую Троицу» Стефана Пермского…
Скорее всего, в ростовской обители обучился просветитель зырян, назначенный в 1382 году епископом Великопермской епархии, живописному мастерству… Стефан избрал для иконы досочку в аршин величиной, хорошенько вылевкасил ее добротным алебастром, так что левкас стал гладким и крепким, будто мрамор, и начал творить… Изобразил Стефан предвечный совет Божественной Троицы, предопределяющий жертву Христа за человеческие грехи. Позади явившихся к Аврааму и Саре ангелов запечатлел древо с тремя ветвями, а на столе изобразил не блюда с яствами, как прежде писали иконописцы, а лишь одну-единственную чашу — символ святого причастия. Два перста Господа, протянутые к ней, выражают Его согласие ради спасения людей испить эту чашу скорбей и страдания — умереть на кресте и в третий день воскреснуть.
Таится в образе Троицы и духовная идея единства Русской земли. Не для себя одного зажег лампаду Христову в дремучих зырянских лесах, где вокруг бродили медведи и выли волки, святитель Стефан, но чтобы разделенный ненавистью мир наполнился любовью предвечного совета Живоначальной Троицы.
Мир тебе, духовный брате!
Пришлось однажды святителю Стефану на время покинуть новую епархию. Ради разрешения богословского спора, вызванного еретиками-стригольниками, отвергавшими священство и сами таинства, творимые в Церкви, выехал Стефан в Москву.Ах, как хотелось ему навестить по дороге святую обитель Троицкую и славного ее основателя старца Сергия! Но церковные дела, ожидавшие его в Москве, не терпели промедления. Возле Хотькова монастыря, что в десяти верстах от Троицы, Стефан велел остановить сани.
Неторопливо ступил святитель на снег. Вокруг дремали столетние сосны, о вершины которых укололось закатное солнце, побагровев от боли. Отчетливые тени ложились на сугробы, испещренные беличьими и лисьими следами.
— Мир тебе, духовный брате! — сказал вдруг Стефан и глубоко поклонился в сторону Маковца.
— Радуйся и ты, пастырь стада Христова, и мир Божий да пребывает с тобою, — ответил Стефану преподобный Сергий и тоже поклонился в его сторону, выйдя из-за трапезного монастырского стола.
По окончании трапезы монахи, шелестя подрясниками, подошли к святому настоятелю и спросили, почему он вдруг во время обеда начал молиться и кланяться, вспоминая имя Стефаново. А когда узнали причину, искренне подивились. Некоторые, правда, захотели убедиться в истинности видения — поспешили тотчас из монастыря в сторону, куда отвесил земной поклон старец. И вскоре догнали возок епископа.
С тех пор в обители преподобного Сергия во время братской трапезы всегда звенит колокольчик — монахи встают с деревянных лавок и творят краткую молитву в память о том событии. Прочтут, взирая на фреску, где святитель Стефан стоит возле запряженного лошадьми возка с поднятой благословляющей рукой и старец Сергий, смиренно принимающий это благословение, и вновь в молчании усядутся за столы.
Строитель великой империи
В конце апреля 1396 года в Москве буйствовала весна — в воздухе жарко пахло клейкими, едва проклюнувшимися на ветвях березовыми листьями. Тут и там звенели колокола, радуя москвичей священным медноголосием.Но так уж устроена Создателем жизнь — одно нарождается, другое увядает. Все на земле подчинено воле Творца, все в руках Его.
Еще зимой выехал в столицу епископ Стефан по делам церковным. Но, видно, простудился в дороге и занемог. На Светлой седмице Стефан в полотняном саккосе1 в последний раз отслужил праздничную литургию и слег. А 26 апреля, причастившись Святых таин Христовых, тихо отошла душа святителя ко Господу.
Зыряне, узнав о кончине Стефана, своего духовного отца и пастыря, вверглись в уныние великое. «Горе нам, братие! — слышался в дремучих лесах над Вычегдой их непритворный плач. — Остались мы без доброго господина и учителя! Лишились доброго пастыря и попечителя. Богу он молился о спасении душ наших, а пред князем ходатайствовал о жалобе нашей, и о льготе, и о пользе, был теплым заступником за нас пред боярами, начальниками и властями мира сего, облегчал нам тиунскую продажу и тяжкие дани. О, зачем нас постигло такое бедствие! Стали мы поношением для соседей наших — язычников: лопи, вогуличей, югры и пинеги… Если бы потеряли злато или сребро, то и другое обрели бы вместо потерянного. А лишившись тебя, другого такого не найдем… Если ты и преставился телом, то не отступай от нас духом; если и далеко от нас гроб твой, но молитва твоя да будет всегда с нами…»
Погребли епископа Великопермского в Кремле, у северной стены храма Спаса на Бору. В том храме покоились лишь великокняжеские родственники, но для святого Стефана сделали исключение — столь высоко его почитали современники.
В самом деле, другого такого святого, как Стефан Пермский, в древней Руси не было. Это его святая жизнь и проповедь привлекли в зарождавшуюся многонациональную русскую империю первое чужеродное племя. Подобно единому, неслиянному и нераздельному в Трех Лицах Божеству, укреплялось наше Отечество из самостоятельных народов, в него входящих. Россия складывалась из сотен племен, не подавляя чужого языка и верований, как это повелось на Западе. Русь обязана пространствами своим святым. Именно они, осененные божественным светом Пресвятой Троицы, изменили лик родной земли. Но имя святителя Стефана Великопермского сверкает жемчугом даже среди великих праведников Божьих.
