«Я предлагаю Минина расплавить..».
Часть II. «Докупаясь государства»

НО, СЛАВА БОГУ, звучат и здравые голоса!

Так, светлый образ князя и полководца Дмитрия Пожарского сегодня последовательно отстаивает военный историк А. Широкорад. «Северные войны России», «Дмитрий Пожарский против Михаила Романова» — в этих и других его работах Дмитрий Михайлович отнюдь не «князюшка захудалый, ветром подбитый» (по выражению одного их хронографов).

«Дореволюционные и советские историки существенно исказили образ Дмитрия Михайловича Пожарского… — пишет А. Широкорад, — Делалось это с разными целями, а результат получился один. Из Пожарского сделали незнатного дворянина, храброго и талантливого воеводу, но слабого политика, начисто лишенного честолюбия. В общем, этакого служаку бессеребренника: совершил подвиг, откланялся и отошел в сторону. Реальный же князь Пожарский не имел ничего общего с таким персонажем».

Историк признает, что князья Пожарские по богатству существенно уступали Романовым, но «по знатности рода ни Романовы, ни Годуновы не годились им в подметки. Родословная Пожарских идет по мужской линии от великого князя Всеволода Большое Гнездо (1154−1212)». В свою очередь Всеволод Большое Гнездо ведет свою родословную от Рюрика. «В 1238 году великий князь Ярослав Всеволодович дал в удел своему брату Ивану Всеволодовичу город Стародуб на Клязьме с областью. Стародубское княжество граничило с Нижегородским, Владимирским и Московским княжествами. Князья Пожарские держались на своем уделе до 1566 года, а затем попали в опалу и на 35 лет исчезли с политической арены».

Уточним: в опалу к Иоанну Грозному Пожарские, пять семей, попали во времена Опричнины, высланы были в Казанский край (в числе 100 других опальных княжеских семей). Дед князя Дмитрия Михайловича, Феодор Иоаннович Немой, представитель младшей ветви рода князей Стародубских, служил при дворе Иоанна Грозного, имел в Москве собственный дом. И хотя по смерти Иоанна Грозного Пожарские в Москву возвращаются, и Дмитрий пятнадцати лет, в 1593 г., представлен при государевом дворе, карьера его из-за предыдущей опалы отца и деда складывалась непросто.

В 1597 г. он получил звание стряпчего с платьем. И было стряпчих на Москве до 800 человек. Семь лет Дмитрий, будучи уже женатым, отцом семейства, «на посылках», пока в 1604 г. не продвинулся на следующую должностную ступень — стольника. А воеводой (г. Зарайска) стал еще через шесть лет, в 1610 г. при Василии Шуйском…

Позже предвзятые критики эту «неспешность» карьерного роста тоже ставили Д. Пожарскому «в вину». И очень важно, что в своих работах А. Широкорад подчеркивает: «Князь Пожарский был не только выдающимся полководцем, но и мудрым политиком. У него не хватало войска, чтобы воевать одновременно с поляками и шведами. Поэтому с последними он затеял сложную дипломатическую игру».

Однако далее в умозаключениях А. Широкорад впадает в другую крайность: «Как дореволюционные, так и советские историки утверждают, что Дмитрий Пожарский стоял в стороне от избирательной кампании начала 1613 года». По мнению исследователя, утверждают ошибочно: «Не нужно было иметь семи пядей во лбу, чтобы понять, что самым оптимальным выходом из смуты было бы избрание государем славного воеводы, освободившего Москву и вдобавок прямого Рюриковича».

В этом ракурсе шаг за шагом и рассматривает деятельность князя во главе Нижегородского ополчения:

«…в Ярославле было создано „земское“ правительство, которым фактически руководил князь Пожарский. В Ярославле появились приказы (нечто типа министерств) — Поместный приказ, Монастырский приказ и другие. В Ярославле был устроен Денежный двор, началась чеканка монеты. Земское правительство вступило в переговоры с зарубежными странами. Ярославское правительство учредило и новый государственный герб, на котором был изображен лев. На большой дворцовой печати были изображены два льва, стоящие на задних лапах. При желании введение нового герба можно объяснить тем, что все самозванцы выступали под знаменами с двуглавым орлом, гербом русского государства еще со времен Ивана III. Но с другой стороны новый государственный герб был очень похож на герб князя Пожарского, где были изображены два рыкающих льва. Да и сам Пожарский теперь именовался „Воевода и князь Дмитрий Михайлович Пожарково-Стародубский“. Надо ли гадать, кого бы избрали царем на Земском соборе в Ярославле?»

«…уже после воцарения Михаила Пожарского обвинили, что он истратил 20 тысяч рублей „докупаясь государства“».

В то же время:: «Серьезной ошибкой Пожарского,— считает А. Широкорад, — стал фактический роспуск дворянских полков второго ополчения. Часть дворянской рати ушла на запад воевать с королем, а большая часть разъехалась по своим вотчинам. Причина — голод, царивший в Москве зимой 1612−1613 годов. Известны даже случаи смерти от голода дворян-ополченцев. Зато в Москве и Подмосковье остались толпы казаков, по разным сведениям их было от 10 до 40 тысяч. Причем, казаков не донских, не запорожских, а местных — московских, костромских, брянских и т. д. Это были бывшие простые крестьяне, холопы, посадские люди. Возвращаться к прежним занятиям они не желали. За годы смуты они отвыкли работать, а жили разбоем и пожалованиями самозванцев».

«…против Пожарского сплотились все — и московские бояре, отсиживавшиеся в Кремле с поляками, и Трубецкой, и казаки».

На допросе попавшие в 1614 г. в плен к шведам стольник Чепчугов, дворяне Пушкин и Дуров показали: «Казаки и чернь не отходили от Кремля, пока дума и земские чины в тот же день не присягнули Михаилу Романову».

Историк приводит свидетельство, что-то же самое польский канцлер Лев Сапега говорил пленному Филарету Романову: «Посадили сына твоего на Московское государство одни казаки».

«Пятьсот вооруженных казаков, сломав двери, ворвались к Крутицкому митрополиту Ионе, исполнявшего в то время обязанности местоблюстителя патриарха, — „Дай нам, митрополит, царя!“ Дворец Пожарского и Трубецкого был окружен сотнями казаков. Фактически в феврале 1613 года произошел государственный переворот — воровские казаки силой поставили царем Михаила Романова. Разумеется, в последующие 300 лет правления Романовых любые документы о „февральской революции 1613 года“ тщательно изымались и уничтожались, а взамен придумывались сусальные сказочки,»— заключает А. Широкорад.

Вроде бы, стройные логичные построения военного историка, словно на рифах, разбиваются о ряд железобетонных «но».

Начнем с того, что во главе правительства в Ярославле, которое избрал «Совет всея земли», стояли два выборных представителя — не только Пожарский, но и Минин, последний — в звании «выборного человека всею землею».

К тому же, ничего экстраординарного в этом правительстве для тех лет не было. Первое земское правительство, также избранное «Советом всея земли», было создано под Москвой летом 1611 г. во главе с Д. Трубецким, И. Заруцким и П. Ляпуновым. В период безвременья, безвластия в стране это была некая стихийная форма самоорганизации народа.

«Дворец Пожарского и Трубецкого был окружен сотнями казаков…».— читаем у А. Широкорада, и создается впечатление, что их дома и сами они были казаками, по-современному говоря, блокированы. Но сие, простите, далеко не так.

Из «Повести о Земском соборе» известно, что в период выборов царя князь Трубецкой «учреждаше столы честныя и пиры многия на казаков и в полтора месяца всех казаков, сорок тысящ (выделено мною — С.С.), зазывал к себе во двор по вся дни, чествуя, кормя и поя честно и моля их, чтоб быти на России царем…». Казаки, хорошенько выпив и откушав за княжий счет, после над князем-стяжателем откровенно смеялись… Если подобное полуторамесячное «окружение» и можно назвать блокадой, то с бо-ольшой долей фантазии.

А. Широкорад, вслед за Н. Костомаровым, вскользь упоминает: Д. Пожарского тоже «обвинили, что он истратил 20 тысяч рублей „докупаясь государства“». Факт не бесспорный, а потому историк сожалеет: «Справедливость обвинения сейчас уже нельзя ни подтвердить, ни опровергнуть».Однако червь сомнения заложен: ага, дыма, мол, без огня не бывает, видно, и правда, скупал князь избирательные голоса!

Да, уже после воцарения Михаила Романова завистники хотели приписать Д. Пожарскому некую корысть, будто бы: «Воцарялся (Пожарский) и стало (это) ему в двадцать тысячь».Что есть ложь.

Еще П. Любомиров в «Очерке истории Нижегородского ополчения», опубликованном в 30-х гг. прошлого века, документально опроверг: «…сказавши это в пылу ссоры и спора Лар. Сумин, оправдываясь на суде, отрекся от всей своей речи о Пожарском, обозвал „поклепом“ приписание ему этих слов».Другими словами, Дмитрий Михайлович так разобиделся на клеветника, что подал на него в суд и — отстоял свою честь! А кроме этого навета, нет более ни одного свидетельства, что Дмитрий Пожарский «покушался» на верховную власть!

И не «по ошибке» распустил князь свое войско, а потому, что люди ценою жизни выполнили свой долг — освободили Москву. А Пожарский и Минин, как известно, тут же, по освобождении, вернули им свои долги — обещанную воинскую плату (рассчитались из царской казны). А если б были на то замыслы и воля, придержали бы верные отряды, несмотря на упоминавшийся голод: как-нибудь, а прокормили бы войска (царская казна была в их руках!).

Факты, если уж их мы берем за основу, а не какие-то догадки, говорят как раз об обратном: князь Пожарский, хотя и принимая в выборах царя самое деятельное участие, сознательно чурался первых ролей, уступив их иным персонажам.

Как уже говорилось, необычайно активную предвыборную кампанию вел князь Трубецкой.

Он поселился в Кремле во дворце Бориса Годунова, барствовал. В то время как Минин и Пожарский скромно разместились на Арбате, в Воздвиженском монастыре. Трубецкой же, прислужник тушинского «вора», на одном из первых заседаний Собора по выборам царя получил титул правителя государства, который сохранял за собой вплоть до венчания Михаила Романова на царство.

Факты — упрямая вещь, и говорят они о том, что, лично не претендуя на престол, Д. Пожарский одновременно был категорически против кандидатуры князя Трубецкого, давно уже и безвозвратно скомпрометировавшего себя.

Благоразумно уступив Трубецкому эфемерный и временный титул правителя России, Пожарский как бы подставил его: за месяцы подготовки к выборам казачий воевода своим непомерным чванством, своей неуемной энергией попросту всех, выражаясь современным языком, достал (даже казаки, которыми совсем недавно руководил, отвернулись от него!). А с избранием царя с горя занемог, как пишет летописец: «Лицо… с кручины почерне, и паде в недуг, и лежа три месяца, не выходя из двора своего».

На престол Д. Пожарский не претендовал, потому что властолюбием одержим не был. Потому что не мог не понимать: стране в условиях нескончаемой внутренней смуты, внешней экспансии нужна была компромиссная фигура, которая бы все многочисленные конкурирующие, а то и кровно враждующие кланы по возможности угомонила. Ни князь Пожарский, имеющий симпатии и антипатии, многих сторонников и не меньших врагов, ни тем более князь Трубецкой на эту роль не подходили.

В итоге сотни «выборных людей» со всей России проголосовали вопреки, казалось бы, здравой логике: на престол взошел вот уж действительно ничем не примечательный «малолетка» Миша Романов. При этом родословной, в отличие от других претендентов-князей, «не блистал». При этом ни самого его, ни его мамы-папы в Москве не было (был избран заочно). Он-то и стал тем«самым оптимальным выходом из смуты», о котором в полемическом задоре рассуждает А. Широкорад! А доказали это отнюдь не историки, но — сама ИСТОРИЯ!

Думается, не случайно встречается у А. Широкорада сослагательное наклонение, которое история ох как не любит: «Надо ли гадать, кого бы избрали…». Или выражения типа:«При желании… можно объяснить…», «Не нужно было иметь семи пядей во лбу, чтобы понять…». Когда не хватает аргументации, а существенные факты в угоду навязчивой теории замалчиваются, спешат на помощь эмоции и «гадания на кофейной гуще».

В этом смысле «свободомыслие» А. Широкорада ничем не отличается от приемов его предшественника Н. Костомарова (разве что последний Пожарского и его «роль в истории» всячески принижал). Либералы, понимаешь, свободно мыслить не запретишь!

Однако главный недостаток подобных методик даже не в этом. Главное, что либеральный историк абсолютно игнорирует духовную сферу!

Либерал, рационалист до мозга костей, и помыслить не может, что кто-либо (вот же дурак!) способен искренне любить Бога и Родину и ради них, а не ради каких-то материальных или иных земных благ не пожалеет живота своего!

С либеральной точки зрения, Минин, взяв на себя роль «театрального пророка», про видение св. Сергия Радонежского, конечно же, наврал, хотя и «для хорошей цели». А Пожарский, больной, израненный в боях за Москву во время Первого ополчения, поднялся с ложа не иначе как во имя вожделенной цели — захватить Российский престол!

Не учитывает либерал-историк, какой народ «анализирует» и о какой стране пишет.

«Москва — третий Рим, и четвертому не бывать! Русь — Святая, земной Дом Пресвятой Богородицы. Царь-батюшка — Помазанник Божий. В руках у него держава — образ Державы Небесной, а она уже в руках Спасителя!»— так рассуждали русские люди тех лет. И были это не просто слова!

В самый критический для России момент они объединились, но было «это братство в их глазах не народное, не государственное, а религиозное» (С.Соловьев, «История России с древнейших времен»)… Впрочем, это — тема отдельного разговора.

И все-таки скажем А. Широкораду: «Спасибо!». В фигуре князя Дмитрия Михайловича Пожарского он угадал главное — незаурядного, ВЕЛИКОГО деятеля!

Сергей СКАТОВ, православный журналист, координатор Движения «Народный Собор»

г. Н. Новгород — г. Москва

(продолжение следует)