 |
| Русское Воскресение | Валерий Ганичев | 23.07.2007 |
Да, там, на Святой горе, в монастырях, скитах, отдельных кельях, узких пещерках, ежедневно творится тысячами монахов молитва. Они молятся за нас, за православный мир.
Миллионы записок о здравии и упокоении стекаются сюда из православных стран, от верующих всего мира.
Я один привёз почти пятьсот записок своих и от родных, близких, знакомых, соработников, соседей, прихожан храма и просто от тех, кто услышал, что еду на Афон и попросил передать записку о своих болящих. Сами же мы, быстро написав записки о родных и близких, ещё два дня, включая полёт, дописывали тех, кого вспоминали из давних лет: дальних родственников, знакомых, помогавших в трудную минуту, вообще совершившие добрые дела добрых людей. Не скрою, что записал и некоторых, кого к разряду хорошо относящихся ко мне не отнёс бы. Тут уж, наверное, христианское чувство подсказывало — так надо. Помянул и своих родителей — Анфису и Николая, люди они были советские, но в детстве крещёные и жили, как я понимаю, по всем христианским заповедям: творя добро, созидая, воспитывали нас, четверых братьев. Помянул и незабвенную тёщу свою Анастасию свет Алексеевну и её мужа русина Фёдора, простого рабочего человека, арестованного в 37-м году и сгинувшего в тёмных нетях гулагов. Анастасия же Алексеевна не дала сжечь себя унынием и печалью, не опустила руки, не пустила в сердце злобу и отчаяние и воспитала троих детей. В самые тяжёлые военные и послевоенные годы вскормила их, обучила, дала дорогу в жизнь. Всех она любила, пригревала, питала.
Десять девушек, не успевших эвакуироваться в 1941 году из Николаева с госпиталем, пригрела в собственном доме. Солдатам, бегущим мимо дома из самоволки совала в руки бутерброды, для мужичков — судостроителей, — возвращавшихся с завода и выпивших по обычаю стаканчик вина, посадила на улице помидоры: «Им же закусить чем-нибудь надо!» Дом был полон детей, подруг дочери Светланы, которые что-то шили, мастерили, готовили газеты и костюмы в школы. Всем хватало еды, постели, а главное, заботы, ласки и любви.
Как уместно было бы сказать на Афоне, была тут, в доме полная киновия, то есть общежительность. Как тут не помянуть на Афоне истинную христианку Анастасию, которую провожала в последний путь вся 4-я военная улица в городе Николаеве, и под ноги бросали цветы, и рядом не только родственники, а всё управление судостроительного завода, которое привёл главный инженер завода, сказав: «Если такие бабушки будут и будут такие внуки, которые так любят бабушек — мы не погибнем». Внук же Коля, который каждый день с любовью рассказывал соработникам о бабушке, в этот день был неутешен. Да, конечно, на Афоне следовало помянуть светлую, радостную, щедрую в своей отдаче людям всего доброго рабу Божию Анастасию, нашу любовь и родную многим людям.
Итак, Афины — Салоники — Дафния.
…Утро. На пристани у парома народу ещё немного. Он толпится у своеобразного визового бюро. Да, тут, предъявив приглашение от Афонского монастыря, вы сможете получить документ-разрешение на въезд, а значит и право на билет паромной переправы. Виза-разрешение выдаётся, как и везде, за плату. В кассах же билетов не продали: поставили на лист ожидание. Ничего себе! Так ведь можем и не попасть сегодня (а разрешение-то выдаётся на три ночи и плюс один день). Стали искать варианты.
Умудрённый батюшка из православных храмов Иерусалима посоветовал: «А вы понастойчивей, потвёрже. Вы же не на рынок приехали». Мой спутник Владимир снова подошёл к кассе и, показывая приглашение из монастыря Фелофея, требовательным голосом это и сказал: «Мы из России, приехали поклониться земному уделу Божией матери, помолиться и попросить духовной укрепы».
Кассир, до этого по-русски не понимавший, сразу согласился.
Я, правда, как человек, помнящий ещё довоенные очереди, предложил сразу пойти к парому, пока не выстроились все «обилеченные». Вошли на паром в числе первых, заняли места на второй крытой палубе. Наверху было ветрено и слегка моросило. В серовато-туманной зыбкости проплываем мимо жёлто-скалистого афонского побережья.
Потом уже узнаешь, что это полуостров, где и выстроилась череда молитвенных обителей под Покровом Божией матери со всем монашеским воинством. Самой Святой горы ещё не видно. Она в пелене тумана. Одна, вторая, третья остановка. Паломники, священники из разных православных стран и земель сходят на пристани. Кого-то здесь ждут машины, ослики, кто-то с посохом пускается по тропинкам вверх. Да, почти все монастыри и скиты, кельи — там, в лесной горной чащобе, в скалистых расселинах, у перевалов и вершин афонских гор. Но вот перед последней остановкой выплыл из-за поворота какой-то былинный, памятно сказочный, храмовый град — почти у самого моря. Паломники в восхищении говорят: «Пантелеимонов монастырь. Руссико!» — Да, русский, теперь уже навсегда осевший в моей памяти, монастырь святого Пантелеимона — чудо Афона. Тучи слегка раздвинулись, солнце бросило свои лучи на засверкавшие главы, тоже как бы испускающие лучи, и мы даже попытались сфотографироваться на фоне лучистого чуда.
А вот и конечная остановка — Дафня. По предварительной договорённости нас должны ждать на пристани из греческого монастыря Фелофея. Подходим к причалу. С нами сходит большая группа паломников. Оглядываемся. Крепкий, коренастый монах с чёрно-седой широченной бородой сразу выглядел нас, не спеша подошёл: «Руссико?» «Да, да!» Размашистый жест к такому же крепкому и такому же широкоосному, как водитель, джипу. Мы садимся. Он подсаживает ещё двух ребят, старца и устремляется вверх. Дорога чем дальше, тем извилистей и круче. Да, тут уж надо обладать горным профессионализмом. Наш монах, думаю, не испытывал нас специально, но своим умением резко разворачиваться, чётко стопорить у края пропасти, обогнать на повороте тихохода явно был удовлетворён. Мы, конечно, свою боязливость не демонстрировали, но хотелось ехать как-то поаккуратнее. Впрочем, что нам беспокоиться — нас везёт монах. Поворот, подъём, узкая дорога и небольшая лесная чаща, в центре которой выкруглилось небольшой монастырской крепостью монашеское строение. Да, собственно монастырь и есть духовная крепость. Приземистая арка — вход в небольшой монастырский двор. В центре крепко сбитый византийский храм. За границей монастыря только что утверждающаяся весна, а тут двор, поросший травой, по углам цветущие ярко красным цветом камелии. Во всю над ними работают пчёлы. А всего-то десятое марта. Монах показывает вход в здание, которое вкруговую стягивается галереей. Входим. Никого не видно, но слышно: за выступом говорят. Выглядываем. Два монаха беседуют. Кивнули. Мы пошли в небольшую прихожую. Присели. Ждём. Один из беседующих монахов встал: «Руссико?» «Да, да». Куда-то ушёл. Через минут пять появился с подносом. На нём стаканы с чистой водой, две чашки чая и две рюмочки ракии. Ого! Вспомнился прищур Сергея Котькало: «Если вы понравитесь — вынесет по порции ракии, если ничего, нормально отнесутся — дадут чай, если хмуро — воду!» Вот сейчас и разберись: как к нам отнеслись. Ладно, это всё шуточки. Нас отвели в гостевую келью на двоих, две кровати, стол, два стула, икона. Зашёл послушник, представился: «Григорий из России».
Это хорошо. Хоть немного разберёмся с монастырским порядком и службой. А служба как раз и начиналась. Идём в храм Благовещенья Божией матери. Заходим. Он освещён лампадами. В первом церковном зале три лампадки слегка раскачиваются от потоков воздуха, идущих вместе с входящими монахами, и то высвечивают лик Христа, то покрывают его темнотой. Монахи по окончании частей службы простираются на полу. Кто-то молится коленопреклонённо, другие стоят. Молитва с какой-то вековечной, давешней музыкой, идущей к нам из древней Византии.
Замечаем постепенно в темноте, что многие стоят, опираясь на ручки высоких гнездилищ вдоль стен. Знаем, что это греческая традиция. Эти стоячие кресла-стасидии имеют помимо подлокотников и двигающийся насест, на который можно приспуститься или даже опустить его ниже и присесть. Человек немощный, не все могут пять часов выдержать стоя. Мне, во всяком случае, это помогло выстоять в утренней службе. Конечно, и так бы молился неустанно, куда сподобился попасть-то! Думаю, что молитве эти, стасидии, не мешают. Да, впрочем, греки это доказали в веках. Утренняя же служба, несмотря на то, что для нас она начиналась необычно, приобретала свой истинный характер: творилась она не в наши вечерние часы, а после полунощницы в предвечерии утра или в часы его наступления.
В преддверии же её мы были на вечерней субботней службе, когда раз в неделю выносят святыни храма и монахи, паломники прикладываются к ним.
На длинном низеньком столике, покрытом алой скатертью, выстроились святыни. Да, видно, что монастырь Фелофея принадлежит к наиболее значительным монастырям Святой горы.
В благоговейном оцепенении стоим перед святынями. Русский монах монастыря Алексий тихо шепчет:
— Частица креста Господня.
— Частицы мощей святой великомученицы Марины.
— Частицы мощей святителя Пантелеймона.
Десницы Иоанна Златоуста, святого, которой нас и благословляли. Уже во дворе представились Геронде, проигумену, (Игумения всего Афона — Пречистая Божия Матерь). Это он нас пригласил нас в монастырь в обитель святого Фелофея, создателя святой обители. Геронде поблагодарил за икону святого праведного Фёодора Ушакова, которую мы ему вручили, и сказал, чтобы мы остались ночевать и на следующую ночь. Русского послушника Андрея благословил отвезти нас в Иверский монастырь. Это уже провидение Божие: поклониться Иверскому образу пресвятой Богородицы было давнее желание. Известно, что в середине XVII века по приглашению Алексея Михайловича иверские монахи с Афона побывали в Москве и доставили туда чудотворную Иверскую икону Божией Матери, с помощью которой царь надеялся излечить тяжело больную дочь. Чудо действительно состоялось. Царь стал покровителем Иверского монастыря и передал ему монастырь святого Николая в центре Москвы.
Суббота. После вечерни — ужин. (Кстати в субботу и воскресенье в постной пище — капуста, картошка, частицы кальмаров, т. е. бескровных белковых морских существ.) И чашка вина, которое, конечно, следовало разводить. Всегда, за вечерней трапезой следует повечерье, и длится чуть больше часа. После монахи в кельях молятся и совершают «келейное правило», т. е. молитву с поклонами в келье.
Тут-то и происходит то, о чём загадочно спросил у меня в последний день пребывания на Афоне отец Николай: «С чётками молишься, брат Валерий?» Я неуверенно сказал: «Нет». — «Молиться надо». Как молиться с чётками я, честно говоря, не знал. Потом мне рассказали.
Осторожно спрашиваем: сколько же с учётом утренней, дневной и вечерней служб, с учётом работы послушания, других обязанностей удаётся спать, отдыхать?
Отвечают: три- четыре часа.
Недаром, когда 23 марта после награждения Святейшего Патриарха Орденом Мира и премией «Национальное достояние», после того, как я рассказал ему об Афоне, Святейший спросил меня: «Тяжело было?» — Я подумал тогда в первую очередь о нескольких часах сна монахов.
Всем тем, кто несёт службу за других, за православных братьев, за наше Отечество, нелегко.
А если бы было легко, сколько бы там «менеджеров», посредников всяких подвизалось вокруг. На следующий день по благословению геронды, мы в Иверском. Монастырь, как и все афонские монастыри, по которым ползут лианы, или какие-то выбивающиеся из глубин, из расщелин растения. Рядом водопад. Храм, где икона, закрыт. Алексей пошёл искать храмового ключаря.
Храм Успенья Божией Матери несколько в стороне от главного храма. Сбоку от него — мраморный фиал для водосвятия. Возле него стоит небольшая группка паломников: тоже ждёт открытия Иверской. От толпы отделяется монах и тихо спрашивает: «Вы Валерий Николаевич?…Да?» А мы с Вами в Антонио-Сиийсском монастыре встречались, в Архангельской области. Там организовывали отделение Всемирного Русского Народного Собора". Вот ведь какова судьба, вернее Воля Господня. Сводит нас, русских православных людей, в разных местах. И слава Богу, что в таких благодатных.
А вот и она сама — Иверская Божия Матерь, что приходила к нам своим обликом и в Россию. Мы заходим в её храм. Непроизвольно становимся на колени и молимся-молимся за своих родных, близких, соработников и всех, кто мил сердцу и душе.
Особо усердно я просил даровать здоровья и благодати рабе Божией Фотинии. Это её усилиями приобщался я во многом за тридцать-сорок последних лет к Храму, к Молитве, к духу Православному. Пресвятая Богородица, моли Бога за неё, буди Матерью и заступницей, рабе Божией Фотинии.
Сияет Иверская при входе на Красную площадь, охраняя московский, православный люд не одно столетие. И ещё знакома она нам по Переделкинской церкви, где в подземном углублении не раз молилась у неё Светлана перед моей операцией.
Последние сутки мы побывали в келии, не приукрашенном никаким антуражем, где молятся и молятся… Келия отца Николая от монастыря Есфигмен находится высоко в горах, в чащобе, на небольшой раздвинутой Господом и немного обихоженной человеком площадке. Мы постучали в дверь-ворота. Открыли не сразу. Даже не открыли, а приоткрыли. Строгий вопрошающий взгляд: «Молитвами святых отец, рабы Божии Валерий, Владимир помолиться к Вам». Дверь отворилась шире: «Кто посоветовал?» — «Хорошие люди в Москве» — «Ну, тогда заходите». Дверь распахнулась. Заходим во двор. В левом углу — красивая опрятная небольшая церковь. По устойчивой посадке, укоренённости, горделивости — храм.
Отец Николай — человек крупный, неторопливый. Тридцать лет (!) монашествует на Афоне. Входил в Кинод (высший церковный орган управления монастырями и монахами) Афонской столицы Кареи.
Показывает скит. Заводит за алтарную стенку храма: «Видите, кладка древне-византийская. По преданию здесь в XI веке молился Антоний Печерский.»
Стою и думаю: какая духоносная, неразрывная и опорная связь православного служения. Как в XI веке отсюда, из обители Божией Матери, посылалась молитва на Русь, создавалась укрепа единству Православия, и как пытаются её порушить сегодня, как придумывают «самостийну» украинскую православную церковь…
И так не раз, когда пытались создать своё местечковое, областное, прагматическое православие, это оборачивалось ересью и предательством, богохульством и сотрудничеством с врагами народа, оккупантами.
За трапезной — небольшой огородик. «Овощи, картошка. Нам хватает. Дрова заготавливаем. Воду качаем. Всё Божие». Мощный («Сто пятьдесят кг,» — шутит отец Николай) монах Мартинис наварил суп с овощами и вермишелью. Отведали. Мартинис немногословен, сам из оренбургских мест — из Бугульмы, из крещёных татар. Повспоминали Оренбуржье.
Другой же монах, Вонифатий из Мариуполя, вообще был не слышен. Какое имя его до монашества, так и не узнали, но об Украине и Мариуполе тоже вспоминали.
Тут же началась вечерня. Всё по полному чину. «Читаешь в храме?» — спросил отец Николай. «Да, несколько раз читал «часы». — «На, читай». Вначале неуверенно, потом более чётко, расплетая церковнославянскую вязь, углубился в молитвы. Служба, конечно, необычная. Три монаха возносят молитвы, поют, и грешным делом подумалось, что вот свершают они её, эту службу для нас двоих паломников. Отец Николай в алтаре и перед алтарём очищает храм, пронося паникадило перед Божией Матерью, Святыми Николаем, Георгием, Пантелеимоном. Мартинис читает молитвы с кафедры, ведёт службу. Вонифатий поправляет свечи, подтягивает в хоровом пении, стоит у входа в храм. Нет, не для нас, конечно, а ежедневно творится тут молитва, спасающая нас, грешных.
Было около восьми вечера. Можно и отдохнуть до утренней. «Пойдёмте, покажу паломническую».
На втором этаже поскрипывающего братского корпуса находится комната с пятью кроватями (раскладушками). «Вот, выбирайте одеяла и располагайтесь». Чугунная печка должна обогреть. С гор спускаются языки холодного, мокрого воздуха. Володя Володин принёс крепкую охапку дров, кажется можжевельник. Затопил. В этот момент было тепло. Затем, конечно, похолодало — пришлось искать второе одеяло. Часам к двенадцати, закончив читать акафисты и последование к причастию, мы стали сторожно засыпать. Всё время казалось, что идёт дождь, скрипит крыша, а когда ходили во двор через пронизанные ветром галереи, то вообще сон вылетал из головы. Затревожилась язва. Но всё-таки в час заснул, и какие-то большие светло-жёлтые птицы проносили нас над побережьем, монастырями, ущельями и совершали облёт вокруг святой горы с белой вершиной. Стук в дверь. Мартинис хрипловато бросает: «На молитву. Свои». Да, знаем — сейчас каждый монах молится сам. Мы встаём, бросаем в лицо горсть воды, чистим зубы. Вдруг обнаруживаю, что в туалете есть и горячая вода. Стоит обогреватель. Да, это уже цивилизация. Во времена Антония Печерского такого не было.
Мы почти сразу направляемся на службу. Исповедь, причастие в храме. Отец Николай слегка выговаривает, открывая дверь: «Рано ещё, можно самим помолиться. Ладно, молитесь здесь».
Зажигаются свечи, потрескивает огонь в печке, звучит молитва, служба в скиту идёт по византийскому распорядку, заведённому почти две тысячи лет назад, идёт до восьми часов. Мы молимся, совершаем коленопреклонения.
Исповедуемся, получаем наставления и отпущение грехов. Ночное причастие! Ох, как бы поменьше впустить в душу новых грехов. Ибо человек слаб. Но утро встречали обновлённые, радостные. Где ночь, где холод, промозглость, мокрый ветер и моросящий туман. А сейчас вышло из-за горы необычно яркое солнце, веет ласковый ветерок, всё вокруг какое-то приветливое и дружелюбное. Мы — на Афоне!
Утренняя трапеза, вопросы уже более широкие. Мы по-светски любопытны: «Что ждёт Россию?»
Отец Николай осторожен: «Молиться надо. Иначе всё рухнет. Следовать христовым заповедям».
О своём духовном опыте рассказывать не стал. Но сказал, что о многом размышлял последнее время и наговорил на магнитофон, пообещал помочь петербуржцам, которые хотят выпустить книгу и диски записей духовных размышлений, поучений, советов и просто раздумий отца Николая. А их у человека, 30 лет проведшего в монашеском стоянии на Афоне, конечно, немало.
Последнее утро и день открывают нам ещё многие светлые и намоленные места Афона. Неисповедимы пути Господни. В декабре месяце, пребывая на конференции в Харькове, посвящённой Переяславской Раде, мы в очередной раз были у светоносного владыки Харьковского и Богодуховского митрополита Никодима. Владыка приветствовал нас, много говорил о вековечном единстве славянских народов, подарил нам 10 томов своих нравоучительных сочинений, мемуаров и стихосложений. Мы же вручили ему билет Почётного члена Союза писателей России. Владыка пригласил нас на службу в Кафедральный Собор, где были почитаемые мощи (сидящего) святителя Афанасия. Бывший патриарх Константинопольский Афанасий III удалился с престола по причине волнений и бедствий. Вернулся на Солунскую кафедру. Построил на Афоне келию с храмом святого Антония, где и собирался закончить свою земную жизнь. Однако церковные обстоятельства привели его в Россию, где при исполнении своих обязанностей он и почил в 1654 году в Лубенском Преображенском монастыре. Его святые мощи были обретены нетленными в сидячем положении. Позднее они были перенесены в Харьков. Тогда мы поклонились сидящему святителю и нисколько не предполагали, что через три месяца пересечёмся: побываем на Афоне, на месте храма святого Антония, возведённого Афанасием. Позднее на месте кельи святого Антония была возведена келья Андрея Первозванного. В её центре стоит самый большой храм на Афоне в честь Андрея Первозванного. Ныне в скиту Андрея Первозванного, где раньше было большое количество русских монахов, ведутся серьёзные восстановительные и реставрационные работы. Хотя русских монахов здесь уже нет, незримый дух тех, кто воздвиг самую большую колокольню, привёз сюда царские колокола, чувствуется во всём. Здесь находится часть главы апостола Андрея Первозванного. Для Руси этот святой апостол стал первым благовестником будущего утверждения христианства на славянских землях Восточной Европы.
В этот день мы побывали в маленьком монастыре, Каракале, в горном, как бы парящем над островом, монастыре Симонопетра, особо впечатлившем Ватопедском монастыре, посвящённом Благовещенью Богородицы. Основан монастырь в IV веке императором Феодосием Первым в благодарность за спасение сына, который был выброшен после кораблекрушения на берег. И в суматохе, толчее выброшенных, пропал. Все сопровождающие были в отчаянии, но один из них обратил внимание на светящийся куст. Он подошёл к нему и вскричал: «Он здесь! Мальчик здесь!» Построенный в благодарность монастырь и получил название от слова «Ватопедион» — куст.
В истории монастыря было много славных имён. Были тут в числе сербских монахов и святые Савва и Симон. И ещё одна святыня под защитой сербского монаха открыла нам свой лик, в административном центре Афона — Корее. В строении, в которое мы долго стучались, открылись врата и внимательный, казалось даже, недовольный монах, услышав нашу речь, преобразился, просветлел и повёл к писаной по преданию апостолом Лукой иконе Божией Матери «Млекопитательница». Боже, какой свет свет умиротворения и милосердия она излучала! Какая Благодать опустилась на нас в эти последние часы пребывания на Афоне. Когда мы вышли из Сербского скита, перед нами открылась, обозначилась впервые за все три дня Святая Гора, в своей одухотворяющей всех нас Красоте.
Афон одарил нас великими радостями прикосновения к великим святыням, видениями, позволил молиться нам, грешным, вместе с великими и усердными православными молитвенниками и утверждаться в вере и надежде о будущем нашего Отечества, требуя денных и нощных трудов во имя этого.
Недавно вышла остроскандальная книга о том, как фундаменталистский ислам захватил Европу, покорил Великобританию, Францию, Италию, Германию. Лишь Польша, вопреки своей традиции, перебежала под крыло России. Да Греция сделала колоссальный выкуп, сохранив полунезависимость ценой того, что Афон будет вне её территории. На Святую гору немедленно были направлены десантные самолёты, поползли танки, двинулись морские корабли исламистов. Монахи вышли из келий и стали усердно молиться, чтобы Господь отвёл беду от Афона, и совершилось, по понятиям неверующих людей, чудо. Моторы у танков заглохли, самолёты разваливались в воздухе, корабли затонули. Беда отступила от Афона.
Будем и мы всегда надеяться на усердную молитву Афонских монахов, оберегающую нас от зла.
