 |
| НГ-Религии | Александр Верховский | 20.07.2007 |
Чем выше религиозность населения, тем выше уровень рождаемости
Конечно, было бы хорошо, если бы естественный прирост населения, в том числе этнически русского, восстановился. И вовсе не худо, если китаец останется, допустим, конфуцианцем да и вовсе к нам не приедет, а приедет уже православный и культурно более близкий «соотечественник».
Но только нет никаких оснований считать, что эти результаты достижимы. Этнические русские и прочие «соотечественники» в Россию почти не едут и не поедут: потенциал этой иммиграции исчерпан.
И не вырастет уже рождаемость до требуемого уровня. Во всяком случае — в обозримом будущем. Россия, как и многие страны до нее и одновременно с ней, в процессе модернизации совершила «второй демографический переход», когда после стабильного снижения смертности резко снижается рождаемость. Конечно, рождаемость в модернизированных обществах разная, и в США с их высоким уровнем достаточно традиционной религиозности и с высоким уровнем и качеством жизни она гораздо выше, чем в России с присущими ей прямо обратными характеристиками. Но нигде не удается даже приблизиться к простому воспроизводству. И у нас президентские программы и моральные проповеди могут улучшить ситуацию, но не могут ее переломить.
Любое общество, прошедшее этот самый «второй демографический переход», оказывается перед рядом социально-экономических проблем: растет нагрузка пенсионных выплат, остро не хватает работников целого ряда специальностей, может ощущаться критическое снижение плотности населения в некоторых районах и т. д.
И общество может выходить из положения двумя способами. Первый, самый естественный — привлечение иммигрантов. Этот способ чреват, как мы знаем, немалыми проблемами: если иммиграция велика, общество может не суметь или просто не успеть адаптировать тем или иным способом эту массу людей. И нет ни в одном обществе согласия в том, как именно лучше их адаптировать.
Второй способ — полагаться на повышение производительности труда, на внутренние ресурсы. Этот способ еще сложнее, и платой за него является среднесрочное снижение качества жизни (например, болезненные реформы пенсионной системы). В чистом виде этот способ не практикует никто, но его элементы становятся все более востребованы по мере того, как выявляются недостатки первого.
Третьего способа нет, и люди, выступающие за «решение демографической проблемы» с моральных, в том числе религиозных позиций, должны отдавать себе отчет в том, что с этих позиций проблему можно только смягчить, и то вряд ли существенно. Нельзя ограничиваться патетическими восклицаниями в том смысле, что, когда в школе преподавали Закон Божий, а исповедь была обязательной, естественный прирост населения был, а теперь вот его нет. Мышление на уровне патетических восклицаний исходит из того, что, если вернуть Закон Божий и обязательную воцерковленность (или иные приметы «старого доброго времени»), то вернется и прирост, как будто с тех пор не изменилась радикально и необратимо вся социальная структура.
Митрополит Кирилл, конечно, не столь наивен. Мы видим, что в документах, прямо или косвенно исходящих от Патриарха и из ОВЦС, постепенно нащупывается современная социально-политическая программа Церкви. И выступление митрополита Кирилла о демографии лежит в том же русле.
Документы РПЦ последних лет рисуют проект России как державы русских православных людей, причем понятия «русский» и «православный» очень сближены. Всякому понятно, что они не совпадают, но если определять «русскость» не по крови, а по культуре, а саму культуру определить через ее русско-православные корни, то возникнет правдоподобная картина: Россия — это страна людей, относящих себя к русской православной культуре, и их союзников — тех, кто относит себя к татарской мусульманской, калмыцкой буддистской и другим культурам.
Конечно, такое описание России выглядит неполноценным, так как игнорирует атеистов, людей с «не совпадающими» этнической и религиозной идентичностями (например, русский, принявший буддизм), а главное — огромную массу людей, относящих себя к той или иной религиозной традиции лишь в самом поверхностном смысле. Но следует признать, что предлагаемая Церковью картина довольно неплохо соответствует нашим обыденным представлениям.
И эта картина стабильна только при сохранении численно доминирующего «русско-православного» большинства. Если большие группы иммигрантов будут умножаться и сохранять свою культурную идентичность, это доминирование рано или поздно закончится.
Теоретически, коли от иммиграции отказаться в обозримом будущем не удается, можно было бы поддерживать доминирование путем решительной ассимиляции иммигрантов — того самого превращения китайцев (они здесь — лишь условный пример) в русских православных по культурной самоидентификации. Однако митрополит Кирилл справедливо исходит из того, что современное российское общество (как и современное западное) не способно на достаточно массовую и действенную ассимиляцию.
Сегодня провозгласить лозунг ассимиляции — это значит фактически предложить иммигрантам лишь условно признать себя «русскими православными», «татарами-мусульманами» и т. д. Тогда, войдя в соответствующие «общины», они изменят их изнутри. Попросту говоря, если среди прихожан РПЦ окажется со временем половина слабо ассимилированных китайцев, это будет уже несколько другая Церковь. И такую цену митрополит Кирилл заплатить не готов: РПЦ слишком привязана к собственному несколько анахроничному образу, который включает как обязательный элемент этническую русскость.
Александр Маркович Верховский — правозащитник, директор информационно-аналитического центра «Сова».
