 |
| Полярная Звезда | Дмитрий Рогозин | 16.07.2007 |
Дмитрий Рогозин: Деятельность Госдумы «вообще» — это особая тема, которая является частью более глобальной темы — политического устройства государства, организации его управления и той роли, которая в государстве отводится собственно Государственной Думе. Это действительно широкая и, я бы сказал, мировоззренческая тема. Мы сегодня можем говорить о том, что Государственная Дума как национальный парламент — в полной мере отражает состояние общества, качество его организации и эффективность государственного управления, включая законотворчество.
— И все же, если вернуться к собственно предмету законотворчества. Каковы принципы отбора принимаемых законопроектов?
Д.Р.: Есть несколько групп законопроектов, которые рассматриваются в Думе. Есть т.н. «технические», или «обязаловка», которые не принять нельзя, ибо от них зависит работа государственных механизмов. Это, например, Закон о бюджете. Вторая группа — бесполезные, бессмысленные, балласт. То есть те, которые вроде бы и приняты, и вроде бы действуют, но пользы от них — ноль. Например, закон об оленеводстве. Там сказано, что ягель является традиционной пищей северного оленя. Можно подумать, что если бы депутаты не приняли этот закон, то олени бы не знали, чем им следует питаться, и померли бы с голоду.
Ну и есть откровенно антинародные законы, либо законы, принятые в интересах каких-то властных или олигархических групп в ущерб большинству населения страны. Например, Закон об обязательном страховании гражданской ответственности. — Это откровенно лоббистский закон, который работает в интересах крупных страховых компаний.
— О балласте — можно поподробнее…
Д.Р.: Пожалуйста, законы о курении, о распитии спиртных напитков в общественных местах, о знамени Победы. Это только те, что были недавно приняты.
— О знамени Победы? Вы же сами говорили о том, что необходимо вернуть знамя в его первозданном виде?
Д.Р.: Это пример пустой траты времени. Зачем нужно было смешить людей, придумывать новый символ Победы — какой-то стяг подобие китайского флага, писать текст, протаскивать закон через Госдуму, навязывать его Совету Федерации, потом возвращать, дорабатывать, создавать в обществе бурление и напряженность, ломать копья, чтобы в итоге услышать окрик из Кремля и заткнуться? Это точно по Салтыкову-Щедрину — чтобы законодатель не коснел в праздности. В нашем случае — чтобы парламентское большинство не комплексовало по поводу собственной бесполезности.
— А законы о борьбе с курением или алкоголизмом — разве не нужны объективно?
Д.Р.: Объективно — нужны, и я бы ни слова не сказал против, если бы они были частью системной борьбы с этим злом. Алкоголизм — это опасная социальная болезнь, которая требует комплексного лечения. Одни лишь запреты не решают проблемы. Нужно иметь понимание природы зла, и на основании этого понимания уже приступать к борьбе с ним, принимая, возможно, жесткие и такие непопулярные меры как принудительное лечение и последующая социальная адаптация. Телевидение должно пропагандировать здоровый образ жизни. В конце концов, должны быть социальные условия в стране для реализации интересов и запросов граждан — для работы с нормальной оплатой, достаточной для содержания семьи. Так ведь ничего этого нет!
А у нас? Курить запрещают, а наркоторговцев отпускают, если при них обнаружено относительно небольшое количество наркотика, как бы для «личного употребления»!
— То есть, по-вашему, надо сажать за наличие хоть одной дозы, надо принудительно лечить? А как же свободы?
Д.Р.: Я говорю о комплексном подходе и параллельных мерах в борьбе с наркобизнесом, об ужесточении ответственности за распространение наркотиков, о законодательном разрешении следствию на новые формы получения доказательств по фактам распространения, о принудительном лечении наркозависимости и т. д.
— Но ведь говорят, что лечить, хоть принудительно, хоть как еще, — бесполезно. Так как Вы предлагаете с ними поступать? Сажать?
Д.Р.: Не бесполезно. Это лечится. Главное тут — собственное желание. Так что, конечно, не только лечить, кое-кого сажать, пропагандировать здоровый образ жизни, словом — решать надо комплексно. Но — решать. А не бороться с курильщиками, делая вид, что других бед нет. Спившихся деградировавших мужиков надо изолировать от их семей и пытаться вернуть к нормальной жизни. Просто сидеть и читать очередные сводки о том, что еще один очумевший от водки изверг топором зарубил своих детей, я не собираюсь.
Кстати, как-то в Интернете набрел на интересное предложение по части борьбы с наркоманией и алкоголизмом, — причем с полным соблюдением всех прав и свобод. Не помню, кто об этом писал, но суть такая: некая охраняемая зона где-то за городом. Никого туда силком не тащат, но вход — свободный. Внутри — наркотики, водка, какая-то минимальная пища, место, где укрыться от холода и прочее необходимое для выживания. Все — бесплатно, пользуйся, сколько хочешь. Одно условие — вход свободный, а выход — строго трезвому, и без следов наркотиков в крови.
— Сурово. Но, признаться, явно действенно. Только внутри еще и кладбище надо предусмотреть.
Д.Р.: С такой законодательной инициативой мы, естественно, выходить пока не собираемся. Это просто пример того, что в решении старых проблем нужны нестандартные подходы, адекватные степени угрозы.
— Так — перейдем теперь ко вредным?
Д.Р.: Если рассматривать все законы, принятые Госдумой, начиная с «приватизационных», то перечень будет долгим. И сейчас принимается немало таких законов, направленных именно против большинства наших граждан, против большинства национального, против большинства социального.
— Наверное, из последних такого рода есть смысл вспомнить законы о «разжигании» и об «экстремизме»?
Д.Р.: Я уточню: буквально «антирусскость», разумеется, в этих законах не прописана. Но у нас ведь, «закон что дышло», — исполнители и блюстители имеют возможность оперировать им так, как считают нужным сами, — по своему усмотрению, или по указке сверху.
Так что главная порочность этих законов — в том, что они своей буквой дают такую возможность. Хотя, с точки зрения здравого смысла, в любом законе уже на стадии написания должны быть заложены ограничения на свободу его трактовок. Закон должен быть предельно конкретным, сухим, кратким, однозначно трактуемым, готовым к сиюминутному применению.
Вот, к примеру, объясните мне, чем может отличаться, допустим, убийство из хулиганских побуждений от убийства с целью ограбления? Что, в одном случае потерпевший мертв, а в другом не совсем? — Или в одном случае убийца от большего срока раскается, а в другом нет? — Сильно сомневаюсь. Или потенциальные убийцы в том или ином варианте откажутся от своих намерений? — Сомневаюсь еще больше. Разве что их адвокаты будут жонглировать этими понятиями. Как и обвинение, впрочем, поскольку умысел преступления в обоих случаях доказать невозможно.
Я вижу только четыре категории убийства: убийство умышленное, убийство по неосторожности, убийство в целях самозащиты и убийство в состоянии аффекта. — Всё! Больше — ничего! Никаких «хулиганских», «национальных» и иных «побуждений»! Это определения для психоанализа преступника, но никак не для закона, устанавливающего ответственность за содеянное.
К слову, и сам термин «экстремизм» — это что? Что такое терроризм, или бандитизм, — я понимаю. А определение «экстремизма» настолько мутно, что как-то сразу вспоминается из Стругацких — «желающие странного». Можно было бы написать — закон о «странном поведении», — было бы честнее.
— Вот Вы как-то говорили о том, что за слова судить нельзя. Но — есть ведь в статьях уголовного кодекса и такие, как «оскорбление». Тоже ведь — слова. Как быть с такими статьями?
Д.Р.: Из статей «о словах» я бы в уголовном кодексе вообще оставил одну — «за клевету», то есть — за сознательное распространение лжи. А все остальные — убрал, переведя их в разряд дел гражданских. Намеренный обман, вранье недопустимы. Но ведь сейчас часто пытаются судить и за правду, — вот что нужно пресекать. Людей судят потому, что их слова кому-то не понравились. Так нельзя. «Не понравилось» — не аргумент. Если сказал, и есть доказательства, что соврал — тогда, пожалуйста, можно подавать в суд за клевету. Во всех прочих случаях — будьте добры — в гражданский суд, и спорьте там, сколько влезет.
— То есть, Вы предлагаете сократить уголовный кодекс, чтобы оставить там только статьи за непосредственное действие?
Д.Р.: Именно. Разумеется, таких невнятных законов, как «об экстремизме» или «о разжигании» быть не должно. Ибо это по большому счету и не законы вовсе, а некий кистень, с помощью которого власть может держать в страхе народ. Прочитайте эти законы внимательно. В плане формулировок там нет ничего конкретного, по ним посадить можно любого. По сравнению с 281 и 282 статьями современного УК, пресловутая 58-я статья 30-х годов прошлого века смотрится детской шалостью, а товарищ Сталин — чуть ли не либеральным душкой. И я полагаю, что это сознательные действия «партии власти», направленные на укрепление положения бюрократии и ограничение свобод граждан.
— Насколько понимаю, это не единственный инструмент такого рода? Вспомним, дело Ульмана, — противоречия в законах: в одном — ответственность за неисполнение приказа, в другом — ответственность за исполнение, если тот признан преступным…
Д.Р.: Совершенно верно. И это противоречие тоже не единственное. Эти противоречия создаются искусственно, чтобы тем или иным законом можно было оперировать в зависимости от обстоятельств. Я обращу внимание еще на один момент. Вот некоторые «мозгоблуды» в «Единой России» предлагают запретить упоминание в СМИ национальности преступников. Это при том, что в Уголовном кодексе есть понятия национальной неприязни как мотива преступления. Как это стыкуется? По логике, перед тем, как вводить такие запреты, сначала нужно убрать все слова с корнем «национал», в том числе отказаться от признания преступлений по национальным мотивам. Иначе инициатива «единороссов» — это просто профанация и опошление законотворчества.
— Ну вот, допустим, возвращаясь к делу Ульмана, — какой из названных законов, по Вашему мнению, нужно убрать?
Д.Р.: Разумеется, новый. Армии издревле строятся на строгой дисциплине выполнения приказа. А вот в «новые времена» такую систему организации армии успели заметно разрушить, в том числе и законодательно.
— То есть, если говорить об армии, Вы призываете вернуться к той системе, что была при СССР?
Д.Р.: В принципе, можно сказать и так. Во всяком случае, взять ее как базу. Хотя — это отдельный пласт вопросов, связанный не только с армией, но и с образованием, с кадровыми проблемами.
— И об этом тоже хотелось бы поговорить — о будущем армии. Тем более что повод есть, — история с ПРО США, кажется, показала, что России отказываться от армии пока рано…
Д.Р.: Только полные идиоты и могут призывать к отказу от армии! Не дошло еще человечество до того состояния, чтобы забыть о войне. Так что армия все равно должна быть. Какая — вопрос отдельный. Но — вот вам три аксиомы: Первая — армия должна быть, причем — боеготовая и комплексная, — от элитных, не терпящих случайных людей, войск, типа ракетных войск стратегического назначения или спецназа, до «обыкновенных», вроде артиллерии, железнодорожных или внутренних войск. Вторая — положение в армии — зеркало состояния общества, и наивно полагать, что в условиях нашего сегодняшнего бардака в стране можно иметь идеальную армию (хотя, разумеется, к идеалу следует стремиться). И третья — контрактная армия может строиться только на базе стабильной и боеспособной армии призывного типа. На руинах ее не построить. А наша армия в настоящее время уже близка к этому состоянию.
— То есть — возврат к призыву? А как же все те безобразия, что творятся сейчас в армии? Может, есть смысл как-то сначала покончить с ними?
Д.Р.: Тут нужен комплекс мер, причем связанных не только с армией. Чтобы решать проблемы, нужно выяснить их природу. Причин тому я вижу три.
Первая. К концу существования СССР практически уже не действовал «институт унтер-офицеров», то есть — младших командиров, сержантов, непосредственно контактирующих с солдатами. Место «унтеров» между офицерами и срочниками заняли «деды», но все было тогда еще в рамках, — за счет наличия нужным образом подготовленных и воспитанных офицеров. Напомню — тогда профессия офицера была весьма престижной, и офицерский корпус состоял из далеко не худших людей. Так что, хотя элементы дедовщины были уже тогда, офицеры контролировали ситуацию.
Вторая. Тогда же, в конце существования СССР, из-за войны в Афганистане, появилась боязнь армии. Причем не у самих призывников — многие даже сами просились в Афган — а у их родителей. И вот — перестройка. При ней стало намного проще купить белый билет. Появилось множество полулегальных способов откосить от армии, в частности — через огромное число расплодившихся вузов. Призыв резко сократился, и военные комиссариаты стали вынужденно призывать т.н. «неблагополучных», судимых, и прочих «трудных». Естественно, на укрепление порядка это не работало.
Третья. В период перестройки по понятным причинам, в первую очередь материальным, начался массовый отток из армии офицеров. И сейчас в военные училища идут либо энтузиасты, либо те, кому просто идти больше некуда. По окончании училищ многие сразу же демобилизуются. Итак, престиж профессии офицера крайне низок, в армии огромный дефицит кадров, а особенно — тех, что реально соответствует званию офицера.
Вот — три источника. Чтобы что-то исправить, нужно начать именно с них.
— А с чего именно? С закрытия вузов?
Д.Р.: Начинать надо с офицеров, — то есть с превращения этой профессии в одну из самых престижных и высокооплачиваемых, как во всех цивилизованных странах. Прием в училища должен быть только по результатам экзаменов, курсантам для обучения должна быть предоставлена самая современная техника, а по окончании — высокая зарплата и полный набор социальных льгот, включая бесплатное жилье как во время службы, так и по ее окончании. Словом, у защитника Отечества никаких житейских проблем быть не должно. Он — служивый, стоит на службе у государства, рискует жизнью. И государство должно за него все эти социальные вопросы решать.
Что касается вузов. Сегодня высшая школа производит специалистов больше, чем выпускников школ. Никакой плановости в этой работе нет. Никто не знает, когда, в каком регионе, в каком количестве могут быть востребованы те, или иные специалисты. Почему? У государства нет стратегии собственного развития, и никого в не волнует, что будет потом, когда после очередных выборов правительство сменится. Пусть хоть потоп!
Так что начать надо с того, чтобы составить план развития собственного национального хозяйства и от этого танцевать — уже считать, сколько через пять-шесть лет нам будет нужно иметь специалистов и каких. Как — к слову — делают это в Китае. И — на основании этого плана дать высшей школе госзаказ. Далее — обеспечить бесплатное и только бесплатное обучение на этих специальностях. Обеспечить трудоустройство выпускников — именно по специальности, причем возможно — с заключением договоров с предприятиями уже на первых курсах обучения. Кроме того, предоставить этим «государственным» студентам приличную стипендию, и — отсрочку от армии, возможно — с получением офицерского звания на военной кафедре.
— А остальные студенты?
Д.Р.: А если те специальности, на которые они пошли, не нужны государству? Зачем за них платить — и деньгами, и отсрочками?
— То есть, поступив в такой «негосударственный» вуз, на такую «ненужную» специальность, студент будет вынужден почти сразу идти в армию?
Д.Р.: А, может, — пойти в армию не после, а до поступления? Прослужить один год в современной армии, а затем начать обучение в вузе с первого курса — это правильное решение. Причем необходимо еще и обеспечить возможность отслужившим срочную службу поступать в государственные вузы на льготных основаниях.
Вы сами посмотрите, — что тогда получится? Исчезнет привлекательность вуза, как способа откосить от армии, — подавляющему большинству все равно придется в нее идти. Отсюда стимул — лучше учиться, чтобы поступить в государственный вуз. Отсюда — возможность выбора действительно профессии, а не диплома, причем — с повышенным вниманием именно к рабочим специальностям, где сейчас платят зачастую больше, чем каким-нибудь менеджерам, пьющим кофе в офисе. Отсюда восстановление в армии нормального призыва, сокращение доли т.н. «группы риска», и, как результат, снижение «дедовщины».
— И опять — отлавливать уклонистов? Ведь вряд ли кто-то вот так все это осознает, приемлет и пойдет по повестке…
Д.Р.: Тогда и уклонистов не будет, если не будет никаких исключений, и будет восстановлена система правовых отношений в армии, гарантирующая защиту прав и гражданского достоинства каждому военнослужащему — от солдата срочной службы до офицера Генштаба. И не надо никаких повесток. Надо просто обязать каждого, кому исполнилось 16 лет, по факту явиться на приписную комиссию, а когда стукнет 18 — на призывную. За неявку — ответственность, в том числе и уголовная. В то же время, нельзя порядок наводить только репрессиями. Никогда они длительного эффекта не давали. Нужно жесткие меры совмещать с мерами стимулирующими. За хорошую службу давать гарантии бесплатного обучения в вузах. Повышать денежные выплаты срочникам, особенно, семейным, возможно, даже следует их довести до уровня зарплаты, получаемой призывниками на «гражданке». Давать в армии нормальные профессиональные специальности, конвертируемые в гражданские. Только одна мера — всеобщее обучение вождению автомобиля и мотоцикла — может кардинально изменить отношение к армии со стороны призывников. И для современной армии это важно — боец, не умеющий водить транспортное средство, в современной войне — это обуза. Армию можно использовать для исправления недостатков нашей системы среднего образования — обеспечить обязательный правовой и компьютерный всеобуч, например. Понимаете, смысл службы в армии — это не просто тупо вынести воинскую повинность, неважно как — красить траву в гарнизоне, или строить генералам дачи. Смысл в том, чтобы армию вывести на новый технический уровень, соответствующий требованиям и угрозам сегодняшнего дня. Служба должна быть по своему интеллектуальному содержанию хотя бы на уровне гражданской жизни. Юноши должны уходить из армии, продвинувшись в ней в направлении подготовки к жизни в обществе, усвоив ценности правосознания, повысив свою профессиональную квалификацию и укрепив в себе мужские начала.
— А альтернативная служба?
Д.Р.: Как я понимаю, альтернативная служба предусмотрена для тех, кому в силу каких-то религиозных или иных подобных причин претит брать в руки оружие. В вооруженных силах и такая служба найдется — в тех же строительных батальонах или госпиталях — пусть трудятся.
— Как-то Вы явно негативно относитесь к этому вопросу.
Д.Р.: Разумеется. Я считаю, что нормальная армия дисциплинирует, дает массу полезного молодому человеку. И ее должен пройти каждый. Может быть, и вообще каждый, включая и девушек — вот тут как раз и есть смысл вспомнить о некоей полугражданской, то есть — гражданской, но — обязательной службе в больницах, хосписах и в прочих учреждениях, которым постоянно нужны рабочие руки. Хотя бы минимальный трудовой опыт, на мой взгляд, необходим каждому. Не может быть хорошим начальником, хорошим специалистом, человек, который никогда не бывал в положении самого «низового» подчиненного, не знает, как тому живется и как работается.
— Ну, хорошо. А что дальше? Сколько времени служить? Как быть с переходом на контрактную армию?
Д.Р.: Сколько служить — вопрос спорный. Нет единого мнения по этому вопросу. Может быть, достаточно и года. А потом — либо на гражданку, со всеми льготами на поступление, как я сказал, либо — на контракт. Причем именно из таких контрактников-сверхсрочников и начинать формировать унтер-офицерский корпус, материально обеспечивая их на уровне офицера. И вот только потом, когда институт унтеров устоится, стабилизируется, когда в армию придут новые, молодые, здоровые кадры, когда по призыву будут приходить в большинстве нормальные ребята, когда престиж армии вернется, — вот тогда и можно будет говорить о постепенном переводе некоторых родов войск на чисто контрактную службу. Возможно, дойдет когда-нибудь и до перехода на контракт и всех вооруженных сил.
— То есть, где-то в перспективе, в идеале Вы все-таки видите российскую армию именно контрактной?
Д.Р.: Скорее всего — частично контрактной без отказа от призыва. И по причине полезности службы в нормальной армии для будущей жизни каждого человека. Чисто контрактная армия тоже ведь не панацея от бед — посмотрите хотя бы цифры дезертирства из армии США. Идеальным мне видится устройство армии швейцарской, — на основе резервистов, которые проходят регулярное и серьезное обучение, и даже оружие хранят в сейфах у себя дома. Такое возможно в высоко организованном обществе. Но это, повторяю, — идеал. К нему надо стремиться, к нему надо идти, — в том числе и совершенствуя законодательство. Делая его единым, цельным, предельно четким по букве, и соответствующим духу русского народа и русского государства.
