«На каждое преступление в жизни приходится больше, чем один подвиг»

— С Православием связано самое больше потрясение в моей жизни. Жизнь моя хоть и осталась внешне прежней, но стала другой, совершенно изменилась.

— Когда это произошло?

— Знаете, еще лет 20 назад я, бывало, заходила в храм. Встану на пороге и говорю: «Господи, прости меня за то, что я не верую». Потом выяснилось, что есть такая молитва: «Верую, Господи, помоги моему неверию». А потом появилось непреодолимое желание, с которым я просыпалась и засыпала, что мое внутреннее состояние должно быть приведено в соответствие с некоей… гармонией. И однажды… Знаете, даже не хочется об этом рассказывать, потому что это очень личное — подумает кто-нибудь, что говорю об этом в целях пиара… Мне приснилась евангельская притча — во сне я это поняла, потому что Евангелие до того момента не читала. Я вскочила, начала искать его, оно у нас с дореволюционных времен сохранилось, нашла, отыскала и ту притчу. В общем, Господь не прошел мимо меня. Спасибо Ему за все.

Конечно, началось переосмысление всего, я стала по-другому относиться к жизни и смерти, а это самое главное. Христианство — это внутренняя сила и свобода от того, что происходит вокруг тебя. Сейчас у меня есть уверенность, что в ином мире — твой якорь, и поэтому ты окончательно не порабощен окружающей действительностью: ни бытовыми неурядицами, ни несчастьями, ни радостями. Этот якорь, наверное, и есть внутренняя свобода, которая так ценится в христианской культуре. Она, собственно, есть первооснова свободы гражданской, политической, и печально, что люди забывают об этом. Ведь прежде, чем реализовать свободы внешние, нужно обладать свободой внутренней — она и есть способность к самостоянию человека.

Обретение веры — это самое главное в жизни, огромное счастье. Ощущаю принадлежность к русской нации с одной стороны, с ее богатой тысячелетней историей, и одновременно — ко всему человечеству. И в этом нет никакого противоречия. Я считаю себя поборником русского национального возрождения, но это понимается на некоем высоком уровне обобщения. Моя вера в земном преломлении — это связь моей личной судьбы с судьбой семьи, рода, нации в Боге. Это обостренное чувство сопричастности ко всей многовековой истории Отечества, а не столько и не только к современному моменту — он может и не очень вызывать энтузиазма. Сопричастность ко всему, что происходит в мире, неравнодушие. Уже трудно представить, как можно не откликаться на то, что взывает к справедливости. Забавно и грустно слушать, как некоторые упрямцы, цитируя Большую Советскую Энциклопедию, говорят, что Православие, мол, учит рабскому смирению перед злом. Все наоборот! Долг христианина — быть нетерпимым ко греху, ко злу. Об этом и Ветхий Завет свидетельствует — там пророки изливают гнев на нечестивых царей и царствования…

В общем, когда человек приходит к Богу, жизнь его меняется, и это не выразить словами. Слова не могут передать всего. Ощущение того, что ты с Богом — это можно пережить только внутренним духовным усилием, после которого уже это чувство никогда не уходит, это богатство, которое никто, никакая земная сила не отнимет. Конечно, очень жаль тех, кто сам себя лишает этого, закрывает дверь. А если ее приоткрыть — Бог Сам незаметно войдет… И вдруг окажется, что ты так свободен, как никогда до этого, и создан от природы христианином. Все так совершенно и гармонично укладывается внутри, даже твои детские представления о добре и справедливости. Человек ведь очевидно создан для добра — даже самый черствый и склонный ко злу, проходя мимо чего-то чудовищно несправедливого, хотя бы на миг испытает обжигающую искру возмущение. Почему? Потому что люди созданы остро ощущать границу между добром и злом. Думаю, что у человека, который даже и не слышал ничего о христианстве, первые внутренние оценки происходящего вокруг — от Бога.

— Наталья Алексеевна, считается, что политика людей портит. Не знаю, миф это или правда. Вы не чувствуете противоречия между верой и работой?

— Политика — это такая же сфера деятельности, как и любая другая. Соблазны и дилеммы ожидают на каждом шагу любого человека — учитель он, врач, инженер или «политик». В политике этих соблазнов много, человек так или иначе, принимая решение, должен учитывать массу противоречивых факторов, да еще думать о том, что какими бы ни были твои побуждения, могут воспринимать твои действия совсем иначе. Такие уж условия профессии. И именно это делает трудным принятие решений у политика, но это и естественно.

Политика, государственные дела — сфера житейских забот и попечений. А это именно та область, где проворно и орудует враг рода человеческого. Поэтому и соблазнов больше, и труднее от них оградиться.

Я вовсе небезгрешна. Хотя не перестаю удивляться утверждениям, что всех политика портит — разве не наоборот? Разве не люди своими грехами портят государство и государственную политику? Современные средства массовой информации обожают смаковать отталкивающие истории о коррупции, подлогах, корыстных соображениях. Но я уверена, что на каждое преступление приходится в жизни больше чем один подвиг — поэтому жизнь и продолжается. А у телевидения есть заказ на негатив и мерзость. Я это точно знаю, вот это — беда! Документалисты федеральных каналов мне рассказывали, что заказ на документальные фильмы будет только, если в кадре кому-то оторвали голову, кого-то съели, рухнул дом, погибла наука, все разворовали. Когда ежедневно только и говорят о чем-то чудовищном, люди уже жаждут поразительного, и это обеспечивает кассовый сбор, а в итоге теряется чувство реальности, возникает ложная картина.

Добро ведь воспринимается как само собой разумеющееся, его часто не замечают, что также доказывает, что для человека должно было бы быть нормой! Идеально чистая комната воспринимается как должное, а кавардак отвращает: «Ох, какая грязь, как неубрано, как плохо!». Но общество уже привыкает ко злу как обычному явлению, воспринимает его чуть ли не как норму жизни — а это дурной сигнал. В обществе, где утрачено понятие греха и стыда, порядок не сможет поддерживать и полицейский, который сам в конечном счете окажется порождением такого общества. Бесполезны правоохранительные реорганизации, если с детского возраста прежде всего не учить, что такое хорошо, а что такое плохо, что есть грех, а что — добродетель…

Радует одно: сегодня на повестку общественной дискуссии общество само вынесло вопросы добра и зла, чести и бесчестья. А если общество само ищет ответы на эти вопросы, значит, оно начинает самоочищаться. Получается, что процессы упадка и возрождения происходят в обществе одновременно.

— А может ли существовать христианская политика? К политике вообще применимо это определение?

— Думаю, что да. Хотя такое именование каждый человек по-своему интерпретирует. Все дискуссии начинаются с того, что стороны определяются в терминологии.

Христианская политика — это задача никогда не забывать о нравственной оценке поступка, государственного решения, законодательной инициативы. Это поиск политического и общественного проекта исходя из христианской картины мира и представления о смысле и долге человека перед Богом и людьми. Думать не только о том, что нужно и рационально правильно, но и о том, что должно и праведно. Наверное, так. Конечно, никто не сможет полностью соответствовать такому призыву, не сможет дать идеальные ответы, но хотелось бы не отказываться от осознанного поиска. Но, к сожалению, сегодня мало кто задумывается о таком. Вот, например.

Скоро в России истекает срок моратория на обсуждение закона о клонировании и идет постоянный спор о пересадке органов. И наше, прямо скажем, рационалистическое телевидение нарочито часто показывает несчастных деток, которые ждут пересадки органов. Это, естественно, страшно бьет по нервам зрителей, безумно всех жалко. Но одно дело, когда, скажем, мать или любой другой человек из сострадания готов лечь на операционный стол и поделиться своей почкой — это самопожертвование — высшее предназначение человека, а совсем другое — когда забирают ее у случайно погибшего. Получается, что больной оказывается в положении, когда он страстно с надеждой ожидает случайной смерти кого-то, чтобы ему досталась его печень и чтобы продлить собственную жизнь!!! Для меня это было бы невозможно! К тому же, пойдя по этому пути, можно ведь потом доказывать, что «глупым и никчемным вообще-то пора бы уступить свой орган более ценному члену общества». Человек станет вещью, целесообразность жизни которого будет взвешиваться соображениями рационального. Это конец человека и человечества. Это нравственная сторона вопроса, и мало кто именно так ставит этот вопрос, больше говорят о технико-правовых аспектах.

Да отчего вообще так? Сейчас как никогда в истории человек испытывает панический страх атеистического общества перед старением и смертью. Культ удовольствий, красивого, удачливого и богатого без нравственных сомнений. От этого страха очень освобождает вера, хотя это не значит, что христианам не свойствен страх смерти — он естествен, но вера примиряет с ней, показывает глубину таинства, и она воспринимается по-другому. А сегодня наблюдаем панический страх даже перед физическим несовершенством, в мире, да и уже у нас царит буквально языческий культ тела, пришедший из Америки. Я не хочу сказать, что не нужно заботиться о своем здоровье, о чистоте и даже красоте — тяга к прекрасному во всем тоже естественна, однако должен же быть внутренний барометр, показывающий переход за грань гармонично достаточного.

— Наталья Алексеевна, Вы говорили, что на телевидении существует заказ. Понятно, что сегодня манипулировать общественным мнением легко. А то, что многим людям кажется, что сейчас действительно все очень плохо, — это только влияние телевизора?

— Наполовину. Через телевидение, через поток информации, в котором очень трудно порой разобраться, нам постоянно внушают, что мы плохие, утонули в грязи и преступлениях, варвары. И думаешь, а в это же время врачи оперируют, матери не спят у кроваток больных деток, учителя, несмотря на убогую зарплату, учат… Знаете, в уголовном кодексе преступление такое есть — побуждение к самоубийству. Когда нации внушают, что она — неудачник мировой истории и не способна ни на что сама и даже не может усвоить чужие уроки, ибо когда пытается что-то заимствовать, вечно все преобразовывает на свой «дурацкий варварский лад» — такая западная песня, — то руки опускаются от ощущения безысходности. В ответ — народ, вытесняемый на обочину мировой истории, являет демографическую катастрофу, ибо утрачивается естественное библейское чувство, желание продолжения рода.

При всем при этом в нашей стране действительно бед достаточно. Неслучайно, что все — и я среди них, — кто раньше писал исключительно о возрождении русского духа, русского характера, о международных позициях России, о державности, сегодня обращают большое внимание на социальные проблемы, которые поставила сама жизнь. Половина населения России структурно запрограммирована влачить жалкое существование в нищете, причем нищета даже не нашего века. Бедность — понятие, определяемое характером эпохи. Бедных американцев я видела, но они бедны по стандартам XXI века. А русские — на уровне XIX столетия, часто не имея возможности поехать на похороны близких, без водопровода и газа. И это не бедность в связи с какими-то внезапными обстоятельствами. Это запрограммировано в той модели экономики, которая у нас действует. И я не вижу пока никаких серьезных попыток изменить ее структуру. В одночасье это вообще не меняется. Но нужно срочно этим заниматься.

На Россию оказывается внешнее давление, геополитическое, духовное, от нас требуют отречься от собственного мировоззрения и наследия. Россию оттесняют на северо-восток Евразии, где рыночная экономика неконкурентоспособна в силу климатических условий, в силу удаленности населенных пунктов друг от друга, длительности отопительного сезона и т. д. Чтобы противопоставить этому некий исторический проект по выживанию, нужно сеять семена солидарности, ощутить себя единой нацией. Но я осознаю, что при таком распаде общества на изгоев и богачей не выйдет никакой солидарности. И об этом знают, этим пользуются силы, которые хотят расколоть страну. Сначала нам внушали, что «классовый коллектив» должен поглотить частные интересы. Теперь — призывают атомизироваться до индивида, которому нет дела ни до кого, который думает только о себе. У каждого будто свой контракт с государством. Но нация — это не простая сумма индивидуумов с отметкой в паспорте, у такой не будет будущего. Она даже не сможет осознать национальные интересы, не то, что защитить их. Мы — не простая сумма «Я». Принадлежность к «Мы» наделяет это «Я» такими качествами, которых у него бы не было, не будь он частью «Мы». Но для того, чтобы так было, надо всем «Я» почувствовать себя частичкой целого. Первой это должна сделать элита и власть — сейчас уже назрело крупное переосмысление будущего экономического проекта. И если промедлить… Напряженность и разочарование в обществе растут.

— Первый шаг к изменению ситуации должна сделать элита, да?..

— Да, потому что у элиты в руках финансовые рычаги — я это имею в виду… С нее спрос больше — знаете, мне с христианской точки зрения кажется, что у Господа никакой демократии не может быть. С калеки вряд ли спросит, почему он не бросился в горящий дом и не спас ребенка. А с сильного и здорового — спросит!

— А не получится ли опять, что «верхи не могут, а низы не хотят»? Вернее, не то, чтобы низы не хотят, а у них сил не хватит?

— Нет, я так не думаю. Мне кажется, все интуитивно понимают, что Россия не может себе позволить роскошь еще одной революции. Революция — это хаос и разрушение, конец всему. Революцией воспользуются наши враги и тогда уж точно отбросят нас за Урал, там, где высокие горы и отопительный сезон — девять месяцев. Это нельзя допустить. Самое несовершенное государство лучше, чем его отсутствие.

Ответственность за изменение ситуации лежит на тех, кто сильнее, кому было попущено разбогатеть. Я никогда не была сторонницей уравниловки и лишения человека возможностей созидать свое благосостояние и иметь собственность, но меня давно занимает вопрос, почему протест против несправедливости, возникавший не в худших сердцах, был в прошлые века направлен в антихристианское богоборческое русло к революции и ниспровержении всего и вся? Вместо того, чтобы обратиться к нравственной стороне? Вспомним сцену Страшного Суда в Евангелии (см.: Мф. 25), когда Господь «поставит овец по правую Свою сторону, а козлов — по левую». Но за что же наградит праведников Судия? За то, что «алкал Я и вы дали Мне есть, был странником и вы приняли Меня… Вы сделали это одному из ближних своих, а значит, сделали Мне». Проклятыми же названы те, кто ничего не сделал ближнему, значит, не сделал Господу. Социальная ответственность власти, сильного неоспоримо вытекает из Евангелия! Христианское братство есть нравственный солидаризм. Он не имеет ничего общего ни с демонами индивидуализма, ни с бесами принудительного коллективизма. Мне кажется, что XX век многому научил человечество в этом отношении, потому что стремление к оздоровлению, к снятию несправедливости уже не может быть богоборческим. В XX столетии большевики провозгласили равенство в материальной сфере, и тут же объявили деление на неравные исторические классы. А меркантильные европейцы зато куда больше продвинулись в нивелировке духовных ценностей, и для них уже нет разницы между грехом и добродетелью, красотой и уродством…

Элита даже прагматически обязана признать, что будущее в сфере экономики зависит от общего благосостояния, роста, покоя народа, его удовлетворенности жизнью, без социальных страхов. Если все соединят свои интересы с интересами страны, тогда и перед правительством будут ставиться задачи, которые объединяют всех, а не наоборот, как иногда бывает.

— Наталья Алексеевна, что такое национальное возрождение именно в России?

— XX век был веком соперничества двух доктрин: марксистской и либеральной, претендующих на вселенскую правоту. И та, и другая разными путями стремились привести мир к единому безрелигиозному безнациональному состоянию. Двигатель истории у марксистов — класс, а не нация, а у либералов — индивид — этакий гражданин мира, а не Отечества — опять не нация. Это вызов не только православной России. Это сейчас добивает великую Европу с ее когда-то великой христианской культурой. «Вершина» достижений XX века — «права человека». Что же за права ценятся сегодня? Свобода содомитов и транссексуалов? Какое вырождение великих стремлений к свободе! Но должно быть разграничение греха и добродетели, подлеца и героя, как в классической литературе. Нет ценностей — нет и героев, подвиги совершаются, только если человек готов погибать за высшие идеалы — веру, Отечество, честь, долг, любовь.

Для того чтобы наша страна и ее культура не исчезли, мы должны сохранить себя, продолжать быть единым, преемственно живущим организмом — с общими представлениями о добре и зле, что вытекают из православного вероучения, со своими целями и ценностями национального бытия, красотой национальной жизни. Нельзя запрещать называть себя русскими! Русские — это основатель и стержень российской государственности. Православная вера позволила русскому народу осознать себя некоей целостностью, носителем духовных ценностей, побуждала их сохранять в национальной жизни, отстаивать перед внешними вызовами. Заметьте, присоединяясь к русскому историческому проекту, другие народы сохраняли себя и свою культуру! Это ли не пример для изучения! Элита этих народов — грузин, армян, прибалтийские бароны, даже иноверных народов, например татар — была приравнена к русскому дворянству. А это признак настоящей империи, вовлекающей в свой поток, а не такой, как на Западе — порабощающей народы. А ведь двести, триста лет назад не было никаких межнациональных трений. Но как только среди образованного слоя российских народов начали проповедовать всякие атеистические идеи — все и началось.

Плоть и кровь разъединяют, а дух Христов объединяет. Этот дух русский человек никому особенно и не навязывал. Это на Западе русского представляют если не ксенофобом, то максимально закрытым от воздействий извне, закосневшим. Но это не так — не было у русского народа желания кого-то насильно привести в свою веру, достаточно было верить, что объятия Христа открыты для всех. И в этом было больше универсализма, чем в западноевропейской истории. Навязывание слова «россиянин» вместо слова «русский» звучит оскорбительно и антинаучно. Россиянин — это гражданское состояние, что само по себе замечательно. Но культуру рождает нация, а не гражданство. Русские, немцы, татары, армяне сочиняют сказки, поют песни, пишут музыку, хранят неповторимые обычаи, создают литературу… Если россиянин перестанет чувствовать себя русским, то он перестанет чувствовать себя и гражданином России, Родина у него будет там, где ниже налоги!

Все великие достижения национальных культур обязательно становятся достоянием всего человечества. Когда национальному напитку, как писал Константин Леонтьев, тесно в сосуде, он изливается, и все народы утоляют им жажду свою. Но чтобы стать гением человечества, нужно быть прежде всего национальным гением.

О национальном разучились говорить, этой темы боятся. XX век всех разучил, и стало опасно говорить о национализме — его воспринимают шовинизмом. Поэтому я не употребляю слово «национализм», а говорю о чувстве национального возрождения, побуждении к историческому творческому акту в мировой истории. «Каждый народ получил дар Святого Духа и претворил по-своему», — писал Иван Ильин. И большая ошибка — полагать, что для многонационального государства нужен атеистический, безнациональный стержень. Все развалится! Нужно бояться не тех, кто кладет кресты, а тех, кто их срывает. Только тот, кто ценит и любит свое наследие, способен с уважением относиться к таким же чувствам других. Очень трудно человеку, не знавшему материнства, понять слезы сына над гробом матери.

Когда национальное чувство подавляют, оно деградирует в зоологическое чувство, этноцентризм, противопоставление «Я — не я», «свой — чужой». Это несвойственно человеку, ему всегда было присуще искать гармонию национального и универсального, индивидуального и всеобщего. Бывает время, когда чувствуешь, что утрачиваешь свое, — тогда надо приложиться к матери-земле и почерпнуть. Сейчас именно это и происходит.

Долгое время после революции глумились над русской культурой. Запрещены были даже русские сказки, Чайковского называли хлюпиком, Чехова — нытиком, Пушкина — камер-юнкером, Толстого — помещиком, юродствующим во Христе, Наполеона — освободителем… Затем, слава Богу, реабилитировали русскую классику, и я думаю, что в советское время именно это сохранило нас. Русский философ Зарубежья Георгий Федотов даже писал: «Россия спасена. Несколько страниц Пушкина перевесят тонны газеты „Правда“». В классической литературе христианского мира четкая на все времена нравственная дилемма: «Двум смертям не бывать, одной не миновать», «Честь дороже жизни». Христианский треугольник — добро, соблазны зла, свобода воли при умении распознавать грань между добром и злом. Вот откуда возникла такая великая христианская культура. Мы знаем, что можем сами выбрать путь, но потом будет Высший Суд: Внезапу Судия приидет и коегождо деяния обнажатся… Эта дилемма есть во всей классической литературе и во всех сказках. Это нравственное начало будет нас еще долго сохранять.

Вообще, инерции добра можно только подивиться — насколько оно сильнее, чем зло. Причем исконное сильнее и более жизнестойко: XX век быстро стер имперский лоск великой России, даже сам культурный облик русской интеллигенции: где вы сейчас найдете манеры, правильную речь, знание языков? Увы, писатели говорят на тюремном жаргоне. А Русь вот жива!

— Как Вы себе представляете архетипического русского человека?

— Он очень разный. В социологии есть термин «средний американец, средний француз». Нет в социологии «среднего русского». И слава Богу. Каждый сам себе поэт, философ, мы друг с другом больше спорим, чем с внешними оппонентами. Мы все спорим о том, куда идем, зачем живем…

— О том, что делать, и кто виноват…

— Пока этот спор есть, конец мира не наступит. Господь и ждет, когда исчезнет последний человек, который задается великими вопросами. Тогда мы полностью растворимся в материальном. Пока Россия — единственная страна, где думают об этом. На Западе об этом говорить неполиткорректно, там все будут спорить о том, можно ли в журналах порнографические картинки показывать и есть ли подружка у министра и где с ней втайне встречается. И только у нас говорят о смысле жизни, обсуждают серьезные вопросы. У нас свободы совести больше. На Западе воинствующий либерализм (полная автономность индивида!) уже бросает вызов самой демократии. Это тоталитарный либерализм — свободы совести, свободы слова нет. Ведь если христианин не имеет права высказать свое суждение, значит, нет свободы совести. А ведь сколько было борьбы за «свободу» против принудительного огосударствления религиозных установлений! Тогда либералы выступали за плюрализм! Сейчас же сами принудительно огосударствляют атеистическое мировоззрение, все иное — неполиткорректно. Демократия же должна позволить свободную дискуссию и защитить права верующих на свое суждение!

— Получается, что либерализм, который ратует за свободу каждого индивида, в принципе, ведет к всеобщей серости?

— Конечно. Вообще, уже 200 лет назад автор знаменитой книги об Америке Алексис де Токвиль писал с грустью о будущем приземлении человека: «Мы видим толпы совершенно одинаковых людей, тратящих жизнь в пустых и пошлых радостях. А над этим возвышается гигантская, мощная, очень ласковая власть, которая заботится, но держит их сознание в младенческом состоянии». Это как будто бы про современную Америку, которая построила «рай на земле». Но, надо сказать, у нас его построить не удастся. У положительных героев наших сказок нет цели обогатиться. Правда, за это их Господь в конце награждает. Они, конечно, не отказываются.

Страшный инфантилизм сознания, восприятие мира на уровне ребенка — это и есть средние американцы. Русские гораздо более панорамно мыслят. Конечно, внешне мы, к сожалению, менее образованы, грубее, и это меня очень огорчает. У нас произошло падение нравов, которое раньше сдерживалось все-таки православным воспитанием. Нетерпимость, сквернословие, совершенно неоправданные всплески злобы друг к другу по пустякам — это тоже все мы… И в Америке это есть, но на самом дне. А у нас в автобусе любом. Внешне американцы мягче, но внутренне примитивны. У нас внутреннее «Я» шире, конечно. Люди, даже неверующие, все равно неосознанно передают из поколения в поколение некую систему ценностей, не ощущая даже, что она пришла из христианства, их же учили, что «человек — это звучит гордо"…

— Наталья Алексеевна, а Вам не кажется, что не осталось у нас ярких людей, которые могли бы быть примером другим?

— По-моему, их можно увидеть на каждом шагу. Вы знаете, мы иногда не замечаем, что рядом с нами светлое ходит. Оно, конечно, не сразу проявляется — только в поступке, наверное.

С возрастом у нас тоже представления меняются. В молодости больше ценишь внешний блеск, ум, образованность, манеры, а потом начинаешь ценить красоту поступка. Хотя, конечно, человек всегда стремится к идеалу… чтобы «все было при нем»! Незаметно, насколько понизился уровень требований к себе и людям! Нужна встряска, чтобы это понять. Еще и социальные неурядицы усугубляют, отсутствие даже минимальных возможностей сковывает человека, и это ужасно… Такая бедность особенно озлобляет — ведь у нас зимой отсутствие теплого пальто и отопления — это не вопрос комфорта, а вопрос жизни и смерти.

Я не понимаю… То есть все я понимаю, но сердцем не могу принять, как на это можно смотреть равнодушно и следовать абсолютно неверным экономическим путем.

— Россия всегда была страной крестьянской, деревенской. А мы сейчас видим, что деревня умирает.

— Вообще, крестьянство — это определительное сословие, сословие, из которого Россия черпала преемственность русской жизни, традиции, уклад — все. Вспомним хотя бы Пушкина. И умирание деревни — это страшно. Это приведет к утрате корней, культуры, обычаев.

Заметьте, все революционеры в первую очередь набрасывались на крестьянство, зная, что консервативный слой не даст им экспериментировать! Во Французской революции 1789−1793 годов, в Вандее за несколько дней вырезали 200 тысяч крестьян, которые отказались отречься от короля. Наша революционная братия, Троцкий и Ленин, например, писали, что пока живо крестьянство с его патриархальным почитанием икон и родителей, никакого успеха революции ждать не приходится! Троцкий вообще считал необходимым отнимать детей у родителей и воспитывать отдельно в питомниках. А вот японцы, чтобы сохранить свое крестьянство — это основа их культуры, не пускают к себе более дешевый рис из Индокитая, потому что это погубит крестьян и Япония утратит воспроизводство из поколения в поколение японской традиции. А мы об этом не заботимся. У нас крестьянство, фермерство — это малорентабельное производство. Даже США огромные затрачивает средства, чтобы субсидировать свое фермерство.

Насколько же роднит земля нас и американцев! Я видела передачу, как один американский немолодой фермер, в клетчатой рубашке, с натруженными руками плакал и говорил: «Здесь жили мой отец, мой дед, а мне приходится сейчас продавать все. И все, что я выручу, не хватит мне даже на покрытие расходов». Сердце защемило: «Боже мой, у нас ведь то же самое…». Умирание деревни, крестьянства — это трагедия смены исторических эпох. У нас должна быть программа по возрождению. Нужно сохранить то, что еще осталось, и развивать наши богатые ресурсы.

— Видите ли Вы вокруг молодежь, которая могла бы прийти Вам на смену?

— Понимая, чем вызван ваш вопрос, отвечу, что молодежь сегодня гораздо лучше, чем нам представляется. Нам иногда кажется, что она за банку «пепси-колы» Кремль продаст, но это на самом деле не совсем так, даже совсем не так. Я вижу вокруг себя очень много славных молодых людей самого разного круга.

Да, меня удручает то, что, наверное, безвозвратно мы утратили широкое, хорошее образование, которое не просто дает узкую специализацию, а просвещает… Молодежь говорит на жаргоне, у нее своя субкультура, чего не было даже в моей молодости. Мы, когда взрослели, хотели быть похожими на маму: надеть ее туфли, платье, сделать такую же прическу, пройти по улице, как она. Это было замечательно. Сейчас они нам подражать вообще ни в чем якобы не хотят. Все свое: молодежная культура бросает вызов общей культуре, что-то уничтожает. Но так или иначе только за молодостью будущее. Поэтому надо Церкви в детский сад идти, а православным мамам больше рожать. Чем больше родится православных деток в хороших православных семьях, тем больше удерживающих от падения будет. Они не потонут в океане противоположного, наоборот. Страшна была середина 90-х, когда учиться никто не хотел, в школе было страшное пренебрежение ко всему. Сейчас опять начинает ценится целеустремленность не только в богатство, но и в призвание.

…В общем, одновременно идет и плохое, и хорошее, извечная борьба Добра и зла, а поле брани — души и сердца человеков. От нас самих зависит, чтобы зло не обогнало…

Беседовала Наталья Волкова

«Православие и современность: Саратовские епархиальные ведомости», N3, 2007

Наталья Алексеевна Нарочницкая, доктор исторических наук. Окончила с отличием МГИМО, специалист по США, Германии и общим проблемам и тенденциям международных отношений, владеет английским, немецким, французским и испанским языками. В 1982—1989 годах работала в Секретариате ООН в Нью-Йорке. Автор фундаментального труда «Россия и русские в мировой истории», выдержавшего шесть изданий и продолжающего пользоваться популярностью. Депутат Государственной Думы Российской Федерации. Заместитель председателя Комитета по международным делам Государственной Думы РФ. Глава Комиссии Государственной Думы РФ по изучению практики обеспечения прав человека и основных свобод, контролю за их обеспечением в иностранных государствах. Наталья Алексеевна — президент просветительского и аналитического «Фонда исторической перспективы», который проводит круглые столы по общественно значимым темам, издает сборники аналитических записок и Интернет-газету «Столетие» (www.stoletie.ru).

http://www.eparhia-saratov.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=4067&Itemid=4