 |
| Русское Воскресение | Сергей Куличкин | 04.06.2007 |
Европа XVII века, особенно западная, вошла в военную историю значительными сражениями, именами великих полководцев. Чего стоила одна Тридцатилетняя война, начавшаяся, казалось бы, с противостояния протестантского севера с католическим югом и вылившаяся, в конце концов, в настоящий передел границ и стран. Воевала вся Европа, включая Польшу, разрывавшуюся между желанием утвердить себя державой среди западных стран и окончательным покорением России. Россия, кстати, хоть и ненадолго, в 1632 году ввязалась в общую драку. Имена блестящих полководцев немцев Тилли и Валленштейна, француза Тюренна и выдающегося полководца шведского короля Густава Адольфа вписаны в пантеон полководческой славы. Их блистательные победы, особенно Густава Адольфа, развитие так называемой линейной тактики, переход к централизованной системе снабжения войск — все это этапные моменты развития военного дела, военного искусства. Вписывалось ли русское военное искусство того времени в этот ряд? И да, и нет. У нас не было столь масштабных сражений, как на Западе или на Ближнем Востоке, но даже в тех войнах, особенно гражданских, которые велись, все-таки появлялись свои тактические, мобилизационные, структурные новинки, занявшие достойное место в военной теории и практике. А значит, был их автор и исполнитель, по настоящему талантливый военачальник и полководец. Таковым, исходя из ранее принятых нами критериев, можно с уверенностью назвать боярина князя Михаила Васильевича Скопина-Шуйского. И это несмотря на то, что Господь отвел ему всего 24 года земной жизни, а его военная карьера и слава были обретены в годы величайшей смуты и гражданской войны, охватившей едва ли не всю Россию в начале века. Я давно уже считаю, что в гражданских войнах не может быть настоящих военачальников, полководцев, ибо таковые могут проявиться и добиваться блестящих побед только в битвах с иноземцами. Но здесь случай особый. Принимая самое активное участие в гражданской войне, князь Михаил Скопин-Шуйский проявил себя, как полководец и прославился, прежде всего, в битвах с интервентами-поляками, возжелавшими на волне смуты раз и навсегда подчинить себе православную Русь. Давняя, вековая мечта.
Мне могут напомнить, что были в те времена и другие блестящие военачальники. Тот же князь Дмитрий Пожарский, воевода Прокофий Ляпунов, казак Иван Болотников, отличившийся в сражениях 1677−78 годов под Чигириным князь Ромадановский. Все это так. Но только Михаил Васильевич Скопин-Шуйский полностью отвечает всем критериям, характеризующим выдающегося военачальника. А его короткая боевая биография и преждевременная смерть только подтверждают, а не опровергают это. Он относился к той плеяде рано уходивших из жизни полководцев, о которых всегда говорят с нескрываемой жалостью, как о не полностью раскрывшихся талантах. К ним часто и справедливо причисляют Александра Македонского, шведского короля Карла XII, среди русских военачальников великого князя Дмитрия Донского, генералов Скобелева, Черняховского, Ватутина. И, конечно, князя Михаила Васильевича Скопина-Шуйского.
Удивительнейшая в русской истории личность, одна из немногих, о которой писали, будут писать русские и зарубежные историки постоянно, начиная с повестей и сказаний о Смутном времени, с «Нового летописца», «Летописи о многих мятежах», «Рукописи Филарета», «Псковской летописи» и т. д. О нем слагали стихи, была даже написана и поставлена с огромным успехом драма поэта и драматурга Нестора Кукольника «Князь Михаил Васильевич Скопин-Шуйский». Того самого Кукольника, которого в его время считали едва ли не равным Пушкину. И всегда это был гимн краткой и яркой жизни полководца. Вот как, например, характеризует его историк Н. Карамзин: «Лучший из воевод, хотя и юнейший, в годину величайшей опасности с печалию удалился от рати, думая, что возвратится, может быть уже поздно, не спасти царя, а только умереть последним из достойных Россиян!… Так успел Герой-юноша в своем деле великом! За пять месяцев пред тем оставив Царя почти без царства, войско в оцепенении от ужаса, среди врагов и предателей — находив везде отчаяние и зложелательство, но умев тронуть, оживить сердца добродетельною ревностию, собрать на краю Государства новое войско отечественное, благовременно призвать иноземное, восстановить целость России от Запада до Востока, рассеять сонмы неприятелей многочисленных и взять одною угрозою крепкие, годовые их станы — Князь Михаил двинулся из Лавры, им освобожденной, к столице, им же спасенной, чтобы вкусить сладость добродетели, увенчанной славою».
А вот что говорит историк Н. Костомаров: «Личность эта быстро промелькнула в нашей истории, но с блеском и славою, оставила по себе поэтические, печальные воспоминания. Характер этого человека, к большому сожалению, по скудости источников остается недостаточно ясным; несомненно только то, что это был человек необыкновенных способностей.» Уж Костомаров находил чем измазать едва ли не каждого русского князя, царя и военачальника. А Скопину посвятил даже целый вообщем-то хвалебный очерк.
Справедливости ради стоит заметить, что некоторые историки не столь однозначно оценивали Скопина. Так, С. Соловьев отмечал: «Общество Русское страдало от отсутствия точки опоры, около которого можно было сосредоточиться», и Скопин стал таким человеком: «В один год приобрел он себе славу, которую другие полководцы снискивали подвигами жизни многолетней, и что еще важнее, приобрел любовь всех добрых граждан, всех земских людей, желавших земле успокоения о смут, от буйства бездомников, казаков, и все это Скопин приобрел, не ознаменовав себя ни одним блистательным подвигом, ни одною из тех побед, что так поражают воображение народа, так долго остаются в памяти». На какое-то время эта точка зрения восторжествовала. Больше внимания уделили второму ополчению, Минину и Пожарскому, что в целом справедливо, если учитывать весь политический аспект проблемы. При Советской власти о Скопине-Шуйском совсем забыли, больше говорили о крестьянском вожде Иване Болотникове, якобы поднявшим народ на борьбу с угнетателями. И здесь больше политики. Если же остановиться на чисто военном аспекте, то личность Михаила Скопина-Шуйского, как одареннейшего полководца, думаю, не подлежит сомнению. Постараемся это доказать.
В роду суздальских князей Шуйских, настоящих Рюриковичей, был князь, прозванный Скопа. От него и пошла ветвь Скопиных-Шуйских. Михаил Васильевич был правнуком Скопы и на нем, как не печально, закончилась эта ветвь родового древа Шуйских. Родился он 8 ноября 1586 года. Его отец Василий Федорович известный воевода, прославившийся в знаменитой обороне Пскова от Стефана Батория вместе с Иваном Петровичем Шуйским, во время рождения сына и до своей смерти наместничал в Великом Новгороде. Умер он, когда сыну было всего 11 лет. Главным воспитателем молодого князя была его мать княгиня Елена Петровна, урожденная княжна Татаева. Но она воспитывала сына по-мужски, ибо даже в домашнем образовании, (а княжич учился дома до 7 лет), основное время уделялось физическим упражнениям, военным играм и потехам. Далее он весьма успешно осваивал основные науки. Знал иноземные языки: польский, шведский, немецкий. Разумеется, латынь, ибо на ней в то время было написано большинство учебников. Не просто читал, но изучал книги по математике, географии, истории и, конечно, военному делу. Знание святоотеческих книг было в то время обязательным. Молодой же князь уделял им особое внимание, ибо был истово верующим человеком, чем очень напоминал святого благоверного князя Александра Невского в годы его молодости.
Важно отметить, что рост и воспитание будущего полководца проходили отнюдь не в благоприятной атмосфере, едва ли не с младенческих лет. На троне тогда сидел слабовольный сын Ивана Грозного Федор, но власть в стране начал постепенно забирать его зять Борис Годунов, жестоко расправляясь с возможными конкурентами. Шуйские по своей родовитости, заслугам перед Россией были едва ли не первыми. В предыдущем очерке мы оставили славного полководца, героя обороны Пскова, России Ивана Петровича Шуйского в ореоле славы. Так вот сей «соблюститель державы» будет подстрижен в монахи Кирилло-Белозерского монастыря, а в конце 1588 года отравлен угарным газом. Еще чрез год отправили в ссылку и отравили там боярина Андрея Шуйского. Так что будущий полководец всю свою короткую жизнь проведет в атмосфере постоянных интриг, угроз, нестабильности, слабости центральной власти. Конечно, все это отразилось и на характере князя, приучило его к сверхосторожности не только в своих поступках, но и мыслях. Удивительно, как раз то, что в этой нездоровой атмосфере он сумел сохранить здоровый дух, высокую чистоту, и, как теперь говорят, порядочность.
Думаю, во многом этому способствовало истинная, не показная православная вера князя Михаила Васильевича. Только этим можно объяснить многие его поступки, которые до сих пор вызывают споры среди историков. На глазах совсем еще молодого человека шатались троны, менялись цари, власть, рушились вековые устои, являлись самозванцы, а народ, кроткий православный народ, превращался в дикого зверя. Где найти опору, в ком? Но не будем забывать, что помимо шатающегося царского престола с 1589 год существовал еще и престол патриарший, и духовная власть патриарха, русской православной церкви оставалась единственной опорой в это лихое безвременье. Михаил Скопин-Шуйский один из основных постулатов христианства «всякая власть от Бога» принял за свой принцип поведения: служить не за страх, а за совесть именно помазаннику Божьему, люб он ему или не люб. И он честно служил и Борису Годунову, и царю Дмитрию Ивановичу (Лжедмитрию I), и царю Василию Шуйскому. Это не было приспособленчеством. Во время, когда «всяк лез в цари», кстати, сам Скопин имел на это полное право по крови Рюриковичей, это была единственно верная, по-настоящему православная позиция, охранительная, направленная на сохранение стабильности, хоть какой-то центральной власти. Без такой власти страна распадалась, народ дичал и перестваал чувствовать себя поданным российского государства, готов был идти под поляка, немца, кого угодно. Скопин не искал царей. Цари искали его. Имея младшее придворное звание жильца, он не спешил ко двору и только по достижении 18 лет начал опасную службу во дворце. Борис Годунов почти сразу сделал его стольником и никогда не пожалел об этом. Сам же Скопин всегда помнил, что благословение на царство Борис, и не один раз, получал от самого патриарха Иова.
Явился Лжедмитрий, но для многих на Руси он был истинным, чудом спасшимся законным царем Дмитрием Ивановичем. Кстати, версия о том, что это был беглый монах Чудова монастыря Григорий Отрепьев, весьма сомнительна. Во-первых, очень многие в Москве знали довольно хорошо этого монаха и никогда бы его не признали за царя. Во-вторых, воспитан, образован новый государь был несравнимо выше простого монаха. Новый государь был весьма расположен к врагам Годунова Шуйским и сразу отвел четверым из них место в «совете его царской милости». Молодой Скопин стал боярином и царским мечником, стоящим за царем с государевым мечом. Более того, именно Скопина царь отправил за своей «матерью» Марией Нагой, в иночестве Марфой, которую торжественно доставил в Москву, и она признала в самозванце своего сына.
Думается, Скопин-Шуйский знал всю правду о самозванце. Но тогда почему же молчал? Ведь сам патриарх Иов объявил того Лжедмитрием и Гришкой Отрепьевым. Этого Скопину до сих пор не могут простить многие исследователи. Но что ему оставалось делать, если с воцарением Лжедмитрия пошла на убыль гражданская война — самое страшное для России бедствие, если новый государь отказал Речи Посполитой в обещанных территориальных уступках, если не получила вожделенных завоеваний католическая церковь, и Русь оставалась православной? К тому же, новый государь призывал к борьбе с басурманами за свободу братьев-славян на Дунае, Днестре, в Греции. Так что в глазах Скопина Лжедмитрий по делам своим был не худшим русским царем, ибо сильная царская власть для него ассоциировалась с сильной Россией. Эта принципиальная позиция просматривалась во всех его делах и помыслах. Именно поэтому он не попал под нож вместе со сторонниками Лжедмитрия, Именно поэтому его приблизил к себе и царь Василий Шуйский, благословенный новым патриархом, будущим святым мучеником патриархом Гермогеном. Скопин видел все интриги Шуйского, видел, как вновь разгорается гражданская война, но у него не было другого выбора, кроме защиты престола. Все его воспитание, характер, православный дух призывали его на защиту государственного порядка, воплощенного в самодержавии. Именно за это он воевал в гражданскую войну.
Скопина нередко противопоставляют князю Дмитрию Пожарскому, который не «запятнал» себя службой Лжедмитрию или семибоярщине. Но при этом старательно умалчивают вот о чём: видя, как и Скопин, спасание России только в настоящем самодержавном царе, Пожарский ради этого выступал даже за то, чтобы возвести на престол шведского принца.
Заканчивая характеристику личности Скопина-Шуйского не могу не сказать о единодушной, подчеркиваю это, положительной оценке всеми современниками достоинств самого молодого и знаменитого (знаменитым он стал, не достигнув и 22 лет — С.К.) полководца России XVII века. Русские, поляки, шведы, немцы, голландцы, турки восхищались не только его делами, но и самим видом молодого князя: высокого роста, статного, богатырской комплекции, с высоким лбом и лучистыми глазами, в которых светился «великий разум не по летам». Его принципиальный враг, талантливый военачальник гетман Станислав Жолкевский говорил, что Скопин-Шуйский «не имел недостатка в мужественном духе и был прекрасной наружности». Современники отмечали, что храбрость и решительность сочетались в князе Скопине-Шуйском с добротой, приветливостью, умением находить общий язык как с русскими, так и с иноземцами. Не по годам зрелый ум князя позволял ему видеть и понимать больше других. Редко, весьма редко можно встретить такую оценку личности как со стороны друзей, так и со стороны врагов. Так, пожалуй, говорили только о Александре Невском.
Теперь обратимся непосредственно к военной сфере деятельности Скопина, которая выделяет его из среды современников — военачальников, таких как, например, Пожарский, Болотников, Ляпунов. В чем собственно заключался особый скопинский стиль ведения боя, сражения, позволявший ему достигать победы? Мы уже говорили, что теоретически молодой князь был подготовлен достаточно, знал все прошлые и современные способы и методы ведения вооруженной борьбы, применяемые как западными, так и восточными полководцами. Четко представлял, какие требования предъявляют к войскам современные вооружения, защитные средства и оборонительные сооружения. Он знал, каким должно быть современное победоносное войско, но получил в начале своей полководческой карьеры в 1606 году хоть и огромную, но совершенно не готовую к современной войне рать царя Василия Шуйского. Правда и воевать этой рати предстояло против армии бывшего холопа Ивана Исаевича Болотникова, сформированной из разрозненных отрядов крестьян, казаков, горожан, обедневших дворян. Но талантливый военачальник Болотников сумел сплотить эту вооруженную толпу в настоящее войско. Кстати, Болотников, по большому счету за свою военную карьеру не потерпел ни одного решительного поражения, практически взял Москву, блестяще оборонял Калугу, Тулу от превосходящих сил и добровольно сложил оружие, поверив в обещания царя Василия. Это стоило ему жизни. Болотникова отправили в Каргополь, выкололи глаза и утопили. Вот с каким противником столкнулся в первых же боях двадцатилетний Скопин и в отличие от своих коллег, царских братьев Дмитрия и Ивана сразу понял, что Болотникова можно победить только нестандартными задумками и решениями.
Во время похода Болтникова на Москву царские войска зацепились за небольшую крепость Замоскворечья Скородум у Серпуховских ворот. Назначенный воеводой «на вылазке» Скопин неожиданно для всех не ушел в глухую оборону, а предпочел сочетание стремительных ударов по противнику со столь же стремительным отводом своих войск в крепость. Эти удары так и не позволили Болтникову перейти к правильной осаде города. При наступлении же царских войск на село Коломенское, когда царская артиллерия «разбити же острога их не могоше, занеже в земле учинен крепко, сами же повстанцы от верхового бою огненного укрывахуся под землею, ядра же огненые удушаху кожами сырыми яловичными», Скопин-Шуйский применил тактическую новинку — сочетание при обстреле зажигательных снарядов с разрывными бомбами. Болотниковцы «погашати их не возмогаша, самих же (стало) зле убивать, и острог их огнеными ядры зажогша.». Этого оказалось достаточно, чтобы они в панике бежали под сабли дворянской конницы. При взятии Калуги Скопин отказался от очевидной пассивной осады, а начал массированный обстрел и повел на крепость «гору деревяну» — высокий вал из бревен, которые осаждающие перебрасывали вперед. День, за днем грохочущий вал по всем правилам фортификации, под углом к городу, защищая наступающих, и оставляя сектор для артиллерийского обстрела. надвигался на укрепления Калуги. При взятии Тулы после многодневной осады Скопин-Шуйский применил еще один нестандартный ход — построил дамбу на реке Уже и затопил город и крепость.
В схватках с более искушенным противником, польскими войсками Лжедмитрия II, во главе которых стояли такие блестящие военачальники, как Сапега, Шаховской, Зборовский и другие, Скопин быстро понял, что победить их может только настоящая, хорошо обученная, прекрасно оснащенная и обстрелянная армия. И он начал формировать и готовить такое войско прямо в перерывах между боями. Это также говорит о его несомненном таланте неординарного военачальника. В этой войне Скопин разработал и применил совершенно необычный оперативно-тактический прием — постепенное завоевание пространства путем создания отдельных опорных пунктов «острожков», которые создавали вокруг себя смертельные для противника зоны и продвигались вперед по мере его вытеснения. Эффективность таких действий первыми признали его противники, а позднее и вся Европа. Гетман Станислав Жолкевский вынужден был признать: «Скопин очень теснил наших построением укреплений, отрезывал им привоз съестных припасов, а в особенности тем, кои стояли с Сапегою под Троицею… Прикрываемый укреплениями Скопин отражал их, избегая сражения, и стеснял их сими укреплениями, с которыми наши не знали, что делать, москвитяне были совершенно безопасны, делая беспрестанно из них вылазки, не давали нашим никуда выходить.» Иноземные военачальники неоднократно подчеркивали, что полевые «острожки» на самом деле были не столько опорными пунктами, сколько наступательным средством. Подобное применял талантливый военачальник принц Мориц Оранский во время боев в Голландии. Но только подобное. Скопин-Шуйский в отличие от Морица весьма эффективно использовал чисто русские задумки — засеки, рогатки, дерево-земляные точки. Так, рогатки сооружались пехотой из железных крючьев прямо на поле боя и в мгновение ограждали ее от налета кавалерии.
Все это позволяет нам с большой уверенностью сказать, что и второму критерию оценки, как великого полководца. Скопин-Шуйский полностью соответствовал.
Теперь приглядимся к боевым этапам весьма скоротечной военной карьеры князя Михаила Васильевича Скопина-Шуйского, чтобы доказать на практических примерах силу его полководческого таланта.
Боевое крещение он принял 23 сентября 1606 года в сражении царских войск, коими руководили братья царя Василия Шуйского Дмитрий и Иван, с войсками Болотникова под Калугой у впадения реки Угры в Оку. Огромное, но неорганизованное царское войско потерпело поражение и начало отступление к Москве. Скопин был одним из трех, самым молодым, не нюхавшим пороха военачальником, но он сразу же понял, что столкнулся с весьма серьезным противником. Кстати говорить о «холопьей рати вора и холопа Болотникова», его якобы крестьянской войне против помещиков-угнетателей не приходится. Болотников шел на Москву под знаменами царя Дмитрия, в смерть которого на Руси многие не верили. Его поддерживал путивльский воевода князь Шаховской, к нему «под руку» пришли и отряды мелкопоместных дворян и казаков, иноземных наемников. Какая уж тут крестьянская война? Да и сам Болотников был не так прост. Он несколько лет провел в татарском плену, бежал с турецких галер в Венецию, где учился военному делу и успешно применял свои знания в боях с теми же турками. Современными методами вооруженной борьбы, организации и подготовки войск владел в совершенстве. Скопин во время отступления понял главное: Болотникова остановить трудно, но нельзя давать ему ни минуты покоя для организации планомерного наступления, и взял на себя эту нелегкую задачу. Это он настоял на решительной атаке, когда почувствовал разложение в стане Болотникова, узнал об измене и брожении в рядах осаждавших. Это он блокировал Болотникова в Коломенском и невиданным доселе комбинированным артиллерийским огнем заставил того уйти в Калугу и Тулу. Это он успешно штурмовал Калугу, применяя «гору деревянную». Это он спас царское войско под той же Калугой, когда казаки Телятевского — воеводы еще одного самозванца, царя Петра, — нанесли царским войскам в тыл едва ли не смертельный удар, позволивший Болотникову вырваться из осажденной крепости. Тогда погибли двое из трех царских воевод, более 10 тысяч ратников. Скопин сумел в сложнейшей обстановке собрать вокруг себя верных людей, прекратить панику, организовать отпор врагу. «Аще бы не боярин и воевода князь Михайло Васильевич Шуйский да казачий атаман Истома Павлов защищали их, то бы не един спасся, но вси бы и до единаго побиты были», — говорит «Иное сказание». Царь Василий поставит Скопина воеводой первого Большого полка, когда тому исполнится всего 21 год! Это значит, он стал во главе всей армии.
С этой армией он и нанес окончательное поражение Болотникову. Сначала гнал его до Тулы, наступая в авангарде с тремя собственными отборными полками, потом к ним присоединил в 20 верстах от Тулы Рязанский и Каширский полки. Семь верст отборная кавалерия Скопина рубила бегущих болотниковцев и только чудом не ворвалась на плечах бегущих в город. 12 июня 1607 года началась пятимесячная осада Тулы. Скопин применял в осаде различные тактические приемы — бомбардировки, подкопы, минную войну, но успеха добился только после постройки плотины, затопившей город. Болотников сдался.
Казалось, наступил вожделенный мир. Царь даже распустил войско, несмотря на обличения патриарха Гермогена, который более других понимал, что кровопролитие и смута в стране не прекратились. К Скопину-Шуйскому царь уже тогда начал относиться с завистью и подозрением, и при первой же возможности отправил его на отдых. Молодой князь не возражал, отошел от дел на многие месяцы, женился на Александре Васильевне Головиной и вел частную жизнь. Много читал и обобщал пусть и небольшой опыт своего участия в боевых действиях. Он все больше убеждался в необходимости создания совершенно по-новому сформированного и подготовленного войска.
Явление Лжедмитрия II, в войско которого стекались казаки, тысячи иноземцев-авантюристов, его победы над бездарным Дмитрием Шуйским, другими царскими воеводами, вновь заставили царя Василия обратиться к Скопину-Шуйскому, который не замедлил встать под царские знамена.
Неудачные бои под Москвой, прочное обоснование самозванца в Тушине требовали каких-то новых, неординарных шагов. Скопин видел спасение в формировании новой армии далеко за пределами Москвы, там, где тлетворная зараза смуты коснулась населения не с такой разрушительной силой. Эта армия и должна была победить всех супостатов, освободить Москву, восстановить сильное самодержавие, прекратив смуту. Но такую армию сформировать, а главное, подготовить, было просто невозможно без союза с сильным стабильным христианским государством, враждующим с Польшей. Таковой на данный момент являлась Швеция. Царь Василий Шуйский, обвиняя всех и вся в предательстве, продаже страны иностранцам, согласился с предложением Скопина только тогда, когда почти вся Россия вышла из его власти, а сам он сидел в Кремле как «орел без пер и когтей». Скопин был послан в Великий Новгород договариваться со шведами и формировать новое войско. Пробираться ему на север пришлось окольными дорогами и лесными тропами. Псков уже восстал, да и в Новгороде шли волнения. Скопин отправил в Стокгольм своего шурина Семена Васильевича Головина, а сам остался в Новгороде и не только затушил пожар начавшейся смуты, но и начал шаг за шагом собирать верные царю силы русского Севера, смело взяв на себя роль объединителя. Следует отметить важную деталь. Все его начинания свершались с благословения новгородского митрополита Исидора. Для молодого полководца это было крайне важно.
28 февраля 1609 года был подписан договор о военной помощи со Швецией. Шведы за уступку земель Карелы и немалую плату обязались поставить обученное войско. 30 марта Скопин-Шуйский встречал в Новгороде ружейным и пушечным салютом шведское войско, в котором собственно шведов было примерно 5 тысяч человек и около 10 тысяч разноплеменных наемников. Командовал сим войском сын французского выходца реформата Яков Пинтус Делагради. Так впервые встретились 27 летний шведский и 23 летний русский военачальники. Оба были молоды, честолюбивы, талантливы, оба жаждали борьбы. К приходу шведов Скопин сформировал ядро своей армии, неустанно днем и ночью обучал войска. Но времени на такую учебу просто не было. Вот и пришлось Скопину-Шуйскому, как это было уже неоднократно в русской военной истории до него, как это будет, к сожалению, и после него, формировать новую армию, учить войска воевать прямо по ходу боевых действий.
Обстановка действительно не оставляла времени на раздумье. Помимо Севера и Северо-Востока самозванцу, а значит и полякам, оказывали сопротивление лишь некоторые районы земли русской, некоторые города и населенные пункты. Главным очагом сопротивления стал Троице-Сергиев монастырь — великая святыня России. Не могу не сказать об этом несколько слов. Еще в сентябре 1608 года 14 тысячный польско-литовский отряд Я. Сапеги и 20 тысячный польский отряд А. Лисовского при 63 орудиях осадил монастырь. С целью отрезать Москву от все еще непокоренного Севера. Гарнизон монастыря насчитывала всего 609 человек служилых дворян, стрельцов и казаков. В монастырь собрались посадские люди, крестьяне окрестных деревень. Всего оборонявшихся вместе с иноками было не более 2400 человек. По православному обычаю защитники на военном совете решили всем целовать крест и сидеть в осаде без измены.
Монастырь можно было назвать крепостью. Длина его стен по периметру составляла 1,25 км, высота — от 8,5 до 15 м, толщина — более 6 м. Но ведь осаждала его едва ли не лучшая армия Европы при абсолютном превосходстве в силах и средствах. Осада длилась с сентября 1608 года по январь 1610 года. И всё безрезультатно! Это ли не слава русского оружия, не торжество православной веры! Подробности небывалой обороны изложены в «Сказании Авраамия Палицина», келаря монастыря, и как жалко, что до сих пор о ней в военно-исторических трудах, литературе, искусстве упоминается весьма редко, как-то вскользь.
Сапега и Лисовский хотели склонить архимандрита монастыря Иосафа к добровольной сдаче обители, но осажденные мужественно ответили: «Да будет известно вашему темному царству, что напрасно прельщаете вы стадо Христово; и десятилетнее отроча в Троицком монастыре смеется вашему безумному совету». После отражения двух штурмов защитникам стало известно, что под монастырь ведется подкоп. За три часа до рассвета 9 ноября 1609 года гарнизон произвел вылазку. Было обнаружено место подкопа. Два крестьянина — Шилов и Слота — взорвали его и погибли, ценой своей жизни предотвратив разрушение крепостных стен. Осажденным защитникам удалось захватить 5 польских осадных орудий, 8 пушек, несколько бочек пороха, ружья, ядра. Поляки потеряли более 2 тысяч человек, а гарнизон монастыря — всего 250. Скоро в монастыре от скученности, недостатка чистой воды начались эпидемии. В сутки умирало до 100 человек. Но и в этих условиях 27 мая 1609 года защитники отразили третий штурм, да еще в завершении его провели весьма удачную вылазку. В ночь на 28 июня поляки предприняли последний четвертый штурм. И опять безуспешный. С монастырских стен на них лилась горячая смола и сера, обрушивались камни, бревна. Иноки Афанасий Ощерин, Паисий Литвин, Гурий Шишкин вывели на стены всех, кто еще был способен двигаться. Кто не мог двигаться, или передвигался с трудом, — молились во всех храмах монастыря. Штурм длился с часу ночи до полудня. Понеся большие потери, поляки отступили от стен крепости. Осада продолжалась до 12 февраля 1610 года, когда польско-литовское войско окончательно отошло от монастыря.
А Скопин-Шуйский в мае 1609 года вместе с союзниками шведами двинулся на Тверь. Двигался медленно, за что его упрекают до сих пор. Но как же было спешить, если войска его были подготовлены еще весьма и весьма слабо. Это доказывает первая схватка с поляками 17 июня под Торжком, когда русско-шведский авангард был изрядно потрепан посланными из-под Москвы отрядами Шаховского и Зборовского. Но только потрепан, ибо сил у поляков для разгрома Скопина явно не хватало. Поляки оставили город. В Торжке Скопин получил подкрепление от смоленского воеводы Михаила Борисовича Шеина и окончательно сформировал ядро своей армии. Еще месяц ушел на подготовку и сплочение войск, и 13 июля Скопин-Шуйский отбил у врага Тверь.
Но до победы было еще далеко. Делагради, не получив обещанных денег, как и Швеция Копорья, ушел под Торжок. Русские остались без союзников, а к полякам спешил от Троице-Сергиевого монастыря гетман Сапега. И в этот критический момент Скопин принимает единственно верное стратегическое решение. Уводит всю армию вдоль по Волге к Калязину. С ним уходит небольшой отряд иноземцев: шведов, французов, англичан, голландцев под командованием отважного голландца, умелого военачальника Христиера Зомме.
Обосновавшись под Калязиным, Скопин вновь приступает к боевой подготовке войск. Учатся и днем и ночью. Скопин не оставлял надежды даже в короткий срок подготовить постоянную, хорошо обученную, снабженную всем необходимым, исправно получающую жалование армию. В его представлении это были стрельцы, окруженные несокрушимой стеной пикинеров, способная к атаке сплошным строем кавалерия и высоко маневренная артиллерия. Но где взять людей и средства? Он беспрерывно рассылает гонцов по городам и монастырям с просьбой прислать ратников и денег.
Монастыри Соловецкий, Печенгский, Устюжинский, Кирилло-Белозерский, Борисо-Глебский, города Севера и Поволжья, обыватели, от богатеев Строгановых до простых купцов и крестьян, присылали деньги, собирали ополчения. Все это шло под Калязин. Скопину нужна была пехота, способная выдержать удар лучшей в то время в мире шляхетской кавалерии. Чего стоили только одни знаменитые гусары с крыльями за спиной. «Укрепляться! Сохранять по мере сил в любом сражении армию!» — вот принцип, которого неукоснительно придерживался Скопин-Шуйский во время похода на Москву. И он придумал для этого новую тактику отдельных укрепленных лагерей. Под Калязиным он устроил первый такой лагерь, прикрытый рекой Волгой, рекой Жбанкой с ее топкими берегами и валом с острогом со стороны поля. Поле перед острогом было усыпано рогатками. Ставка находилась в отдельной крепости-монастыре.
Поляки пошли на Скопина. 18 августа литовские гусары атаковали с поля его лагерь, но запутались в рогатках и были расстреляны с вала. Командовавший поляками Сапега решил изменить тактику. Во втором часу ночи 19 августа он начал переправлять пехоту через реку Жбанку, не проверив заранее ее болотистые берега. Скопин-Шуйский этого и желал. Дождавшись пока поляки увязли в трясинах, он ударил всей своей конницей. Потеряв много убитых, затоптанных в грязь, поляки побежали в село Пирогово в свой незащищенный лагерь, куда дворянская конница Скопина ворвалась на их плечах. Сапега пытался контратаковать, но отборный полк молодого русского полководца без труда рассеял все резервы гетмана.
Блестящая победа позволила Скопину перехватить инициативу у противника, и с этих пор он повел решительное, хотя и весьма осторожное наступление на Москву. 10 сентября его воеводы Головин и Валуев с наемником Зомме взяли Переяславль — первый город на пути к столице. Сам Скопин оставался в Калязине и двинулся оттуда только 26 сентября. До сих пор его осуждают за медлительность. Ведь к тому времени польский король Сигизмунд вторгся в Россию, осадил Смоленск, значительная часть гарнизона которого ушла к Скопину-Шуйскому. Оставшийся гарнизон, вдохновленный Михаилом Борисовичем Шеиным, сжег посады и засел в крепости насмерть. Честь им и хвала. Но Скопин никак не мог активизировать свои действия.
Во-первых, его войско было психологически гораздо слабее смоленского гарнизона, защищавшего свои жилища, семьи. Смоляне, при всех трудностях их положения, все-таки могли держаться долго и успешно. Его же армия только-только начала набирать силы. Он видел, как она крепнет на глазах, и для него было важнее сохранить эту нарождающуюся силу даже в ущерб потери ряда сел и городов. Он не спешил, не рвался к Москве, но неукоснительно расширял подвластную ему территорию, усиливал гарнизоны в одних городах, занимал другие, но и сам же жег те, которые не мог удержать.
Во-вторых, он послал к затворнику Борисо-Глебского монастыря Иринарху за благословением. Слава сего затворника в те дни быстро распространялась по всей Руси. Это он громогласно заявил польским панам, подошедшим к монастырю: «Вашего меча тленного я нисколько не боюсь, и вере своей и Российскому царю не изменю; если за это меня посечешь, то я претерплю сие с радостью: не много во мне крови для вас, а у моего живого Бога есть такой меч, который посечет вас невидимо, без мяса и без крови, а души ваши пошлет в вечную муку». Польский воевода пан Микульский подивился великой вере старца. Еще больше был удивлен гетман Сапега, которому Иринарх дал совет: «Возвратись, господин, в свою землю: полно тебе в России воевать! Если же не уйдешь из России и не послушаешь Божия слова, то будешь убит в России». Пан Сапега умилился и спросил: «Чем мне тебя одарить? Я ни здесь, ни в иных землях монаха такого крепкого и безбоязненного не видывал». Старец ответил: «Я Святому Духу не противник, от Святого Духа и питаюсь, и как Святой Дух тебе внушит, так ты и сделаешь». Сапега произнес: «Прости, отче!» — и, поклонившись, ушел с миром. Затем он прислал старцу пять рублей денег, запретил своему войску чем-нибудь вредить монастырю, а вскоре и ушел из-под него.
Скопин, как истинно православный воин, ждал великого благословения и дождался. Иринарх благословил его просфорой, крестом и наказал: «Дерзай, и Бог поможет тебе!».
Только после этого Скопин двинул войска на Александровскую слободу. 29 сентября Головин, Валуев и полковник Иоганн Мир выбили Сапегу из Александрова. И опять, как под Калязиным, Скопин начал сооружать здесь укрепленный лагерь, а в окрестных селах острожки. И опять отправил гонцов к преподобному Иринарху. Старец снова послал ему благословение и велел передать: «Дерзай, князь Михаил, и не бойся: Бог тебе поможет».
Отряды Скопина начали прорываться к осажденному Сапегой Троице-Сергиевому монастырю, занимали дороги, окрестные селения, создавая угрозу полякам и выманивая их от стен обители. Сапега не выдержал. Объединившись с тушинским гетманом Романом Ружинским, атаковал главные силы русских под Александровом. Тут и проявила себя в полной мере тактика ведения боевых действий, придуманная Скопиным-Шуйским. Полякам удалось сбить русскую конницу с поля боя, но она успела укрыться в укрепленном лагере. Сапега раз за разом бросал свою блестящую кавалерию в атаку, но, путаясь в надолбах, рогатинах, она попадала под губительный ружейный и артиллерийский огонь из-за укрытий. Каждый раз отбитого неприятеля немедленно преследовала прятавшаяся за частоколом и спинами стрельцов русская кавалерия. Сапега нес неоправданно большие потери, в конце концов, его войска не выдержали, сломались фактически без генерального сражения и «ужаснулись и устрашились, затрепетали и побежали, и, словно дым, исчезли. И с того времени охватил все польские и литовские полки страх и ужас».
Сапега ушел с остатками войск под Троицу, часть сил интервентов рассеялась по стране, и везде они терпели поражение в боях с отрядами Скопина-Шуйского, неизменно укреплявшегося в занятых им уделах. Именно после укрепления должным образом сел Константинова и Заболотья, русские без труда отбили от них войска пана Микулинского. В боях за село Низиново потерпели поражение полки панов Вребского и Вилямовского. А Михаил Васильевич уже посылал свои отряды на Ростов и Кашин, Бежецкий верх и Старицу, Ржев и Белую, и везде его тактика нападения из «острожков» приносила успех.
Сам он руководил боевыми действиями из ставки в Александрове. Там же продолжал неустанное обучение войск, формировал новые полки из пополнения. Заказывал вооружение и требовал от всех городов и земель «наемных денег» для ратных людей. Ратники, особенно иноземные капризничали. Скопин, с несвойственной его возрасту терпимостью, уговаривал, вознаграждал, а когда надо, то и беспощадно в зародыше пресекал всякое проявление неповиновения. И возрождавшаяся армия сразу почувствовала твердую и уверенную руку полководца. Скопина полюбили все: ратники и городские обыватели, крестьяне и дворяне, монахи и иноземцы.
Под Дмитров, где сосредотачивались интервенты, он выступил уже в новом году, как только почувствовал, что его армия приобрела настоящий боевой опыт, сплотилась и окрепла. К тому времени Сапеге ничего не оставалось делать, как с позором отступить от стен обители святого Сергия Радонежского. 12 января 1610 года он сам прибыл в Дмитров, где сосредоточились его основные силы. Скопин, как всегда двигался осторожно, отмечая разброд и шатания в лагере противника. Так, не спеша, он вошел в монастырь и первым делом помолился Пресвятой Троице и преподобному Сергию, воздав славу Богу, Пресвятой Богородице и российским чудотворцам. Дорога на Дмитров была открыта.
Зима выдалась на редкость морозная, настолько снежная, что затруднялось действие даже кавалерии. Но Скопин-Шуйский и здесь нашел выход. Он поставил пехоту на лыжи, и в начале февраля его летучие отряды обложили Дмитров со всех сторон. Тесня противника «острожками», уничтожая подкрепления и фуражиров, периодически атакуя укрепления Дмитрова «с огненным боем», ратники князя Михаила Васильевича окончательно затерзали поляков и сковали их инициативу. Сам русский главнокомандующий организовал свой штаб в деревне Шипиловке, на полпути от Троицы к Дмитрову, и продолжал своими свободными от блокады силами активную борьбу на остальной оккупированной территории. Пан Лисовский с казаками был заперт в Суздале. Пан Млоцкий отбивался от двухтысячного полка лыжников под Брянском. 20 февраля войска Скопина-Шуйского ворвались в лагерь казаков Сапеги, буквально разметали его, порубили бежавших в панике и мгновенно отошли за свои укрепления. После этого набега Сапега понял — дальнейшее стояние в Дмитрове смерти подобно. 27 февраля он заклепал тяжелые орудия, поджег город и повел остатки своего войска под Смоленск к королю Сигизмунду. Еще через неделю остальные отряды самозванца ушли к Иосифо-Волоколамскому монастырю. Другие отряды очистили всю Верхнюю Волгу.
Анализируя эту блестяще проведенную Скопиным кампанию, не устаю удивляться, откуда у совсем еще молодого человека столько умудренности, опытной прозорливости, присущей чаще всего пожилым, много повидавшим полководцам?
Итак, решительная победа. Конечно, под Смоленском стояли поляки, многие города и веси не признавали московскую власть. Но гражданская война начала превращаться в войну с интервентами, вторгшимися на русскую землю, попирающими православную веру, что естественно возмущало и сплачивало русский народ и армию. У народа и армии появился настоящий русский, православный вождь царских кровей. Слава его мгновенно распространилась по земле русской. Рязанский воевода, сам талантливый полководец, Прокофий Ляпунов послал к Скопину посольство с заверением, что вся русская земля хочет избрать его в цари и никто более не способен занять трон. Обвиняя Василия Шуйского, он писал, что тот «сел на Московское государство силою, и ныне его ради кровь проливается многая, потому что он человек глуп и нечестив, пьяница и блудник, и всячествованием неистовен, и царствования недостоин».
А вот что пишет по этому поводу Н. Костомаров: «Скопин не вошел по этому поводу ни в какие объяснения, удалил от себя посольство, но никого не казнил, не разбирал дела и не известил об этом царя Василия». Для него верность престолу царя — помазанника Божьего, была превыше всего.
12 марта 1610 года полки князя Михаила Васильевича Скопина-Шуйского вступили в Москву. Толпы народа встречали их на подступах к столице, бояре подносили хлеб-соль. В Москве люди стояли на коленях, со слезами славя освободителя, благодарили за «очищение Московского государства». Скопин ехал верхом рядом с боевым другом Делагради. Сам царь Василий принародно обнял и расцеловал спасителя земли русской. Князь Михаил, как и полагается, прежде всего, помолился в соборном храме Успения Пресвятой Богородицы, приложился к образу Пресвятой Богородицы Владимирской и ракам чудотворцев. В тот же день встретил ученика старца Иринарха, посланного на Москву за честным крестом, который Иринарх дал ему на помощь и прогнание супостата. Князь отдал крест и послал в монастырь обильные дары.
До нас дошла молитва преподобного Иринарха при получении им креста от Скопина-Шуйского: «Слава тебе, Владыко Человеколюбче, господе Иисусе Христе, сыне Божий, претерпевшему на сем честном и животворящем кресте распятие и смерть ради нашего спасения и показавшему сему нашему роду милость и чудеса от сего честного креста, помощь князю Михаилу на литву, на побеждение и прогнание, как древле при царе Константине на супостатов». Москва приветствовала победителей. Как пишет Н. Костомаров: «Начались пиры за пирами. Москвичи наперерыв один за другим приглашали шведов в свои дома и угощали их. Скопин хотел отдохнуть в Москве до просухи, а потом идти на Сигизмунда. Но Василий уже ненавидел Михаила Васильевича. Торжественная встреча, беспрестанные знаки народного расположения, сопровождавшие каждое появление Скопина среди народа, внушали ему страх. Русские люди открыто говорили, что надобно низложить Василия и избрать царем Скопина. Василий решился прямо объясниться с последним и изъявить ему свои опасения. Князь Михаил Васильевич уверял, что не помышляет о короне, но Василия этим нельзя было уверить». На Москве не без основания боялись, что царь готовит Скопину тайную гибель. Даже Делагради просил князя поскорее выбраться из Москвы.
Трудно сказать, как бы сложилась наша история, кто бы сталь вновь избранным русским царем, если бы 23 апреля Скопин не откликнулся на приглашение Ивана Михайловича Воротынского, свояка царя Василия, крестить у него младенца, а уехал из Москвы. Народные сказания и песни, летописи, воспоминания подробно описали хладнокровное убийство человека, на которого надеялась вся Россия. Отравить Михаила Васильевича оказалось не так просто. На пиру в честь крестин он ел с общего блюда и почти не пил. Подлую роль взяла на себя женщина, жена Дмитрия Ивановича Шуйского, официального наследника царя Василия — Екатерина Григорьевна, дочь Малюты СкуратоваЧто ее подвинуло на это? Скорее всего, желание устранить человека, способного стать на пути к царскому трону ее мужа, да и ее самой. Вершина власти — это ли не дьявольский соблазн?
Скопин-Шуйский по всем правилам и традиции не мог отказаться от чаши, предложенной крестной матерью, своею кумой. Видя, что кум отказывается от вина и пива, отравительница наполнила чашу медом, подсыпала туда «зелья лютого». Скопин выпил, расцеловал куму и почти сразу, прямо на пиру, на глазах сотен гостей упал. Из носа хлынула кровь. Его немедленно доставили домой. Делагради прислал к нему своего медика. Молодой организм боролся с отравой несколько дней, но Господь взял к Себе раба Своего. Михаил Васильевич скончался на руках матери и жены.
Московский народ в ярости чуть не разорил дом Дмитрия Шуйского. Царю Василию пришлось привлечь значительные силы стрельцов, чтобы не допустить этого. Н. Костомаров пишет: «Гроб Михаила Васильевича несли товарищи его подвигов. За ним следовали вдовы, сестры и матери убитых в бою. Они поддерживали мать и вдову Скопина, которые лишились памяти и чувств от горя. Был тут и царь Василий, разливался в слезах и вопил. Ему не верили. Не удалось Скопину сесть на московском престоле, на котором его так хотел видеть народ русский. Зато гроб его опустили в землю в Архангельском соборе, посреди царей и великих князей Московского государства».
Чаша греха переполнилась, и на русскую землю обрушился справедливый гнев Божий. Так считали современники, и нам стоит с ними согласиться.
Только что созданная русская армия пошла в подчинение главному врагу Скопина Дмитрию Шуйскому, который в какие-то недели привел ее к гибели. Он моментально расстроил и ликвидировал все, что с таким трудом и усердием создавал князь Михаил Васильевич. Все, что приносило тому неизменный успех. Шуйский раздробил основные силы, отказался от тактики «острожков», оскорбил и унизил наемников, выдвинул на первый план вместо стойкой пехоты и грозной артиллерии дворянскую конницу.
Но… Но 24 июня 1610 года в сражении под Клушином 40 тысячная русская армия и 8 тысячный корпус наемников перестали существовать. Часть войска перешло на сторону поляков, часть просто рассеялась. Делагради ушел на север, там шведы начали войну с Россией. Царево-Займище, Можайск, Боровск, Волоколамский монастырь, Погорелое Городище, Ржев перешли на сторону королевича Владислава и поляки вновь пошли на Москву. Прокофий Ляпунов поднял в Рязани восстание. Коломна и Кашира подчинились Лжедмитрию, и тот уже 16 июля оказался под Москвой. Бояре отвернулись от Шуйских, народ не хотел за них сражаться.
Рухнул престол Василия Шуйского, начался последний этап русской смуты. Другие герои поднимут знамя борьбы, возглавят Всенародное ополчение, установят в России власть «общим согласием всея земли, всенародным избранием царя», но князь Михаил Васильевич Скопин-Шуйский навсегда останется в сердцах русских людей, как первый полководец-освободитель той жуткой для страны эпохи. И не случайно его одного из русских военачальников 17 века коснулась всемирная военная слава. И не случайно на его погребении друг и соратник Скопина Якоб Делагради со слезами на глазах говорил: «Московские люди, не только в вашей Руси, но и в землях государя моего не видать уж мне такого человека!»
И как же отрадно, что в нынешнее, смутное, неспокойное время настоящие радетели земли русской, не забывают героя, чтут его память. Очень скоро у стен Борисо-Глебского на Устье мужского монастыря, где подвизался преподобный Иринарх, будет воздвигнут памятник великому полководцу земли русской князю Михаилу Васильевичу Скопину-Шуйскому.
Полковник Сергей Куличкин
