 |
| Столетие.Ru | Владимир Легойда | 01.06.2007 |
— Я бы сказал так, что это направление государственно-православного патриотизма, но персонажей вы стараетесь выбирать чаще в либеральном лагере.
— Знаете, мы никогда не мыслили свой журнал в таких категориях, никогда не занимались самопозиционированием в обозначенных вами рамках. Для нас «Фома» — это миссионерский культурно-просветительский журнал. Основная цель журнала — разговор с сомневающимися людьми о Христе. Ведь сегодня в православной среде нередко говорят о многом (традициях, истории и других важных или даже не очень важных вещах), но всегда ли, часто ли говорят о главном — о Христе? О Том, без Кого все (подчеркиваю) разговоры о христианстве просто не имеют никакого смысла.
Можно ли говорить о Христе с либеральных или консервативных позиций? Наверное, можно, раз существует либеральная традиция в западном богословии. Мы же, повторюсь, никогда сознательно не пытались вписать «Фому» в либеральный или консервативный дискурс. Конечно, я могу сказать, что мы считаем себя православными традиционалистами. Правда, боюсь что даже ваши просвещенные читатели все равно будут интерпретировать это определение каждый по-своему.
Мне вообще кажется, что категории консерватизма или либерализма в первую очередь категории политического. Церковь же традиционна — это значит, что она не консервирует какие-то привычные формы ради форм, но хранит главное (Тайну спасения) и раскрывает его по-своему для каждого времени и, наверное, даже для каждого человека.
С момента возникновения журнала мы определили его кредо словами протоиерея Валентина Свенцицкого, жившего в начале XX века: показать красоту православия. Православное миссионерство в 1995 году, когда мы задумывали журнал, воспринималось прежде всего как борьба с сектами. Мы свою ставку сделали на положительный рассказ о вере. Наша задача — говорить с человеком, у которого есть сомнения. Говорить с уважением — поскольку Бог нас любит и уважает. И обращаясь с разговором о Боге к человеку неверующему, мы должны уважать этого человека и его взгляды. Даже если мы с ним и не согласны. Мы стремимся к отсутствию дидактики: не хотим становиться в положение людей, которые все знают и уверены, что должны и могут несведущим все объяснить. Скорее, мы хотим свидетельствовать о радости обретенного смысла, делиться этой радостью.
— Сегодня довольно трудно быть вне политики, вы приглашаете для беседы известного персонажа, а он в общественном сознании либерал, отсюда и на ваш журнал проецируется либерализм.
— Если рассматривать либерализм как ценностную систему в контексте аксиологии Просвещения, то мы, конечно, никакие не либералы. Возникший в рамках неолиберального дискурса образ человека как некой нулевой величины, лишенной истории, религии и национальности, нам глубоко чужд. Мы не верим в абстрактного человека, лишенного культурной идентичности.
А что касается возможного восприятия того, что мы пишем… Сергей Довлатов верно сказал, что любая литературная материя состоит из трех компонентов: из того, что автор хотел выразить, того, что он сумел выразить, и того, чего он не хотел, но получилось. Ощущение, которое возникает от тех или иных номеров нашего журнала, создается порой помимо нашего желания. Например, мы публикуем интереснейшую беседу с Никитой Михалковым о Боге, о вере, а некоторые читатели на сайте, обсуждая этот материал, спорят, в основном, о своих пристрастиях и обсуждают слухи. Или просмотрев ряд наших выпусков и видя знакомых персонажей, нам говорят: «Все понятно, вы издаетесь на деньги «Единой России». Ну и что мне, взять справку из «Единой России» о том, что не они нам деньги дают? Мы проводим свою линию. Нас интересует не партийная принадлежность нашего героя или читателя, но Бог и человек. И сомнения человека на пути к Богу. Эти сомнения могут быть и у либерала, и консерватора, и у того, кто вообще политикой не интересуется.
— У вас Стругацкие — это тема номера. Как-то странно для православного журнала…
— Я не скажу, что полностью доволен тем, как мы решили эту тему в рамках апрельского номера журнала. Но обращу ваше внимание лишь на один факт: эту публикацию активно, даже можно сказать бурно, обсуждали на съезде писателей-фантастов. Фантастика близка значительной части молодежи, и если исходить из наших миссионерских задач, то цель была достигнута. Тема — это всего лишь крючок для завоевания интереса читателя. Цель же — разговор о главном. Конечно, я далек от мысли, что все те неверующие, кто прочитал нас из-за материала о Стругацких, теперь стали думать о смысле жизни да еще и в христианском ключе. Но даже если один человек задумался — для нас это уже результат. Почти любая тема может стать поводом для публикации. Вообще, всё в нашей жизни, по большому счету, лишь повод для разговора о Боге. Сама жизнь — лишь повод для прихода к Богу. Как сказал в свое время блаженный Августин, две вещи в жизни достойны познания — Бог и душа.
— Но есть и некая эстетическая составляющая нашего восприятия. Если говорить о государственно-православном патриотизме, то эта эстетика не очень популярна у молодежи, по моим наблюдениям. Казенный патриотизм это не та площадка, на которой можно выиграть. И даже талантливые люди, работая, извините за выражение, в этой парадигме, достигнут много меньше, чем при ином раскладе.
— Я готов с вами согласиться в том смысле, что все, что сегодня предлагается в этой «парадигме», на молодое поколение производит впечатление настороженное. Не могу сказать, что однозначно отрицательное, поскольку знаю и обратные примеры. Правда, даже патриотически настроенная современная молодежь не всегда способна воспринять эстетику старшего поколения. Но это, согласитесь, не проблема только нашего времени или нашей страны. И все-таки мне кажется, что эстетика того или иного дела во многом определяется его целеполаганием. Конечно, можно осознанно «играть на понижение», в том числе и в эстетическом плане. Мы никогда сознательно так не поступали. Позволю себе еще раз сказать, что для журнала «Фома» главная задача — разговор о Христе. И мы обращаемся к человеку с этим разговором.
— Обычно разные СМИ обращаются к «целевой аудитории», как они это называют.
— Мы обращаемся прежде всего к конкретному человеку. Человек — это и есть наша аудитория (разве что в этом смысле нас можно назвать «либералами» — если, конечно, сильно захотеть). Мы даже иногда авторов просим, чтобы они себе представляли конкретного человека, к которому обращаются, когда пишут материал в «Фому». В 1996 году наш журнал и появился в ситуации, когда мне и Владимиру Гурболикову, создателям журнала, приходилось отвечать на очень многие вопросы наших знакомых о вере и Церкви…
— Во времена СССР была целостная мировоззренческая система взглядов, она обходилась без Бога и давала психологическую защиту человеку. Во главе страны стояли люди, которые, как казалось, знают, что делают. Но система эта оказалась гнилой, она рассыпалась, в итоге человек остался один на один с обстоятельствами, и тут уже многие вспомнили о Боге. Ваш журнал нужен, он начал выходить именно тогда, когда в нем возникла необходимость. Но вот я проводил семинарское занятие в Московском педагогическом государственном университете, зашла речь о православии, и меня поразила ненависть большинства молодых людей, с которой они говорили о церкви. Только одна девочка выступила на защиту православия. Я сказал: «Ну вы хоть сформулируйте ваши претензии. Чего вы набросились на церковь?» Они ответили, что церковь с властью против народа, и церковь отпускает грехи всем подряд. Одна девочка почему-то сказала о девушке из стриптиза: «Вот сейчас она возле шеста ходит, а завтра идет к священнику и он ей все грехи отпускает». Странный пример, но, видно, он был близок этой студентке, видно, речь шла о какой-то ее знакомой. Нет сомнения в том, что значительная часть молодых людей уже не атеисты, но вам не кажется, что если работать в рамках казенного православного патриотизма, то все большее количество молодых людей будут уходить в йогу, буддизм, к разным прочим проповедникам.
— Я как человек, который, что называется, находится внутри процесса, не могу согласиться с тем, что присутствие Церкви в пространстве нашей жизни можно свести к казенному православному патриотизму. Такое впечатление может создаваться разве что в современном медийном пространстве. В том смысле, что до недавнего времени информационным поводом для появления религиозной темы в СМИ являлся либо религиозный праздник, либо тщательно раздуваемый теми же СМИ скандал, связанный с церковной жизнью. Самой же это церковной жизни, реальной жизни людей в Церкви, человек как правило не знает и живет в плену стереотипов, доставшихся нам в наследство от советского прошлого. Нет, я не хочу сказать, что в Церкви все гладко и сладко. Но в Церкви — жизнь, а где жизнь, там «и слезы, и любовь», если угодно.
Когда же человек «со стороны» сталкивается с настоящей церковной жизнью, он начинает смотреть на вещи по-иному. Один мой знакомый юрист, человек неверующий и даже весьма скептически настроенный к Церкви, по долгу службы был вынужден ездить в Дивеево, в монастырь. После третьей или четвертой поездки он решил креститься — вместе с женой и ребенком. Никто его не уговаривал и не «обрабатывал», просто увидел Церковь не с экрана телевизора, а реально. И таких примеров множество. Конечно, есть и другие, неприятные случаи, когда люди уходят из Церкви. Но, вообще-то, христианином быть трудно, очень трудно. Представление о том, что православие — легкая помощь для слабых людей, тоже один из ложных стереотипов. Христианин — это человек, который имел мужество принципиально по-иному и весьма нелицеприятно посмотреть на весь опыт своей жизни. А вашей студентке можно посоветовать просто один раз сходить на исповедь и попробовать — легко ли это. Убежден, много сложнее, чем рассуждать о девушке с шестом. К сожалению, молодежь часто воспринимает Церковь, как одно большое «нельзя». Не понимая, что православие — это высшая степень свободы, которая только возможна для человека. В Библии говорится: «Познаете истину, и истина сделает вас свободными».
— Молодые люди хотят, чтобы церковь определилась — с кем она и за что она выступает, как сила социальная. Им это не понятно.
— А что, в других вопросах всё понятно? С кем государство или та или иная партия? Тоже не все и не всегда так просто. Откуда у нас эта странная убежденность, что в жизненных вопросах все и всегда должно быть понятно? Что жизнь поддается рациональному конструированию? Не поддается. Мне кажется, что именно поэтому в предельном смысле христианин всегда полагается на волю Божию, каждый день повторяя слова молитвы Господней: «Да будет воля Твоя». Воля Божия — не наша воля, она жестко полагает пределы человеческому вмешательству в любые сферы жизни. Это, конечно, не фатализм и не повод для бездействия, но понимание того, что наши возможности не безграничны, как может показаться человеку неверующему.
…Как-то на одном «круглом столе» кто-то из политиков обратился к митрополиту Смоленскому и Калининградскому Кириллу примерно с такими словами: «Владыка, ведь Церковь — консервативная сила, давайте, вы нас поддержите». Митрополит ответил, что Церковь — не сила, которая будет поддерживать ту или иную партию, в Церковь могут придти все. Церковь это не организация, которая создана для оказания политического влияния. Церковь — это организм, основанный Христом для единения человека с Богом. Хотя бы это для начала нужно понимать тем, кто легко и активно ведет разговоры о единении Церкви с властью или о том, что, как сказала ваша студентка, Церковь отпускает любые грехи. Хотя с последним утверждением, пожалуй, можно и согласиться. Конечно, нет такого греха, которого не простит Господь искренне кающемуся. На бытовом, на профанном уровне это воспринимается как всепрощение. Но ведь прощение невозможно без покаяния! Покаяние, по гречески «метанойя», означает «перемена ума». Кающийся — это тот, кто осудил свой грех, кто смотрит на него по-другому, кто не хочет больше грешить. Таким людям помогает Бог. В какую бы бездну они ни падали до того, как обратились ко Христу.
— Проповедовать посредством журнала или газеты очень сложно. Если человек живет в семье, где есть пример верующего отца или матери, то он может легко все понять. Если человек на своем пути в определенный момент жизни, когда он на перепутье, встречает талантливого проповедника, то он идет за ним. Но у большинства нет ни того, ни другого. Вот сомневающиеся берут ваш журнал и его читают. Как не оборвать эту ниточку доверия?
— Это и есть главный для нас вопрос. И здесь ответ может быть один: нужно понимать, что такая проблема есть и нужно стремиться эту ниточку не оборвать. Мы с самого начала понимали, что не будет журнал действовать в 100% случаев, может быть, и в 10% не будет действовать. Но даже по редакционной почте можно сказать, что ниточка не оборвана.
Что значит, «Фома» — журнал для сомневающихся? Мы же вместе с читателями двигаемся шаг за шагом. Вчера я сомневался в том, есть ли Бог. Сейчас я понимаю, что есть, но сомневаюсь — почему православие, а не католицизм? И так далее. В свое время режиссер Занусси сказал, что он делает авторское кино. Он объяснял, что это означает, примерно так: «Представьте, что у меня есть свой ресторанчик, с теми блюдами, которые мне нравятся, ко мне приходит не так много людей, в столовую намного больше, но приходят те, кто разделяет мои вкусы». «Фома» в этом смысле авторский проект. Я не очень верю в тираж 10 миллионов для «Фомы». Хотя, конечно, не отказался бы. Но любой массовый продукт вынужден скорее идти за читателем, но не вести его или идти рядом. Нам хочется идти рядом с читателем.
— Ваш журнал говорит с людьми, я бы сказал, вкрадчиво. Это ваш личный стиль? В XIX веке Достоевский перевернул во многом психологию мыслящих людей, после него появилось очень много религиозных философов, на которых он оказал в той или иной степени влияние. Но Достоевский был страстным человеком, и его герои — страстные люди. Вы намеренно уходите от «страсти»?
— Спасибо, конечно, за лестное сравнение, хотя страстность — не самая христианская категория. Нет, я понимаю, о чем вы говорите. Поэтому на вопрос о сознательном уходе отвечу так: и да, и нет. Мы ведь и Достоевского публикуем, поскольку, как и все, вышли из его когда-то «гоголевской шинели». Но — выше головы не прыгнешь, наша стилистика другая. «Вкрадчивость», о которой вы говорите, отчасти идет и от установки на отсутствие дидактики. А страстность… Я бы лучше использовал метафору «нерв». Нерв в «Фоме» есть. Какой же Фома без нерва? Поиск Фомы — это всегда драма, всегда жизнь на разрыв, всегда неуспокоенность. Даже если внешне всё очень вкрадчиво…
— Хочется пожелать успеха вашему журналу. А как вы видите сами ваш успех?
— Успех — еще одно сложное понятие. В любом случае, мы не сторонники количественных критериев эффективности. Хочется, чтобы с нашей помощью читатель захотел и научился по-другому смотреть на мир. Ведь мир без Христа — для нас бесмысленен. А христианский мир без Креста — невозможен. Хотя бы эти два вывода — уже очень немало, как мне кажется. Формальное принятие христианства — без перемены ума — вот чего мы больше всего боимся. И для себя, и для наших читателей.
СПРАВКА: Легойда Владимир Романович, главный редактор журнала «Фома», заведующий кафедрой международной журналистики МГИМО (У) МИД России, кандидат политических наук, доцент. Член общественного экспертного совета при Комиссии МГД по межнациональным и межконфессиональным отношениям. Постоянный член жюри гуманитарной телевикторины для старшеклассников «Умники и умницы» («1-й канал»). Член экспертного совета интернет-портала «Религия и СМИ». Член редакционной коллегии журнала «Альфа и Омега».
