 |
| Правая.Ru | Александр Елисеев | 14.05.2007 |
Странный культ
В древнерусском «Слове об идолах» (XII век) содержится интересная и жутковатая информация о славянских языческих культах. Автор сообщает, что наши предки на первых порах «клали требы упырям и берегыням». Затем они «начали трапезу ставити Роду и рожаницам». А уж впоследствии начали поклоняться «проклятому Перуну и Хорсу и Мокши и Вилам».Кому-то может показаться, что здесь имеет место сугубо пропагандистское желание христианского автора очернить язычество, связав его с демонопоклонничеством. Однако, автор «Слова» отмечает некую эволюцию — отказ славян от культа вампиров, переход к поклонению божествам. Вот если бы «Слово» настаивало на том, что славяне и в момент христианизации продолжают почитать упырей, тогда, действительно, все можно было бы списать на пропаганду. Но в данном случае автор описывает разные этапы развития языческих культов.
Что же стоит за этой весьма загадочной и довольно тревожной информацией? Ведь, в самом деле, не поклонялись же наши предки, пусть и в очень древние времена, киношным чудищам с клыками и кожистыми крыльями? Нет, тут имеет место быть очень сложная и запутанная метафизическая проблема. Скорее всего, речь шла о культе этакого безмерного героизма, в котором растворяется человеческое начало. Вообще, любой героизм есть некое ограничение собственного «Я», поэтому, кстати, воинское дело в традиционном обществе рассматривается как своего рода аскеза, а сама аскеза представляется своеобразным воинством. Человек как бы жертвует своим ветхим «Я», обновляет его, преосуществляет в новое — высшее. При этом воин выражает готовность отдать свою жизнь и достигает высшего накала ярости, необычного всплеска чувственности. В этом водопаде ярости его «Я» истончается и становится готовым к трансформации.
И тут очень важно хранить контроль разума над чувством. Точнее даже сказать — сохранять контроль духа, сверхинтеллектуального начала, над душой — началом эмоциональным и подинтеллектуальным. Это — очень трудная задача, которая облегчается принадлежностью к Традиции. Имея какой-либо надежный духовный щит, воин может сохранять и преобразовывать свое «Я». Но если такого щита нет, то «Я» не столько изменяется, сколько исчезает, а человек приближается к дочеловеческому, звериному уровню. Это наглядно демонстрирует история XX века с его ужасающими и разрушительными войнами.
Но еще хуже, когда воин идет по пути Контр-Традиции, которая только пародирует Традицию. Тогда он сознательно ставит перед собой задачу перестать быть человеком, вырваться за пределы человеческого. Казалось бы, эта вполне оправданная цель, ведь человек должен быть устремлен к трансцендентному, к Богу. Действительно, это совершенно необходимая задача. Но она вовсе не требует отказа от человеческого. Наоборот, на пути к Богу нужно сначала попытаться реализовать все возможности человеческого и лишь потом уже встретиться лицом к лицу с Абсолютным. Первое есть условие второго. Поэтому в античной традиции участию в Великих Мистериях предшествовало участие в Мистериях Малых, в ходе которых человек достигал полноты человеческого.
Однако Контр-Традиция предполагает совершенно иное направление пути. Идущие по нему удаляются как от Абсолютного, так и от человеческого. Но при этом они не приходят и к звериному, ибо человек не сотворен зверем и не может им стать при всем своем желании. Достигается некоторое особое состояние, среднее между человеком и зверем, духом и плотью. И это состояние осознается, стабилизируется и даже сакрализируется. Это — уровень души, которая, если только ее взять в чистом виде, есть одна сплошная страсть, слепая и слепящая сила. Эллины считали данную силу неким существом женского рода по имени Ананка. Она изображается женщиной, вращающей гигантское веретено. Это — Судьба, понимаемая как неумолимая, беспощадная закономерность. Тончайший мистик Юрий Стефанов считал, что именно Ананку имел ввиду Густав Майринк, когда рисовал образ черной «богини» Исаис-Асайи.
«Мы сможем понять, кто же она такая, только обратившись к тому эпизоду из „Серебряного башмачка“, где ее космическая ипостась описывается в виде великанши в треугольнике, сотканном из черного дыма жертвоприношений; держа в своих бесчисленных руках бешено крутящееся веретено, она сучит пряжу из кровоточащей (вот и перекличка с вампиризмом — А. Е.) человеческой плоти».
Собственно говоря, перед нами все та же самая ложная «София», которая увела с истинной дороги многих мыслителей. Она же — «Мировая Душа», «Психея», женственная стихия тонких, оживотворяющих (плоть), но слепых энергий. Именно ее ошибочно принимают за некий высший уровень, на котором можно обрести подлинную мощь. Действительно, мощь там обретается. Причем порой ее колдовские возможности необозримы. Но только эта мощь неизмеримо ниже духовной мощи, не говоря уже о неизреченной мощи Божественной.
Человек, находящийся в онтологических тисках плотно-вещественного мира, стремится вырваться из этой «тюрьмы», облегчить свой дух, преодолеть ужасающий процесс постепенного угасания и гниения. Ему кажется, что череда смертей и жизней бесконечна, и что эту дурную бесконечность необходимо разорвать и выйти вовне, к облегчающему свету.
И, в принципе, это вполне законное желание. Но тут надо знать точный адрес своего пути. Можно найти в этой тьме островок собственного бытия, взобраться на него, и потом уже, отталкиваясь от привычной тверди, шагнуть вовне. Можно вообще отказаться от поиска чего-то здесь и сейчас, попытаться сразу же выплыть из тьмы к свету. Но ведь, отказываясь от своего острова, человек рискует утонуть и вместо неба достичь дна. Там тоже можно увидеть свет, но только это будет совсем иной свет, излучаемый обитателями подводных глубин. Такими, например, как лавкрафтовский Ктулху.
Человек, который бежит от мира, вместо того, чтобы найти в нем опору для восхождения, освобождается от «оков» материи. Но он попадает в гораздо более сильные оковы душевности. Бросивший вызов Року может встать на его сторону — так же, как убивший дракона сам может стать драконом.
Один из способов немедленного бегства — тотальное разрушение. Причем разрушение всего — окружающего мира и самого себя. Для этого, конечно, необходимо накопить в себе огромную разрушительную силу, в которой исчезла бы большая часть «Я». Таковой силой и становится яростно-желательное начало — не только свое, но и чужое. Воин, идущий по пути тотального разрушения, отдает себя в руки ярости. При этом он пытается выпить еще и душевную силу своих убитых врагов, вобрать в себя их эмоции: ярость сражения, предсмертный ужас. Поэтому воины древности и пили кровь поверженных врагов, поедали их внутренности. Разные традиции учат о том, что в крови человека содержатся какие-то уровни души. Об этом, в частности, говорит библейская традиция.
«Ибо душа всякого тела есть кровь его, она душа его, поэтому я сказал сынам Израилевым: не ешьте крови ни из какого тела, потому, что душа всякого тела есть кровь его» (Лев. 17, 14).
Здесь содержится однозначный запрет, который связан с опасением того, что человек усилится — губительно для себя, растворится его в безликой Мировой Душе, которая дает силу, но отнимает личность.
Вот отсюда и проистекает феномен вампиризма. Вурдалак — это человек, который стремится разрушить все и, первым делом, собственную человечность. Он желает максимально освободиться от материи, прорваться на следующий уровень — в регион Души. Для этого он отдает себя своей душе и пытается отнять чужие души (точнее какие-то их энергии, выплески), для чего довольно часто нужно отнять и чужие жизни. Тем самым вампир намерен достичь бессмертия, которое невозможно в условиях физического мира. Культ вампира — это культ Силы, взятой как слепая мощь. Она воспринимается как нечто мужественное, однако мужское начало предполагает самоограничение. Там, где это ограничение снимается, мужская брутальность незаметно переходит в женственную истеричность. Вот почему берсерки и другие воины-безумцы уподобляются яростным женщинам — с их визгом и воплями. К слову сказать, вышедшая из себя женщина может легко разбросать несколько мужчин, ибо в ней просыпается какая-то кратковременная, но мощная сила. Потом наступает сильная слабость.
Здесь сразу же вспоминается судьба кроваво-красного СССР, с его брутально-женственным и донельзя крикливым культом партии, родины и земли (судя по описаниям многих очевидцев, чекисты времен красного террора очень любили пить кровь своих жертв). Он был способен на мощный рывок, который отбросил многих сильных врагов. Но потом красную родину-мать постигла невиданная слабость. В первые десятилетия советской власти были пролиты настоящие водопады крови — уж не для того ли, чтобы влить Силу идейно выдержанным посвященным?
Между прочим, этим посвященным еще в 20-е годы обещали бессмертие. Этим занимался Институт крови, которым руководил красный мистик Александр Богданов. Но потом отец народов решил прекратить этот странный (и страшный) эксперимент.
Вернемся, однако, к теме вампиропоклонства у древних славян. Теперь уже многое становится понятнее. И можно выдвинуть предположение о том, что культ вампиров был культом неких выдающихся воинов-героев, которые пошли путем тотального, сакрализированного разрушения. Очевидно, что и само почитание было вызвано их героическим образом жизни, который привлекал наших предков. Впрочем, и знаменитый Влад Цепеш (Дракула), ставший прообразом книжно-киношного чудища, был человеком не только огромной жестокости, но и величайший храбрости. Его, вне всякого сомнения, можно назвать национальным героем Румынии, что и провозглашалось при Чаушеску (странном коммунистическом диктаторе, который благоволил к националистам, почитавшим «гиперборейскую Дакию»). Он организовал мощный отпор туркам-басурманам, но при этом еще и бросил вызов плутократической, торгашеской верхушке из саксонского Семиградья, объединявшего буржуазные города-республики (Шесбург, Кронштадт, Германштадт и др.) Вот что пишет об этом исследователь Юрий Артемьев («Дракула: подлинная история румынского героя»):
«То, что оказалось не по силам турецкой армии, сумела совершить немногочисленная., но влиятельнейшая прослойка — торговая элита Семиградья. Был применен и оказался действенным метод, хорошо известный и людям нашего времени: воззвание к „общественному мнению“ с помощью печатного слова. и вот на средства нескольких торговых домов был напечатан памфлет, где анонимными авторами подробно описывалась — в искаженном виде — вся деятельность Влада. В памфлете содержались некоторые подробности, касающиеся „коварных планов“ валашского государя в отношении Венгерского королевства.
Клевета принесла ожидаемый результат. Образ действий Влада III вызвал возмущение при европейских дворах, а король Дан III пришел в ярость и начал действовать.
На помощь королю пришел случай. В 1462 г. турки вновь вторглись в Валахию и после осады взяли княжескую цитадель — замок Поэнари, „орлиное гнездо“ Влада III, а затем разрушили его. Погибла жена князя. Теперь об этих событиях напоминают лишь белеющие на скале руины да прозвание „река принцессы“, сохранившееся за бурным потоком Аргесса.
Не ожидавший нападения Влад не успел собрать войска и бежал на север».
Между тем, многое в образе Влада Цепеша настораживает. И дело здесь даже не в патологической жестокости, которая, впрочем, тоже показательна. Настороженность вызывают такие обстоятельства, как связь его рода с неким «Орденом Дракона». Уже само это название свидетельствует о нехристианском характере. Отец Влада, состоявший в этом ордене, так и назвался «Дракул», т. е. Дракон. Это прозвище и перешло на Влада. Сам темный герой пил кровь врагов из кубка, что, возможно, указывает на некий контр-инициатический ритуал и уж точно говорит о некоторой его «вампиричности». Злодеяния «воина-вампира» подробно описаны в русской рукописной книга XV века «Повесть о Дракуле».
Не исключено, что на каком-то этапе древние славяне (все или какая-то их ветвь) поклонялись своим «дракулам». Впрочем, возможно, что разговор должен идти о самой глубокой древности, о временах арийского (индоевропейского) единства. Просто славяне, в силу архаизма своей традиции, который отмечают многие исследователи, сохранили память о некоем периоде господства вампиров. Потом она была фактически утрачена, но свидетельства о ней сохранились в письменных источниках. [1]
Или же здесь имеет место быть один архетип, который проявлялся в разные эпохи. Древние славяне переживали примерно то же, что и арии, что и гипербореи, но с поправкой на конкретное историческое время. Ведь истории все-таки свойственно повторяться — и вовсе не всегда в виде фарса.
В любом случае тема вампиризма тесно связана со славянами. Исследователи отмечают, что и само слово «вампир» есть европеизированная форма исконно-славянского «упырь».
Герой и вампир
На смену культу вампиров пришел культ грозовых божеств — Рода и Перуна. Об этом сказано в «Слове об идолах». Возникает вопрос — говорится ли об этом где-нибудь еще? Как нам представляется, здесь лучше всего обратиться к былинной традиции, которая содержит весьма архаичный сюжет о двух богатырях — Илье Муромце и Святогоре. Это два совершенно разных персонажа, ставящие перед собой разные экзистенциальные задачи. Святогор — могучий великан, владеющий великой силой, с помощью которой он желал перемочь тягу земную. Это сразу заставляет вспомнить мистические построения Мигеля Серрано — «эзотерического гитлериста». Этот оккультный почитатель фюрера написал целую сагу о священной войне божественных героев против тирании «Демиурга», захватившего нашу вселенную.В «тревожной вселенной» Мигеля Серрано Герои пытаются сокрушить захватчика и освободить «концентрационную вселенную». При том Серрано представляет силу притяжения как важнейший атрибут космического могущества Демиурга. Ее преодоление считается важной героической задачей. Показательно, что высшие существа, спустившиеся в мир Демиурга для героической борьбы, изначально были двуполыми существами — гермафродитами. Но, попав в «концентрационную вселенную», боги разделились на мужскую и женскую половины, и теперь пребывают в состоянии трагической разъединенности. Таким образом, и эта мужественная сага содержит своеобразное воспевание гермафродитизма, что снова наводит на вполне понятные размышления.
Богатырь Святогор также хочет преодолеть гравитацию, однако у него ничего не выходит. Его мощь не столько усиливает, сколько ослабляет этого титана. Он оказывается в плену у матери-земли и вынужден заснуть тяжелым, смертным сном. Перед этим Святогор пытается передать свою силу богатырю Илье Муромцу. В разных вариантах былины Илья должен для этого сделать разные манипуляции, в том числе и полизать кровавую пену Святогора. Это уже очень напоминает практику вампиризма.
К тому же Святогор тесно связан с хтоническими, темными существами. И тут самое время вспомнить о том, что наряду с упырями славяне поклонялись еще и русалкам, то есть существам хтонического мира.
Святогора еще называли Восторгором, чье имя близко к имени мифологического персонажа веретника. А веретник — это птицезмеиное существо, которое, по описанию, очень похоже на вампира. Иными словами, совпадений вполне достаточно для того, чтобы представить Святогора одним из древних и могущественных вампиров, достигших степени какого-то гипертрофированного героизма.
Что же до Ильи Муромца, который отказывается пройти инициацию по-святогоровски и получить его невыносимую силу, то его можно отнести к грозовым персонажам. Реальный, исторический Илья Муромский — это историческое лицо. Он жил в XII веке (время написания «Слова об идолах»), был богатырем на княжеской службе, а потом стал монахом и достиг святости. Но в «мифологии», чье пространство вполне реально, он является субъектом надисторическим, близким к образу древних воинских богов, которые, как известно, были связаны с Грозой. Само имя «Илья» заставляет вспомнить про древнеарийский корень «ил», связанный с грозовой тематикой. И не случайно, что богатырь является тезкой Ильи-пророка, который заменил языческого бога Перуна — воина и громовержца.
Кроме того, Илья совершает путешествие на корабле «Сокол», то есть — связан с этой птицей. А сокол — грозовая птица, не случайно ее западнославянское название «рарог» так близко к имени «Рарох», которым славяне называли огненного духа. (Есть мнение, что имя Рюрик — славянское и означает «Ререг» — «сокол».)
Можно даже сказать, что былины об Илье Муромце и Святогоре рассказывают о некоем древнем событии, когда культ упырей сменился на культ Громовержцев. Это событие и описывается в «Слове об идолах», автор которого рассказывает о том, как славяне перестали поклоняться вампирам и стали чтить Рода и Перуна — грозовых богов. (2) [2]
Мы уже указывали на то, что былина об Илье и Святогоре может рассказывать о некоем архетипическом событии, которое произошло в глубокой древности, во времена Гипербореи — полярной, северной Империи, которая была известна арийцам еще и как Туле, Арктогея и др. Потом это событие воспроизводилось уже в другие эпохи, в частности в какой-то период древней славянской истории. Но истоки этой метаисторической драмы нужно искать именно на Севере, который в данном случае понимается как Гиперборея — точка начала человеческой истории. Это, кстати, следует и из содержания самих былин. В некоторых из них Святогор живет на горах «Сиверских», то есть Северных. Следовательно, он, так или иначе, связан с изначальным нордизмом.
В античной традиции у него есть свой, на первый взгляд слабоузнаваемый аналог — бог Кронос. Так же, как и Святогор — он титан, связанный с хтоническими силами стихий. Именно Кронос бросает вызов богам и проиграет битву Громовержцу — Зевсу. Последний уже является аналогом Перуна и, следовательно, Ильи.
Показательно, что Кронос, при всем богоборчестве, которое присуще титанам, представляет собой очень и очень неоднозначную фигуру. В отличие от всех других титанов, за исключением Прометея, он, после поражения, заключает мир с Зевсом. Более того, Кронос становится владыкой чудесной страны, которая расположена на островах блаженных. Традиция уточняет — эти острова (остров) находятся в северном Кронидском море. Там и обитает Кронос, погруженный в сон. И, что характерно, в былинах Святогор вовсе не выступает как персонаж, исключительно враждебный людям, героям (тому же самому Илье Муромцу). Он все-таки делится с Ильей частью своей силы, что можно рассматривать как осознание своей неправоты и примирения с миром светлой героической силы.
Вампиризм Иуды
Библейская традиция знает о персонаже, который, пошел по пути демонической пародии на Евхаристию. Здесь имеется ввиду Иуда, который принял причастие не во спасение, но на погибель. Он не был готов есть Тело Господа и пить Кровь Его, поэтому приобщение к нетварным энергиям нанесло ему страшный духовный вред. Он поднялся выше обыденного уровня, но до подлинного верха так и не добрался, остановившись на уровне низшего психизма — между телесным и духовным. О таком состоянии писал Рене Генон — тончайший знаток контр-инициации. Он поведал о «святых сатаны» — людях, которые достигли лишь частичных успехов в деле подвижничества, застряв между землей и Небом (там то их и подкараулили демонические силы).Любопытно, что в фильме «Дракула-2000» (а такие ужастики часто приводят достаточно ценную информацию) Иуда показан как главный вампир. Он не умер, повесившись на дереве, ибо веревка оборвалась. После этого Иуда стал Носферату. [3]
Здесь имеет место быть довольно-таки интересная догадка. Вампиризм — это зловещая, сатанинская пародия на Евхаристию. Во время Причастия христиане пьют Кровь Христову и приобщаются Божественных энергий. Вампирические практики предполагают потребление (порой символическое) обычной крови и приобщение к находящимся в ней низшим психическим энергиям.
Точно также и повешение Иуды пародирует Распятие Христа. Спаситель распят на Кресте, который символизирует нетварную вертикаль, пронизывающую горизонталь нашего тварного мира (крест). В некоторых христианских текстах (Св. Ириней Лионский) говорится о том, что он висит на Древе Креста. Язычники знали эту вертикаль как Мировое Древо. На нем повесил себя бог-шаман Один. Иуда тоже висит на дереве (что характерно, на осине, которой убивают вампиров), но он не получает Божественной силы.
Убийство вампиров осиновым колом очевидно имело у древних огромный мистический смысл. Кол — символ божественной оси (бросается в глаза сходство слов «осина» и «ось»; пусть даже сходство и сугубо фонетическое, но для Традиции этого вполне хватает) — она протыкает ветхую плоть инфернального существа, которое не живо и не мертво. (Образом такой оси является и молния, вертикально бьющая с неба.)
Возможно, что именно от Иуды тянется зловещая контринициатическая цепочка, в рамках которой практикуется магия крови. Здесь, очевидно, место таким структурам, как «Голден Даун», «Цепи Мириам» и похожих братств.
След оборотня
Вампирическая тема тесным образом связана с темой оборотничества. В древних поверьях вампир и оборотень сближались, хотя никогда и не отождествлялись полностью. Согласно поверьям, оборотень-волкодлак не был вампиром, но мог им стать после смерти — если только ему не положат монету в рот. [4] Смерть здесь указывает на инициацию, посвящение, точнее на контринициацию, посвящение наоборот. Как известно для того, чтобы изменить себя изнутри и достичь какого-либо нового мистического состояния, человек должен умереть — символически или же по-настоящему. Так, при крещении крещаемый «умирает» как ветхий человек для того, чтобы стать новым и войти в Жизнь Вечную. Наконец, и физическая смерть открывает дорогу к новым мирам и состояниям. Поэтому можно предположить, что народные поверья донесли до нас эхо каких-то древних культов. Они предполагали инициацию оборотня, человека-зверя, который после символической смерти становился вампиром — существом, подобным титаническим сверх-героям.Сам оборотень тоже становился им через инициацию (то есть для того, чтобы стать упырем нужны было пройти два посвящения). И эта инициация была очень распространена у древних язычников. В дохристианскую, языческую эпоху «превращение» (символическое) в животное было некоей нормой и отлично вписывалось в культурно-историческую обыденность.
Воины древних индоевропейцев часто представлялись в виде волков, назывались ими, наряжались в волчьи шкуры. В последнем случае голова волка надевалась на шлем, а другие части шкуры скрывали плечи и спины воинов. Такой «мундир», например, носили римские разведчики, знаменосцы и солдаты преторианской гвардии. У балтов были «слуги бога-волка», считавшие себя волками и составлявшие одно из самых активных подразделений войска. Крайне интересен пример норвежских берсерков — викингов, входивших в состояние боевого сверх-экстаза, чье воинское поведение находилось в тесной связи с представлениями о собственном оборотничестве в медведя (показательно, что большую часть времени, свободного от боя, они проводили во сне, демонстрируя уже чисто физиологическое сходство с обитателями берлоги).
Все это касается и наших далеких предков — славян-язычников. Исследователям удалось (более или менее полно) реконструировать обряд посвящения славянского юноши в «воина-волка» — члена мужского союза. Участник инициирующего действа символически превращался в волка, и сам процесс сопровождался совершением соответствующих операций (правда, не исчерпывающих все событие). Так, «важным моментом инициации было вступление неофитов в контакт с духами предков;…посвященные вступали в контакт не только со своими предками-людьми, но и с духом тотемного предка — волка.» (Балушок В. Г. Инициации древних славян (попытка реконструкции).
Проходя через инициацию, человек как бы спускался на низший уровень, погружаясь особым образом в стихию души, понимаемую здесь как яростно-желательное начало. В результате он обретал какие-то новые, звериные черты, призванные усилить их носителя. Этого могли достичь почти все. Но только некоторые способны были идти этой дорогой и дальше, приобретая возможность не только глубоко окунаться в яростно-желательную стихию своего Я, но и потреблять эту стихию у других людей. Таковые становились вампирами-упырями, великими воинами, полностью преодолевшими страх и, в силу этого, получившие возможность жить эмоциями других людей. (А лишиться страха полностью можно только за счет умения на какое-то время полностью забыть о духовном разуме, растворяя его в животной душе.). Сегодня их именуют энергетическими вампирами, однако, это, за исключением отдельных, страшных случаев, только тень былого, воинского вампиризма. В нем питие крови было всего лишь символом. Древний вампир пил не столько кровь, сколько душу человека. (В тайных обществах вампирической направленности эту тень оживляют, питая жертвенной кровью).
Кровавая поступь гигантов
Судя по некоторым данным, вампиры возникли как раса гигантов. О них знают все древние мифы, а также Библия, что особенно важно для христианской конспирологии. В «Книге Бытия» утверждается:«Когда люди начали умножаться на земле, и родились у них дочери, тогда сыны Божии увидели дочерей человеческих, что они красивы, и брали их себе в жены, какую кто избрал. И сказал Господь: не вечно Духу Моему быть пренебрегаемым человеками; потому что они плоть; пусть будут дни их сто двадцать лет. В то время были на земле исполины, особенно же с того времени, как сыны Божии стали входить к дочерям человеческим, и они стали рождать им. Это сильные, издревле славные люди». (Быт. 6, 4.)
Очевидно, что в появлении на свет этих «славных» людей были замешаны именно демоны — падшие ангелы (скорее всего, они и подразумеваются под «сынами Божиими» — бывшими небесными обитателями). Но, конечно, не как прямые родители — это бесплотным существам не под силу. Речь, возможно, идет о каких-то черномагических ритуалах, во время которых «духовное» влияние демонов внесло какие-то сильные изменения в природу некоторых людей. (На физическом уровне происходило смешение двух «рас» или «каст» — тогда сынами Божиими могут оказаться потомки Сифа, а детьми человеческими — каиниты.).
Причем эти ритуалы были, вне всякого сомнения, связаны со «звериной темой» — гиганты отличались явным звероподобием. В «Книге Эноха» эти великаны — рефаим — описывались как существа ростом в 18 локтей, с 16 рядами зубов. Особое их подразделение составляли змееподобные анаким, отличавшиеся невероятно длинной шеей. Древние гиганты погибли во время Потопа, но традиция считает, что некоторым из них (библейскому Огу) удалось спастись на Ноевом ковчеге. Легенды и мифы часто указывают на каннибализм великанов (ракшасы, циклопы, русское Лихо Одноглазое и т. д.) А это уже — явное указание на вампирические практики, ибо каннибальство есть, в сущности, род вампиризма. И тому, кстати, можно найти подтверждение в эллинских мифах, которые повествуют о том, что гиганты родились из крови оскопленного Урана.
«Героические» вампиры основывали славные и, в то же время, страшные роды, которые пережили и христианизацию. Многие из них искренне приняли новую веру, хотя и сохраняли соблазны, обусловленные грузом кровной, наследственной памяти. Но были (и есть) также такие, которые лишь внешне смирились с Христианством, ведя против него войну — тайную, а когда можно и явную. Именно эта не сдавшаяся темная аристократия стоит за различными заговорами и подрывными движениями. (Александр де Даннан в «Памяти крови» именует эти роды «черными».)
Многие знатные роды Европы вели свое происхождение от странных человеко-животных. Так, французские Лузиньяны якобы происходили от змеедевы Мелюзины (скифы, по данным Геродота, почитали своей прародительницей также змеевидную женщину — Ору). Средневековые легенды утверждали, что Меровей (основатель династии Меровингов) родился от соития его матери с морским чудищем. Змеиная тема присутствует и в родовой мистике славян — достаточно вспомнить сербского Вука Огненного Змея или русского Волха, чьим отцом был змей. Это отголоски древних культов, которые почитали зверо-человечество. Одни видели в звериности некий символ, который указывал на то, что и человек содержит в себе некий животный уровень. Другие — продолжали (втайне) считать себя потомками не только людей, но и зверей. Не исключено, что именно благодаря последним и будет возможна диктатура Антихриста, чье число есть число зверя. И озверение последних времен, которое выражается как в животной жестокости тоталитарных режимов, так и в потребительской животности капитализма, есть предуготовление к приходу лже-мессии.
Тему гигантов можно проследить и в событиях Новейшей истории. Так, большевизм, несмотря то, что был типичным порождением Модерна, все-таки затронул многие древние архетипы. В частности он воспроизвел миф о восстании титанов и гигантов против богов. Само собой, воспроизвел на собственном, гораздо более низком уровне.
У русских есть предания о некоем народе «чудь», который ушел под землю, скрываясь от Белого Царя. В преданиях эта чудь была великанского роста. Кроме того, она имела красный цвет кожи, что сразу заставляет вспомнить о красном цвете революции. Само собой речь здесь идет не о той самой летописной финно-угорской чуди. Хотя любопытно, что Иван Бунин в «Окаянных днях» описывал революцию как «чухонский» бунт. Он утверждал, что в народе есть два типа: Русь и Чудь. И революцию он явно считал порождением последней: «А сколько лиц бледных, скуластых, с разительно ассиметричными чертами среди этих красноармейцев и вообще среди русского простонародья, — сколько их, этих атавистических особей, круто замешанных на монгольском атавизме! Весь, Мурома, Чудь белоглазая…».
Но дело здесь, конечно же, не в расе. Под чудью воспринимались какие-то древние исполины, которых одолел такой же древний герой и властелин — Белый Царь (возможно, тогда и был повержен культ упырей, на смену которому пришли культы грозовых божеств). Это уже за гранью известной нам истории — в каких-то неведомых глубинах.
Очевидно, что великаны — существа, у которых брутальное, воинское начало развито чересчур сильно. В силу этого, они противопоставляют себя богам, царям и героям. («Никто не даст нам избавленья, ни Бог, ни Царь и не герой, дождемся мы освобожденья своею собственной рукой».) Есть былина о том, как древние богатыри вступили в бой с ангельским войском, а, проиграв, испугались содеянного и сбежали под землю (исход великанской чуди!), к Святогору, который спал мертвым сном. Но и ведь и сам Святогор — великан, причем связан с красным цветом. (Напомним, что засыпая, он исходит кровавой пеной.) Правильно, красный цвет — цвет кшатриев и цвет крови. Только в случае с большевизмом мы имеем дело с тем кшатризмом, который переродился в терроризм. Отсюда — и красный террор, который напоминал кровавое жертвоприношение.
В этом плане большевизм выступает прямым продолжателем идейного разбойничества, а ля Стенька Разин. Сам Разин в народных преданиях связан с подземным народом — дивьими людьми (якобы он имеет доступ к их сокровищам). В некоторых преданиях он и сейчас находится под землей. А дивьи люди — это та же самая мифическая Чудь («чудно"-"дивно»).
Вот и еще одна отсылка к мифологии — древние кельты рассказывали о великанах фоморах, которые обожали труд и любили сооружать гигантские, но бессмысленные сооружения. Большевики тоже обожествляли труд, а некоторые их проекты отличаются гигантоманией. Например, они хотели построить Дом Советов в виде пьедестала гигантской (великанской!) статуи Ленина. (В этой оптике «капиталисты» выступают как карлики, хранители золота.)
Сталин, как могильщик революции и творец русского термидора, урезал великанское начало, попытавшись свести его к богатырскому. Показательно, что еще в знаменитом «Кратком курсе» он серьезно предупреждал большевиков, сравнив партию с эллинским титаном Антеем. Последний во время поединка с Гераклом лишился соприкосновения с матерью-землей, дававшей ему силы, и был побежден. Сталин заклинал большевиков не терять связи с землей, но они увлеклись своими мегаломаническими проектами и были вырезаны в ходе чисток 1937−1938 годов. (Святогора, согласно былинам, также не могла носить мать-сыра-земля.). Но их мощь была обращена на благое, имперско-героическое дело. (Святогор также дал часть своей силы богатырю Илье.) Возникла великая космическая держава, чьи звездоплаватели преодолели «тягу земную», чего так хотел, но не смог титан Святогор.
Необходимо добавить, что многие серьезные историки (такие, как О. Н. Трубачев) склонны располагать прародину славян именно в Подунавье. (При этом они опираются на данные многих источников — например, «Повести временных лет»). Возможно, что локализация, замеченная Дугиным, как раз и свидетельствует о том, что где-то во времена праславянского единства наши предки исповедовали «культ вампиров». Тогда движение части славян с юга на северо-восток, в ходе которого образовалась Русь, можно связать с выбором нового культа — грозовых божеств.
[2] Впрочем, всегда нужно иметь ввиду наличие двойного символизма. Очевидно, что во времена господства упырей и сами грозовые божества наделялись вампирическими чертами. В фольклоре содержится некий архаический уровень, свидетельствующий в пользу именно такого положения дел. Замечательный исследователь славянских древностей А.Н. Афанасьев утверждает: «Первоначально под именем упыря предки наши должны были разуметь грозового демона, который сосет тучи и упивается дождевой влагой; ибо в древнейших мифических сказаниях дождь уподобляется крови, текущей в жилах облачных духов и животных… Зимний холод, оцепеняющий дождевые тучи, повергает творческие силы природы усыплению, смерти, проклятию; бог-громовик и молниеносные духи=сосуны дождей скрываются в облачных подземельях и засыпают в гробах-тучах… Но эта смерть временная; с возвратом весны они пробуждаются и начинают сосать молоко или кровь, т. е. живительный дождь, из облаков, усыпленных чарами Зимы». («Поэтические воззрения славян на природу»)
Между тем, Основной миф индоевропейцев, лучше всего реконструированный В. В. Ивановым В. Н. Топоровым, изображает схватку Громовержца со своим змеевидным Противником. В ходе этой схватки освобождаются воды, захваченные последним. («Исследования в области славянских древностей»)
[3] Отдельного разговора заслуживает современный кинематограф, в котором наметилась (причем достаточно давно) линия на полную или частичную реабилитацию вампиризма. Особенно показателен в данном плане фильм «Голод», где вампиры изображаются утонченными и высшими существами. Впрочем, не менее показательны фильмы, изображающие схватку «хороших» вампиров с «плохими». Пример — фильм «Блейд», где показана изображающий героическая борьба воина одиночки — вампира — против своих сородичей. А в фильме «Нежить» тема вампиризма используется для пропаганды «антифашизма». Кроме «плохих» вампиров здесь показан не менее отрицательный персонаж — доктор Ван Хельсинк, имеющий нацистское прошлое и ставящий ужасные эксперименты с вампирами в концлагерях третьего Рейха. Борьбу с этим воплощением антивампирского тоталитаризма, а также со злыми вампирами, ведут «хорошие» вурдалаки.
Все подобные фильмы, которых достаточно много, подводят к мысли о наличии «правильного», «светлого» вампиризма
[4] В последнем романе В. Пелевина «Империя V» высшим моментом в жизни (точнее, существовании) вампира является потребление некоего «баблоса». Это — «священный напиток, который делает вампиров богами». Грубо говоря (а у Пелевина все тончайшим образом «запутано») «баблос» является жизненной энергией, излучаемой человеком в пространство. И он излучает ее тогда, когда думает о деньгах. Получается, что потребление крови только символизирует данный процесс.
Собственно, здесь блестяще схвачена суть капитализма («мирового вампира»), который заставляет человека постоянно тратить свою жизненную энергию в погоне за обогащением. Любопытно, что сам Пелевин написал свой роман о вампирах после «Священной книги оборотня». Таким образом, его творчество как бы проделало эволюцию — от темы оборотничества до темы вампиризма. Это совпадает с логикой «фольклора», где оборотень становится (при определенных обстоятельствах) упырем.
http://www.pravaya.ru/look/12 167
