 |
| Столетие.Ru | Роман Кашин | 11.05.2007 |
" Пьяный" визит
Случай из моей жизни. 1991 год. Выпускники школ по традиции должны были отстоять почетную вахту у Бронзового Солдата на Тынисмяги. Военрук в караулке инструктировал, возможны, мол, провокации, обстановка сложная, держитесь.После вахты:
— Как прошло? Были провокации?
— Не без этого. Подходили двое, над нами издевались, в Вечный огонь мусор из карманов кидали.
— А возраст какой? Пьяные, наверное?
— Лет 30. Не, во всем остальном адекватно себя вели.
— Эстонцы?
— Не, наши, русские…
События тех дней достойны отдельного разговора. Если вкратце, то ведущую музыкальную партию исполнял «Народный фронт» — организованное движение эстонской интеллигенции (имевшее, кстати, в ряду своих как сочувствующих, так и действительных членов немало русских). Движение носило преимущественно мирный — «песенный» характер. Вообще законопослушные и цивилизованные эстонцы не доставили чрезмерное количество хлопот советскому руководству. Развитие событий по рижской модели (история рижского ОМОНа) не состоялось. Несмотря, кстати, на быстро возродившиеся из небытия «Омакайтсе» и «Кайтселит» (военизированные организации времен гитлеровской Эстонии). Все протекало довольно спокойно. Так же мирно все и завершилось. В январе 1991 года Борис Николаевич Ельцин, первый российский президент, в ходе своего прибалтийского турне подпишет ряд основных правовых документов с новообразованными прибалтийскими республиками.
Эти документы для простоты можно назвать «дарственной» или «вольной», так как они легализовали выход республик из состава Союза под лозунгом национального самоопределения.
Впоследствии сам этот визит в народе получит прозвище «пьяного», а само подписание будет восприниматься как предательство. Кого? — прибалтийских русских, разумеется.
С тех пор минуло 15 лет «незалежного правления». Срок, достаточный для смены возрастного поколения, а также для первых выводов. Каковы же они, уроки новейшей истории?
«Языковая инквизиция»
Одним из первых декретов молодой республики был «закон о языке». Он «изящным движением» превратил массу людей, работавших на благо общества, в толпу сомнительных типов без гражданства, перспектив и прав. Плюс к тому (тут уже идеология подоспела) — в идейных наследников «оккупантов».Не вдаваясь в вопросы исторической справедливости и высокой риторики, хочется все же отметить, что этот закон сочли дискриминационным даже функционеры Евросоюза, обычно более чем лояльные в отношении самоопределяющихся малых народов, особенно экс-советских. При обсуждении вхождения Эстонии в состав Евросоюза этот вопрос был не раз поднят.
Закон устанавливал эстонский язык в качестве государственного, определял категории его знания и выводил необходимые категории для людей разной общественной занятости. Казалось бы, все естественно, но лиха беда начало. Напомним, что закон был принят с основной целью — обезопасить национальные язык, культуру (собственно, саму нарождающуюся государственность) от «враждебного влияния». Сдача экзамена на языковую категорию была вовсе не пустой формальностью. Некогда даже простой булыжник мог стать грозным оружием в руках пролетариата, а уж закону-то о языке «истинный патриот» и подавно найдет достойное применение…
В течение прошедших 15 лет этот закон — изначально не очень дружественный всем неэстонцам — несколько раз пересматривался. В сторону ужесточения. Все это с пересдачами, переоформлениями и переподтверждениями. Небесплатными (ощутимо небесплатными), особенно имея в виду спад экономики в период первых лет постсоветского существования и остановку многих производств, безработицу — преимущественно в среде неэстонцев.
Изначально в законе о языке (в комплексе прочих мер) декларировалось создание специальной организации, блюдущей языковую чистоту. Она и была создана — под именем Языковой Инспекции. В последние несколько лет представители этой правительственной организации стали широко практиковать, так сказать, полевые выезды — языковые экзамены на местах.
В народе Языковая Инспекция быстро превратилась в «Языковую Инквизицию». Понятно почему — такой экзамен может закончиться увольнением работника и штрафом для организации-нанимателя.
Итак, налицо продолжающееся ужесточение национальной политики в отношении неэстонцев. И это с учетом изначального всплеска национализма — сразу после отсоединения. Есть ли у этих процессов какие-то дополнительные объяснения, кроме этнической неприязни, получившей законодательную «прописку»?
Вопросы о более жестких редакциях закона о языке раз за разом поднимались в предвыборных программах политическими партиями. Стоит сказать, что на протяжении последних лет к власти устойчиво приходили партии все более правых убеждений, что проявлялось в путях и средствах решения «русского вопроса». Пресловутый Аугуст Ансип, инициатор переноса памятника Воину-Освободителю, — представитель партии «правых», победившей на последних выборах умеренных «центристов». Победившей, естественно, благодаря своим политическим лозунгам, реализацию которых мы сейчас наблюдаем.
Процитирую наблюдения Райво Ветика, профессора политологии Таллинского университета:
«…данные мониторинга показывают, что в последние годы среди эстонцев растет раздражение от иного мировосприятия и уклада жизни неэстонцев, растет социальное разобщение между эстонцами и русскими, особенно среди самых молодых. Если в 2002 году доля эстонцев, которых раздражали поведение и уклад жизни русских, составляла 46 процентов, то в 2005 году она была уже 56 процентов».
«Оккупация» в прошлом, а обида на русских растет, причем в среде молодых эстонцев. В чем здесь дело?
Обида на русских растет
На смену устоявшимся хозяйственным связям, плановой экономике и гарантированной соцзащите советского времени неожиданно приходят развал экономики, властный и/или криминальный передел и прочие «радости» переходного периода. Именно в такие моменты и разыгрывается «национальная карта». При угрозе извне (или изнутри) лояльный гражданин мобилизуется и послушно идет голосовать, руководствуясь в первую очередь принципом свой -не свой.И вот, пока суть да дело, в стране подрастает новое поколение. Эстонцы и русские.
Молодой эстонец — это, прежде всего, человек европейский. Корни его «европейскости» лежат, кроме всего прочего, и во вполне обозримом прошлом.
Приход Советской власти в Эстонию по окончании Второй мировой войны (или «начало оккупации», по современному летоисчислению) заставил многих эстонцев покинуть родную землю ради берегов Финляндии, Швеции, Норвегии, Канады, Америки и прочая.
Фактически еще с того времени более трети эстонских семей имели родственников за рубежом. Советская власть, кстати, взирала на такое положение вещей без особого трагизма. Прибалтика всегда была «окном в Европу», этаким «советским Западом». Здесь и с продуктами была иная, чем в России, ситуация, и с образованием.
После выхода из состава Союза Эстония быстро стала «своей» среди европейских стран. Человек с эстонским паспортом пользовался правом свободного въезда на территорию стран Шенгенского договора еще до вступления Эстонии в Евросоюз.
Плюс к тому хороший уровень базового образования — еще со времен «оккупационных властей». Не стоит забывать и о том, что достаток средней эстонской семьи был традиционно выше достатка русской, а уж после выхода закона о языке и подавно. А о том, что значила в те времена уверенность в собственном будущем, и говорить не приходится. Без нее любой, даже крупный заработок воспринимается как явление временное.
Вступление в Евросоюз еще более усилило европейские возможности молодых эстонцев — хорошо образованные (особенно по европейским меркам), владеющие языками, имеющие крепкий тыл в лице обеспеченных родителей и социальные гарантии своей страны — они довольно крепко стояли на своих ногах.
Но не все так гладко. Эстонская нация стареет. По неуточненным данным, население Эстонии сократилось с 1 миллиона 560 тысяч (1989 г.) до 1 миллиона 370 тысяч (2006 г.). Средний возраст рожениц неуклонно повышается.
Молодые эстонцы все чаще уезжают из своей страны на ПМЖ в европейские страны, обнаруживая тем самым неготовность защищать верой и правдой завоевания «поющей революции».
Для русских же кроме «Языковой Инквизиции», есть еще одно страшное слово на «И» — ИНТЕГРАЦИЯ. Оно означает «интеграцию меньшинства в легитимную жизнь современной европейской страны». Установлению этой цели способствовало вступление Эстонии в Евросоюз. Европейцы даже включили эстонские программы по Интеграции в свою бюджетную сферу, то есть финансировали ее.
Однако даже в таком хорошем деле не обошлось без своего половника дегтя. Дело в том, что ценности интеграционного процесса довольно абстрактны, а решать приходится проблемы насущные, земные. В итоге абстрактная интеграция плавно переходит в конкретную ассимиляцию. Первый проект о переводе всего образования (даже в русских школах) на эстонский язык предполагал, что уже в 2003 году на 1 сентября дети поприветствуют своего преподавателя не «здравствуйте», а «тэрэ пяэваст». Силами русской общественности реализация этого проекта была отодвинута на 2007 год, однако достигнутая отсрочка уже ничего не меняла. Русские дети учились по специально составленным для них программам (обязательным!) и по специально напечатанным учебникам. Программа, к примеру, устанавливает 6 часов эстонского в неделю и 2 часа русского языка. Все это, проясним, в ситуации неуклонного и даже катастрофического сокращения количества русских школ и качества преподавания. Для примера: в одном из районов Таллина (Ыйсмяэ) в советское время было две русских школы и три эстонских, при том, что количество эстоно- и русскоязычного населения находились друг относительно друга в пропорции 50 на 50 или, возможно, 45 на 55 (с преобладанием русскоговорящих). После провозглашения независимости одну из русских школ закрыли.
Иной «логичный» человек может спросить, какое право мы имеем требовать от национального государства оплаты обучения на языке национального меньшинства и сохранения чужой культуры?
На то есть несколько ответов.
Первый — политико-социальный: в случае, когда иноговорящей оказывается почти половина дееспособного населения, сложно вести разговор о национальном меньшинстве. Второй — общечеловеческий, гуманитарный: любая национальная культура, в том числе и культура этнического меньшинства входит в общемировой культурный фонд. Третий — геополитический: русская культура и русский уклад традиционно считаются толерантными, то есть терпимыми к другим (неэкстремистским) культурам.
И, наконец, четвертый ответ — практический: события современной нам многонациональной Европы дали множество примеров крайних случаев этнического и религиозного противостояния. Все они явились следствием недальновидной или откровенно дискриминационной национальной политики.
Домой возврата нет…
В событиях вокруг памятника Солдату-Освободителю приняло участие огромное количество молодежи — как с эстонской, так и с русской стороны. Что из себя представляет молодой эстонский русский?Советский Союз для него фрагмент детских воспоминаний, не более того. К моменту отделения многие русские семьи насчитывали не одно «эстонское» поколение. Не все сохранили родственные связи с исторической родиной. Первые события после распада СССР, первые шаги эстонского правительства спровоцировали отток русского населения из республики. Однако многие из уехавших возвращались — Родина-мать не признала своих детей. Ситуации с попыткой «пустить корни» на родной земле нередко носили и трагический характер, в Псковской области, например, было несколько случаев поджога домов новоприбывших.
Таким образом, типичный молодой эстонский русский никогда не жил в России, а иногда и не был там ни разу. А если и жил и был, то часто сохранил об этом не самые лучшие воспоминания. «Возвращаться» ему в большинстве случаев некуда. Образование его — даже если оно и неплохое — не позволяет ему конкурировать на равных с эстонцами-погодками (и, кстати, с русскими — в России). А в тех случаях, если все же он получает работу, то его зарплата, как правило, составляет 30% от той, которую бы получал на его месте эстонец.
Плюс к тому постоянный риск увольнения по любому из поводов: недостаточное знание эстонского языка, переформирование (русские вылетают в первую очередь не по какой-то злой воле, а просто из-за отсутствия защищенности).
Экономическую ситуацию в республике можно в двух словах охарактеризовать так: большие промышленные мощности стоят — без дела и сырья. Без работы остается население целых городов, а именно так переселялись когда-то в советское время: вслед за предприятием по распределению приезжали и молодые специалисты, профессиональная элита того времени. Большая часть национальной хозяйственной машины является дотационной (а значит, не производит новых рабочих мест). Финансовая и высокотехнологичная области находятся в частных руках. Там преимущественно иностранный капитал. Эти предприятия — неплохая возможность получить высококвалифицированную работу неэстонцу, однако, увы, эта возможность не для нашего молодого русского, закончившего лишь среднюю школу, по урезанной программе. Там ждут классных специалистов, что предполагает, естественно, наличие высшего образования. Много рабочих мест производит тур-индустрия, однако речь идет о не очень квалифицированной работе, в основном — без перспективы роста.
Немалое количество русских все же устроилось: кто-то работает «с Европой», кто-то — «с Россией», многие меняют фамилии на эстонские (ходит много анекдотов на эту тему), многие отдают детей в эстонские детские сады и школы и искренне удивляются, если им предлагают, скажем, детскую книгу с русским… даже не текстом — параллельным переводом. — Зачем? В принципе уровень жизни у этих людей не низок, и они уже вряд ли поедут в Россию.
Но все это касается исключительно старших родственников молодого эстонского русского, а не его самого. Его же ситуация — особенно в свете постоянно усиливающегося давления на национальной почве — довольно тревожна.
По данным учета наркозависимости в молодежной среде, 90% наркоманов русские или русскоговорящие. Разница между достатком русской и эстонской семей подтверждает неравенство распределения доходов: на одну эстонскую семью приходится в среднем 2 автомашины, на русскую — 0,5.
Даже при условно свободной нише низкоквалифицированного труда (эстонцы, как правило, не идут на эти работы) остаются проблемы политические, негативные тенденции в которых стали постоянной величиной. Да и вопрос национального самоуважения никто не снимал со счета. Каковы гарантии, что следующий пришедший к власти одним указом не низведет тебя на тот уровень, на какой пожелает?
Будьте дипломатичнее, господа дипломаты!
Для кого-то статуя Бронзового Солдата на Тыннисмяги — фронтовая память, для кого-то — культурный памятник, а для кого-то это просто последний рубеж, после которого отступать уже некуда.Попытка правительства Ансипа претворить Закон о памятниках и культурных сооружениях в жизнь всколыхнула многие общественные и политические силы — в том числе, конечно же, и в России.
Ситуация, однако, чревата скорее многочисленными спекуляциями на предмет национальной гордости, чем осознанием реальной проблемы.
Можно и так посмотреть на происходящее: эстонцы цивилизованный народ. Сам закон о памятниках не содержит в себе ничего ужасающего — он просто отдает ведение памятниками из рук городской администрации в руки федеральных властей. Но, по сути, это напоминает карикатуру времен американской войны во Вьетнаме: американский военный чин говорит, протягивая руки: «Я не убийца, разве вы видите пятна крови на моих руках? А наши бравые парни так же чисты — они ведь только выполняют приказ».
Кроме того, несмотря на удивительную для рядового россиянина лояльность к собственному правительству, эстонцы вовсе не однородны в отношении к русским и России вообще и к истории с Бронзовым Воином в частности.
Например, накануне всем известных событий группа профессоров ведущих ВУЗов республики опубликовала открытое обращение к премьер-министру А. Ансипу, в котором предостерегала от намеченных действий в отношении памятника из-за «непрогнозируемых последствий». Проэстонские СМИ, разумеется, тут же поставили пахнущее свежей газетной краской клеймо — «предатели» и «трусливые шестидесятники».
Даже сестра бравого премьер-министра Эве Оса (урожденная Ансип) не сочла для себя зазорным опубликовать в «Молодежи Эстонии» следующий отзыв:
«Я не вижу гордых героев в тех, кто снес с Тоомпеа солдата, вылепленного скульптором с модели-эстонца.
Меня неодушевленные вещи не волнуют, пока не падают на голову или пока я о них не спотыкаюсь. Все связанное с образами находится у людей в голове, между двумя ушами, и напоминает мне веру в гороскопы. Люди с неустойчивой нервной системой или короткой социальной памятью могут чувствовать себя «чистопородными истинными эстонцами», когда свой гнев направляют на тотем.
Мой свекр, как многие эстонские парни, по году рождения попал в Красную армию, семью моей свекрови депортировали, мой отец оказался слишком юн, чтобы быть на войне (родился в 1930-м). Что же — я должна ненавидеть свекра? Свекровь его не ненавидела, до того, как сойти в могилу, они вместе сумели вырастить троих детей и сыграть золотую свадьбу. Аналогична семейная история многих, вероятно, большинства эстонских семей. В том числе и у «чистопородных».
Сказано вполне определенно.
Есть, однако, еще и вторая сторона баррикады — российская.
Мы не один раз уже слышали из уст очень уважаемых людей разного рода уверения в том, что «будут приняты самые жесткие меры», что «не допустим» и, конечно, «защитим завоевания». Но создалась в некотором роде парадоксальная ситуация: дело в том, что чиновники и политики-антагонисты двух стран, грозно и с патриотическим блеском в глазах взирающие друг на друга через ограждения российско-эстонской границы, «выпускники» одной и той же политической школы. Фактически все они в прошлом более-менее состоявшиеся функционеры советского или партийного аппарата. Каждый из них является все-таки функционером, то есть управленцем, нанятым на службу. Российские чиновники получают зарплату из «закромов России», а эстонские — из «евросоюзного котла». По кому же тогда ударят грозно заявленные «жесткие экономические санкции»?
Как уже говорилось, Эстония находится в сфере европейского экономического пространства, а большая часть хозяйства застрахована от резких колебаний рынка европейскими дотациями. Это значит, что метод «тонкой дипломатии» по модели «отключим газ» и прочие силовые методы могут сработать с меньшей эффективностью, чем обычно. Хочется призвать наших дипломатов именно к дипломатии, которую в данном случае следует понимать как умение обстоятельно, последовательно и мудро выстраивать политические отношения.
Пока же политики с обеих сторон принимают угрожающие позы и обмениваются дипломатическими ударами, увлеченно пиаря сами себя и зарабатывая очки-бонусы для своей дальнейшей карьеры. Эта игра не только бесполезна, но и вредна. Во-первых, тем, что не только не решает истинных причин конфликта, но и стремительно уводит от них общественное внимание. Во-вторых, тем, что ставит обе стороны в ситуацию «вынужденного хода», когда (в соответствии с создавшимися правилами игры) одна из сторон неминуемо должна потерять лицо… тем самым навязывается своего рода «силовой покер».
Повторимся, будьте дипломатичнее, господа дипломаты!
Время собирать разбросанные камни
К сожалению, единственные, по кому ударят силовые «санкции», — это те же самые эстонские русские — те, кто связан с Россией либо родственными, либо деловыми, либо культурными связями. Таможенник, который раньше преувеличенно реагировал на русских из Эстонии, теперь будет вымогать материальные средства с ощущением выполненного государственного долга.Стоит отметить, что большая часть культурных и научных инициатив из Эстонии в Россию (редко наоборот) осуществляется частными усилиями конкретных людей. И в основном, за счет личных связей.
Красивые слова о поддержке соотечественников, мелькнув раз в предвыборных программах, редко потом приводят к конкретным результатм.
Хочется еще сказать, что независимо от того, как решится вопрос с Солдатом-Освободителем, основная проблема останется и еще не раз даст о себе знать. Под прицелом сейчас молодые русские, которые постепенно — под влиянием искусственно создаваемых условий и с немецкой методичностью претворяемых в жизнь установок — действительно превращаются в тех, кого в них видят националистски настроенные эстонцы — необразованных, низкокультурных людей, способных выполнять лишь малоквалифицированную работу. Во власти России сейчас оставить их и дальше заложниками чужой политической воли или все-таки попытаться восстановить оборванные связи — хотя бы культурные. Сейчас вполне подходящее для этого время — время собирать разбросанные камни.
