 |
| Русское Воскресение | Епископ Афанасий (Евтич) | 07.05.2007 |
КАЖДЫЙ НАРОД — «НАРОД ИЗБРАННЫЙ»
Безусловно, библейский народ, Израиль — особым образом избранный народ Божий, но это не значит, что любой другой народ на земле не является Божьим народом и по-своему — богопромыслительно — избранным народом. Ибо мы верим в Божий промысл об исторической жизни и пути каждого народа, верим в Божий спасоносный план — «домострой» (икономию) — для каждого народа и каждого человеческого существа. Об этом свидетельствует нам Святое Откровение, особенно слова Апостола Павла, сказанные народу-многобожцу в Афинах: «Бог, сотворивший мир и все, что в нем…, Сам дающий всем жизнь и дыхание и все. Он от одного (человека, или: одной крови) создал всякий народ человеческий /все народы человеческие, чтобы жили по всему лицу земли, и предопределил назначенные времена и границы их проживания — дабы они искали Бога, не коснутся ли Его и не найдут ли Его, хотя Он и не далеко ни от кого из нас; ибо Им живем и движемся и существуем…, ибо мы и род Его» (Деян. 17, 24−29).Каждый народ, значит, является «призванным» и «избранным» народом Божиим, так как сотворен Богом и призван к историческому существованию и жизни, дабы искал Бога и Ему, в своем историческом времени и на своем географическом пространстве, приносил свои плоды. Ибо, как сказал Владимир Соловьев, «идея того или иного народа — не то, что он сам о себе думает во времени, а то, что Бог думает о нем в вечности». В этом, значит, смысле и сербский народ есть народ Божий и по-своему избранный, хотя это не означает, что и любой другой народ на земле не является также народом Божиим и народом избранным.
Как я уже отмечал, нелегко вести речь о сербском народе и его духовной жизни на протяжении истории и сейчас. «Легче, — отмечает сербский поэт Момчило Настасиевич, — решать многие метафизические проблемы, чем говорить о человеке и движениях его души». Посему искренне признаюсь, что эта задача превышает мои возможности и способности. Намного более значительный, чем я, представитель сербского народа, сербский характеролог и духовник, епископ Николай Велимирович верно сказал: «История сербского народа — особенно духовная история — не может писаться лишь словами или чернилами, но и кровью, и слезами сердца».
И все же я попробую изложить собственное видение моего народа, опираясь, с одной стороны, на то, что о сербах сказали и написали наши и иностранные знатоки сербского народа (Негош, Вук, Миличевич, Йиричек, Геземан, Маретич, Цвиич, Эрделянович, Дворникович и другие, а также многие сербские писатели, поэты), а с другой стороны, используя то, что о духовной жизни сербов свидетельствуют истинные духовные представители этого народа (Сербские Святители, Мученики, Подвижники и остальные Богоугодники — от Святого Саввы, Святого Лазаря и до диакона Аввакума, владыки Николая и отца Иустина). Разумеется, при этом я использую также народные песни и прочие фольклорные произведения, равно как и многие, записанные и незаписанные, предания и свидетельства самого сербского народа.
ИЗ ОДНОГО ДЕРЕВА ИКОНА И ЛОПАТА
Начать мне хотелось бы с одной старой сербской пословицы: «Из одного дерева икона и лопата бывает». Пословица эта (вообще-то, подобная одной греческой пословице из Понта) богата духовным, причем христианским, содержанием, ибо она дает нам повод вспомнить основные христианские истины о человеке вообще. Первая из этих истин — что человек, как личностное, разумное, свободное и общественное существо (а соответственно и определенный народ), создан Богом и что его Богом сотворенная природа в сущности своей есть положительна, так как богообразна. Об этом нам ясно свидетельствует и библейское Откровение (1Быт. 26−28; 2,7), однако оно нам сразу же напоминает и об отличии богообразной данности в природе человеческой (сотворение человека «по образу» Божию) от богоподобной заданности, т. е. богоподобного предназначения человека (замысел Божий, чтобы человек был «по подобию» Божию). И древнееврейский оригинал, и старый греческий перевод (Септуагинта), и наш славянский перевод сберегли это различие между «образом» и «подобием» Божьими в человеке (славянское: по образу — по подобию), что православное богословие и православная духовность рассматривают как теологическое богатство христианской антропологии, ибо таким образом выделяется и значение природных дарований, значение Богом данных потенциалов природы человеческой, и значение для человека и его духовного роста собственной свободной деятельности, свободного соработничества с ему предназначенной и данной божественной благодатью, необходимой для полной и подлинной духовной жизни человека.«Из одного дерева икона и лопата бывает» — это значит, что в распоряжении человека его собственная, Богом данная ему, природа как хороший материал, но от деятельности (подвижничества) и свободы человека зависит, сделает он из себя обычную лопату или даже что-то худшее, либо же создаст из себя святую икону (живой образ Божий), которая встроится в святой иконостас Царства Небесного (Ср. и с такой народной пословицей: «Одна коза окотится двумя козлятами, но от одного кожа пойдет на бубен, а от другого — на Евангелие»). То, что названо последним, человек может осуществить только в своем свободном и по любви соработничестве с Богом, в синергизме с благодатью Божьей, которая единственно и гарантирует настоящую духовную жизнь.
Истина о богосотворенности и положительности, богообразности человеческой природы — это первая антропологическая истина, и она значима по отношению к сербу (и как природному человеку, а тем более как христианину). Но природа человека-серба есть природа падшего Адама, и это — следующая антропологическая истина нашего духовного опыта. Падение человека, падшесть человеческой природы, которую все мы, люди, наследуем уже по рождению и проявляем своими свободными делами, т. е. грехами, есть несомненная реальность нашего, сербского, исторического существования и жизни. Между тем падшесть человеческой природы, хотя ее и нужно со всей серьезностью брать во внимание, когда речь идет о духовной жизни, не означает полной утраты образа Божия в человеке, утраты богообразности как данности в самой природе, а означает помрачение и умерщвление живого образа Божия в человеке, означает утрату человеком способности жить полной Богом данной природной (нормальной, духовно здоровой, спасоносной) жизнью, немощь человеческую в осуществлении богоподобия, т. е. своей подлинной духовности (облагодатствования, обожения человека) как своего конечного предназначения.
Третья истина о человеке — это истина о безусловной потребности спасения человека, а также и возможности спасения каждого человеческого существа под солнцем и каждого народа на земле, того и такого спасения, ради которого Бог послал в мир Сына Своего — Христа Богочеловека, Который и осуществил спасение человека Своими воплощением, смертью и Воскресением и дарованием человеку Духа Святого, который впоследствии в Церкви обеспечивает любому человеку и любому народу, в любое историческое время и на любом историческом пространстве, избавление от грехов и возрождение в новую духовную жизнь по Богу, в новую духовную (= в Духе Святом) жизнь во Христе. В свете этих трех основных христианских антропологических истин следует рассматривать и человека-серба и его духовную жизнь. Без этого сербская, да и любая иная, антропология будет лишь голой натуралистической этнологией и социологией. Посему нужно изучать как природного серба, так и благодатного серба, а тогда и увидеть, кто из себя сделал обычную лопату, а кто — святую икону Божию.
ПРИРОДА И СУДЬБА СЕРБСКОГО НАРОДА
Начнем с природы сербского народа и ее характерологии, чтобы затем повести речь о духовной жизни православных сербов, особенно сербов Святых.Сербы, славянское ответвление или племя, из большой семьи славянских народов, двинулись, пришли и заселили это открытое со всех сторон место на Балканах — «между Востоком и Западом» — в те исторические времена и на том географическом пространстве, которое им Промысл Божий предопределил, но которое и сами они заняли, освоили, собою заполнили. (Это означает не какую-то «предестинацию», а только Божие промышление и Божию «судьбу» (славянское обозначение библейских судов Божиих), и в этом смысле сербский народ верит в судьбу Божию о себе, т. е. в свою драматическую роль в общем замысле Божием, без которого ничего не происходит, но и этот суд Божий происходит по свободе и заслугам человеческим. (Влияние мусульманского «к ' смета» и восточного фатализма у сербов никогда не было определяющим). Придя на Балканы и живя на них, сербы ощущали и неизбежные влияния со стороны народов, с которыми, вольно или невольно, вступали в контакт, а также влияние геофизического пространства и поднебесья, равно как и своего исторического времени, в которых они жили и боролись, страдали и творили. Однако эти исторические и геоклиматические условия, которые в любом случае оставляют свою печать на каждом народе (о чем обстоятельно и научно писали сербский ученый Йован Цвиич со своей этнографической и антропогеографической школой, что мы не оспариваем и не отвергаем полностью), не имели определяющего влияния на сербский народ. Ибо основной истиной характерологии определенного народа, в данном случае — сербского, является все-таки отношение к Богу, в данном случае — ко Христу как Богочеловеку.
До прихода на Балканы сербы не были христианским народом: в евангельскую веру они крещены после прихода и расселения по своим нынешним краям, причем постепенно, на протяжении почти двух веков (до этого они воевали против христианской Византии — известны осады Царьграда и Солуни, но в этих войнах изнутри были побеждены: Святая Богородица и святой Димитрий покоряли их постепенно Христу). Крещены сербы от православной Византии, и эта православная византийская печать прочно осталась на сербском народе. А это означает, что сербы принадлежат к Восточной «Иерусалимской» Церкви, «восточной иерусалимской вере» (как многократно говорится в древних текстах, а в новое время — в Карловацкой митрополии). В большинстве случаев сербы крестились добровольно и добровольно пошли во служение Христу. Это примечательно характеризует в своей работе «Сербский народ как Теодул» владыка Николай (Велимирович): «Мы, сербы, хорошо знаем только свою крещеную историю. Наше языческое, дохристианское прошлое без ясности и без славы. Исторический путь сербского народа до принятия веры Христовой был неопределенным, извилистым, не освещенным светом смысла и цели. С начала принятия Христианства этот путь начинает избавляться от кривизны и вытягиваться в одну прямую линию… Сербы крестились по своей свободной воле, были добровольцами. Добровольность, с которой сербы приняли веру в Христа, стала и остается основным мотивом и необходимым условием для всего, что свято, героично, благородно, созидательно и гармонично во всей нашей крещеной истории… Как дождь на сухую землю — так действовала вера Христова на сербскую душу. Вся слава сербская в периоде нашей крещенной истории. Эти века христианства для сербов представляют беспримерную эпопею кристаллизации личного и национального характера, эпопею труда, борьбы страдания и славы. Все в знаке креста и свободы. В знаке креста — значит в зависимости от Бога, в знаке свободы — значит независимости от людей. А основная и непрерывная линия сербской истории за последние 800 лет может быть выражена в двух словах: служба Христу — Христодулия. Христос для сербов был самим смыслом жизни и борьбы, страдания и умирания, и свободы, и обновления, и труда. Смысл Церкви, смысл государства, смысл семьи, смысл человека и народа».
Приведенные слова епископа Николая содержат в себе истину для многих настоящих сербов, прежде всего сербских святых, но для многих отдельных представителей сербского народа в этих словах много того, что лишь желанно. Не все сербы одинаковы. Многие из того же Богом данного материала сделали себя святыми иконами Божиими, стали живыми богообразными личностями, богоносцами и христоносцами, тогда как другие, из того же опять материала, сделали себя грубыми лопатами, а то и опасным оружием, иногда даже в чужих руках, а это значит, что вдвойне опасным для себя и для своего народа. Но каков тот «материал», которым серб располагает, какова природа серба и каковы его природные и приобретенные особенности?
ДУШЕВНЫЙ НАРОД
Мудрые и ученые люди, изучавшие и описывавшие сербский народ (этнологи, этнопсихологи, характерологи, социологи, историки, философы и специалисты по этике, равно как и писатели, поэты) в своих описаниях и оценках сербского народа не всегда во всем сходились, но их характеристики в основном приближались к тем, которые сам сербский народ выразил в своих фольклорных произведениях и песнях, в народных обычаях и в характере народной жизни. Наш известный этнолог Йован Цвиич и его школа говорят в основном о существовании трех сербских этнопсихологических типов: динарский, центральнобалканский и паннонский, из которых динарский является и преобладающим численно, и наиболее выразительно сербским. Уважая данные результаты, мы все-таки не будем придерживаться такой классификации, потому что и по собственному признанию Цвиича число вариантов в этих типах весьма велико, типы соприкасаются и взаимопроникают, особенно в результате многочисленных переселений и миграций сербов. Неизмеримо также число и личных вариантов, персональных особенностей каждого человека, с чем теолог должен серьезно считаться. Но поскольку человек и как личность все же принадлежит к определенному народу, то, разумеется, и каждый серб несет в общем признаки своего, сербского народа.Не из романтических мотивов, а на основании реального опыта правомерно указывалось и указывается на природную доброту сербского человека, на почти голубиную его кротость и миролюбивость еще в давние славянские времена. Отмечалась также сербская терпеливость и готовность к жертве, его явно выраженная замкнутость в себе — «терпеть и втянуть душу в себя» (Душу у се, па трпи! — Душу в себя, и терпи!) — позиция душевной кротости, но и осторожности, позиция какой-то более глубокой внутренней жизни, которая склоняет к обороне, иногда и чрезмерно — к пассивности более, чем к размаху, к свету и жизненному окружению (В. Дворникович).
Сербы — люди с глубокими чувствительностью и симпатиями, иногда мягкие, жалостливые и милосердные; как следствие этого — глубоки у них чувства справедливости, правдолюбия и милосердия, а отсюда готовность к жертвам и самоотверженности. «Перед чужими большими бедами эти люди забывают о себе и своих собственных бедах» (Цвиич). Для таких людей, сердечных и совестливых, сербский народ имеет особые именования: душевници, савесници (= душевники, совестники) — это слова, обозначения, которые датируются еще эпохой династии Неманичей. Такие люди защищают справедливость от несправедливости и борются за «Божию справедливость», даже если сами терпят и страдают. Йован Цвиич говорил о «воинских доблестях» сербского народа, но это не значит, что данный народ хоть чем-то подобен, например, германскому народу. Ибо по своим исходным данным сербский народ не имеет вообще агрессивности, стремлений завоевывать и подчинять, и его история это убедительно показывает, так как она была историей не завоеваний, а в основном историей терпения и страдания, историей борьбы за свободу, особенно в новые времена. «Это была не жизнь народа, который захватывал, а жизнь народа, который освобождался» (Д.Васич. «Характер и менталитет одного поколения»). В этом терпении и страдании под турками, во время I и II восстаний, в годы балканских войн, Первой и Второй мировых войн сербский народ проявил сверхчеловеческую силу терпения, жертвенности и смирения, так что с полным правом сербский сын Никола Тесла сказал: «Наш народ проявляет такую нравственную силу, что нам осветляет лицо перед миром» (Подобное свидетельствуют и многие западные союзники сербов, от времен Карагеоргия до мировых войн, особенно во время сербской албанской Голгофы, прежнего и нового сербского Косова).
В том, как переносились страдания и мучения, часто и до всенародного унижения, есть некий своеобразный «сербский инат» (инат — упрямство, стремление действовать наперекор, вопреки — И.Ч.), но есть и нечто, что можно назвать, и называлось, «райетинской особенностью» (от ра j, а — хр и стиане, подданные Турции), свойством пассивной храбрости — замкнутости в себе и выдержки. А это опять-таки раскрывает имеющиеся у сербов скрытые внутренние резервы жизненной силы и непобедимости, что на самом деле и было: евангельской этикой терпения сербы часто в истории побеждали своих победителей и своих хозяев-угнетателей. В этом терпении есть нечто от «жизненной биологии слабейшего», скажет Дворникович, но это психологическое толкование все-таки недостаточно для объяснения того, чт? у сербов является более глубоким, сильным и возвышенным, чт? сербов поддерживало и удержало, и чт? полнее всего отразилось в Косовском предании, сербском христианском косовском этосе и определении, по-которому сербский народ жил и до сих пор еще живет.
Вот некоторые примеры терпения времен турецкого владычества:
Спрашивали турка:
- Что такое райя?
- А это, — отвечал он, — то же, что и трава: чем больше ее косишь, тем
больше растет.
Или второй пример:
Спрашивали райю:
- Что вообще вы обязаны отдавать аге?
А райя отвечает:
- Нет времени перечислять все, что обязаны отдавать, но можем сказать,
чего не отдаем.
- Что?
- Душу.
Этот весьма характерный ответ раскрывает глубинный жизненный опыт сербского народа, обретенный в терпении и страдании Бога ради и души своей ради. Единственно боголикая душа не может и не должна отдаваться в жертву. Здесь выразительно раскрывается не только «природная» душа серба, но и, прежде всего, христианская душа его: «Терпи душа Бога ради». Или, согласно другой пословице: «Претерпевший спасен, во всяком случае блажен». Ибо: «Кого Бог любит, того и наказывает» и «Кто претерпел до конца, спасен будет». Тяжелые испытания и страдания выучили серба и утвердили его в вере в Бога и в справедливость Божию. Это широко известная вера серба в справедливую судьбу Божию, которая миром правит, и потому сербский народ в своих справедливых и несправедливых, заслуженных и незаслуженных страданиях и мучениях всегда смотрел в горние выси, в небо, на Судьбодателя и Правдодателя Бога, на Его вечную и последнюю Справедливость. Эта сербская вера в Божию справедливость, то есть до предела вера в Христа Распятого, но и Воскресшего, выражена лучше всего и лаконичнее всего в известном стихотворении Алексы Шантича «Мы знаем судьбу» (о котором по праву сказано, что это «сонет сербского народа»): «Мы путь свой знаем — путь Богочеловека». А еще в стихах Петра Негоша: «Страдание есть креста добродетель, а надежда связывает душу с небом… Крест нести нам суждено, воскресения не бывает без смерти».
ПЕЧАЛЬНЫЙ НАРОД
Указанные характерные особенности сербского народа лучше всего выражаются в сербской народной поэзии, лирической и эпической, но более в последней. Народная поэзия — самое полное выражение души и характера сербского народа. Как говорил еще Яков Игнятович: «Для серба его песни — зеркало. Сербская песня является отчетом сербства перед миром… С этой песней и при всех бедах не пожелаешь быть иным, чем ты есть. Я не хочу этим сказать, что другие народы хуже. Те народы значительны в счастье, серб значительным в несчастье, а ведь легче быть значительным в счастье, чем в несчастье. Лишь в несчастье познается душевная сила как человека, так и народа».В сербском народном эпосе более всего проявился новославянский балканский, динарский, тип серба — серба-героя и страдальца «за Крест Честной и свободу золотую», но эпически-патриархальные черты сербам присущи с давних времен еще, и поныне в народе они сохранились. Многими замечено, что в сербских песнях — и лирических, и эпических героических — много печали и грусти. На это указывали еще византийские хронисты. Так, известный византийский историк и философ Никифор Григорас в XIV веке писал, что сербы пели, подпевая один одному через горные ущелья и котловины, и, по его словам, «были это печальные мелодии с особенным эхом в пропастях и стремнинах». Подобное отмечал и польский поэт прошлого века Адам Мицкевич, равно как и ряд наших и зарубежных исследователей народной поэзии позднее. Печальные и жалобные мелодии сербских народных песен мы и сейчас отмечаем, ощущаем, если доводится слышать звуки сербских гуслей и пение гусляра. Гусли — в общем-то аскетический и страдальческий инструмент, они больше причитают и оплакивают поражения, чем воспевают триумфы и победы (С.Винавер), и потому не удивительно, что под гусли лучше всего воспеты косовская и шумадийская борьба, страдания времен князя Лазаря и вождя Карагеоргия. Гусли и сейчас, хотя менее, чем прежде, живы в сербском народе, ибо жива и неизбывна сербская «историческая печаль», являющаяся результатом не одного исторического периода. «Посредством стародавних звуков гуслей отзывается не только одна историческая эпоха и не только дух одного общественного класса, но и более глубокая конституция души и характера сербского, души, которая именно таким образом реагировала на определенную долговременную жизненную судьбу и на среду» (В. Дворникович).
Впрочем, и сербский гуслярский десятисложный размер является своеобразным выражением печали и боли, своеобразным «стилизованным плачем». Великий сербский поэт Петр Негош и современный наш поэт Матия Бечкович, а также ряд других знатоков сербского народа и его языка правомерно констатируют, что «десетерац» (десятисложный стих — И.Ч.) — это, по сути, естественное выражение нашей речи, выражение психической органичности и тональности всего народа, эпически патриархального и печально-мужественного. Определенный тон печали присутствует также в сербских лирических песнях. Это некая прастарая грусть, своеобразный «плач из далека», что-то от ностальгии, полной чувстительности и сдержанного рыдания, эмоций, скрытых в исстрадавшемся сердце, что можно заметить и во внешности, на лицах многих сербов как прежде, так и сейчас (Недавно один исландский поэт, после месячного пребывания у нас, опубликовал в Исландии статью под заголовком «Печальный народ»). Психологи эту черту характеризуют как меланхолию, соотносимую с приглушенной страстностью (Дворникович), но такого, пусть и верного отчасти, определения все-таки недостаточно, чтобы нам объяснить печаль души серба. Не потому, что сербы лишены страстей, что они бесстрастные люди, а потому, что это лишь часть истины о человеке-сербе. Подвижнический (аскетический) опыт сербов-христиан, прежде всего облагодатствованных Святых Сербов, свидетельствует нам, что и у сербов присутствует «печаль этого мира», поскольку у сербов и среди сербов существует немало неизжитых и неперегоревших страстей, отчего неочищенная печаль и скорбь постоянно сопровождают и питают их.
Однако тот же опыт показывает нам, что у сербов существует и печаль-тоска «по Богу». Существует определенная извечная печаль в человеке, издревлий плач Адамов — всечеловеческая ностальгия по утраченному раю, и она, слава Богу, все еще присутствует в душах и сердцах сербского народа. Поэтому сербам всегда свойственны искренние человеческие плач и покаяние, о чем свидетельствуют и народные героические песни, в которых это может показаться и неожиданным. Поэтому еще Святой Савва советовал сербам: «Берегитесь, чтобы вас не задушила этого света прелестная печаль (=жалость)… Посему всегда любите покаяние, исповедание грехов своих и плач над ними: любите смирение и праведность… чистую жизнь, Богу угодную». Подобный пример поучения и духовного опыта представляет также «Слово любви» деспота Стефана Сербского. Много поучительной печали и небесной ностальгии содержат также старые сербские записи и надписи, которые Л. Стоянович собрал, а М. Пантич Суреп столь творчески прокомментировал в своем печальном эссе «Когда живые завидовали мертвым».
НАРОД ЧЕЛОВЕЧНОСТИ И ДОБЛЕСТИ
Во всех сербских эпических песнях, таким образом, достаточно печали, однако имеется и еще что-то, не менее сильно выраженное — и это дух свободы, доблесть и героизм, мужество и человечность. Еще старая народная пословица запечатлела истину: «Трудно врагу, если герой заплачет», а это касается прежде всего духа и характера сербской эпической поэзии, а также души серба вообще. Сербский народ искони был мужественным народом, что в своей многовековой борьбе за свободу показал и засвидетельствовал бесчисленное множество раз — «от Косова до нынешних дней». Стихи Негоша: «Гнев праведный — оружие справедливости» и «Но т и ранству стать нагой на шею, привести его к познанию справедливости — это самая святая человеческая обязанность» или стихи Алексы Шантича: «Народ этот умирать привык, в смерти своей чтобы найти избавление… Волы ярмо терпят, но не люди, Бог свободу даровал человеку» выразительно свидетельствуют о героическом и свободолюбивом характере сербского народа, от Милоша Обилича и Марка Королевича до Карагеоргия и воеводы Мишича. Это сербское рыцарство, не столько в духе западных рыцарей феодальной эпохи, сколько в духе раннехристианских «святых ратников», т. е. борцов за справедливость Божию и мучеников за «Крест Честной и свободу золотую», свидетельствует о том, что сербы никогда окончательно не становились «райей», не подвергались влиянию «райетинского духа», ибо эта «райя» умела подниматься «как из земли трава» и таким образом, когда потребуется, проявить свой дух свободолюбия, которым полны наши героические песни и который питал наши героические сражения против всех завоевателей и оккупаторов. О сербах-динарцах Йован Цвиич справедливо говорит: «Эти люди, даже и женщины, имеют черты, которые выдают благородную печаль и которые даже выглядят как побежденные печалью, могут вдруг стать сильными, как львы». Эта сила львиная, а также терпеливая свободолюбивая твердость сербов особенно проявилась в борьбе против турок, более всего во время восстания под предводительством Карагеоргия, который «Сербию крестом перекрестил» и поднял бедную райю — «ибо кровушка (невинно пролитая под турками) из земли ключом забила, пора пришла, значит, воевать, за Крест Честной кровушку проливать».Сербское свободолюбие и благородное мужество более всего и полнее всего проявилось в нашем сербском Косовском определении, когда трагизм поражения и страданий, пережитые как сознательная жертва за веру, а естественное человеческое мужество превзойдено христианской крестновоскресной мистерией мученичества ради Царства Небесного. Оттуда в сербском косовском эпосе этот свободолюбивый взлет веры и надежды, взлет, который и при историческом поражении не теряет дыхания и духа, а с чувством моральной победы призывает сербский народ славить славу Божию: «Пейте, Сербы, во славу Божию, и христианский закон исполняйте: хотя мы потеряли царство, души наши давайте не терять».
Итак, в сербском народном эпическом характере мощно присутствуют слободолюбивая воинственность и доблесть, сильное чувство народной чести и гордости, совести личностной и национальной чести и достоинства человеческого. Это отметил Станислав Винавер: «Сербский народ своей поэтической, эпической традицией так воспитал память в мозгу, в сердце и душе своих представителей, что все сербы непоколебимо, в любой момент и в любой ситуации своей жизни, имели ясное представление, кто они: причастны к истории, принадлежат к древнему племени, которое должно, как только возможность представится, завершить свои прерванные, запутанные дела на этой земле». Приведенная констатация лишь частично верна, и она ни в коем случае не означает, что сербы имели или имеют мстительный характер (существовавшая ранее кое-где кровная месть в основном была результатом внешнего, албанского влияния), а означает в веках сохранившийся сербский свободолюбивый дух, бесчисленное множество раз проявленный после Косова, а особенно под предводительством Карагеоргия. Показательна речь Карагеоргия, произнесенная перед повстанцами в Орашце, на Сретенье 1804 года: «Братья мои, вы видите, что турки-янычары творят… Видите, как ничто наше не оставляют в покое — ни наши церкви, ни монастыри; видите, что злодеи и беззаконники с нашими дочерями, сестрами, невестками и молодыми женами делают. Это, братья, невозможно больше терпеть… Я полагаюсь на Бога милостивого, Который наши горькие беды видит, что Он нам в помощь будет».
КОРОЛЕВИЧ МАРКО И БOЛЬШИЕ, ЧЕМ ОН
Ярким примером этой характерной черты сербов был Марко Королевич, которому народ присвоил все рыцарские свойства и общенародные устремления. Марко отстаивает правду, веру, честь, народные святыни и обычаи; он требует человечности и уважения, защищает слабых и немощных, помогает церквам, монастырям и беднякам. Марко борется против бесчеловечности, устанавливает справедливость «не по отцу, не по дядьям, а по правде Бога истинного» и т. д. Марко при этом, хотя геройством обладает как никто иной, имеет благородство признать, что есть герои больше его: он, как христианин, готов также признать свои провинности, ошибки, готов искренне покаяться, ибо все-таки «грех кровушку проливать». Марко «широк, как народная душа». Однако все же благороднее, нежели Марко, трагичный косовский герой Милош Обилич — как жертва веры и верности; он более чист и более христианин, чем Марко. А благороднее и больше по сравнению и с Марком, и с Милошем — Евросима, мать Марка, и Мать Юговичей, а особенно Святой великомученик косовский князь Лазарь. Для них во всем трагизме косовском, да и в физическом поражении и смерти, «все свято и благородно было», тогда как это не всегда можно сказать о Марко Королевиче, что народный поэт ясно ощущает и показывает. Ибо, по народной песне, Марко Королевич имеет не только сербские достоинства, но и сербские недостатки — нашу «распущенный и проклятый нрав» (как говорит Марко Маркович). Марко склонен к ссорам и упрям, своенравен и задирист, яростен и вспыльчив, каким серб иногда бывает; Марко может делать наперекор и туркам, и себе самому; способен напиться и делать глупости. Для народного поэта Марко — не какой-то «сверхчеловек» и не «герой ради геройства». Наш народ никогда не создавал культа геройства как такового, культа голой силы — какого бы то ни было «сверхчеловека». Поэтому для сербов идеал воплощали не Марко Королевич или Старина Новак, т. е. герои и гайдуки, а были для них идеалом страдальцы за правду и веру — Святители, Мученики и подвижники во имя Христа Бога. Ибо «лучше лишиться головы, чем принять грех на свою душу». Потому и сербская народная поэзия насквозь проникнута христианским духом, причем именно православным церковным духом. «Народная песня без Церкви и вне Церкви не могла бы и появиться, и дело здесь в духовной связи народа с Церковью, а не в какой-либо социальной или экономической обусловленности» (Марко Маркович). Вот чем именно обусловлено то, что сербские народные песни проникнуты — еще более, нежели героизмом — духом человечности, христианской гуманности и богообразности.Вот что о сербском понимании человечности и геройства свидетельствовал Марко Милянов, известный сербский герой нового времени (сам себя он считал сербом), который лично был последовательным сторонником и защитником такого христианского человечности и геройства. Он считал, что геройство — победить другого, тогда как человечность — победить себя ради другого. Человечность заключается в добродетели терпеливости и самообладания, в жертвовании себя «за общую и Божию правду». О двух своих героях Марко Милянов говорит: «Они много героических воспоминаний в народе оставили, причем не о диком и зверском геройстве (определения очень показательны — А.Е.), а о смиренном, полном набожности и великодушия». Своему же племяннику М. Милянов оставил завет не скрывать пороков своего племени, как и доброделей, а также всегда указывать на то, что «должно чинить полезное для народного развития и Божией правды», ибо как раз это является настоящей добродетельностью и «Божиим благом, которое нам душу и сердце радует».
«Дворцов не имеем, но церквами и монастырями засеяны»
О той же христианской моральности и гуманности сербского народа в его понимании подвига человечности и героизма свидетельствует Исидора Секулич: «И героическая личность, и героическая жертва, согласно нашей народной песне, служат в первую очередь не государству и престижу, а служат как светлый пример человеческий, чтобы жизнь человека исправить. Религиозность в нашем народе судила справедливо: что в человеческом нет совершенного, что нет идеального правления (власти), что нет человека без слабостей, что нет народа лучше всех. Жертвенность и героизм — пути к совершенству, но совершенство в Боге. И неприятель может быть лучше того, кто его победил. Старина Новак не боится никого, однако боится Бога. Марко плачет, что убил лучшего, чем он сам. Воеводы наши периода первого восстания были подавлены картинами унижения и гибели турок, ибо это ведь гибель людей вообще. Между прочим, и в 1918 году народ наш потрясенно наблюдал катастрофу Австрии. По народной песне нашей, герои борьбы за внешнюю свободу всегда были также борцами за внутреннюю свободу — ту, которая стремится к святости и красоте. Наше национальное (само)определение значимо устремлениями религиозными и этическими, устремлениями облагородить и сделать нравственным то, что не представляет красоту и нравственность». Наша народная песня, а также простые люди, «которые пасли коз на Балканах», но создавали столь возвышенный нравственный эпос и этос народный — свидетельство нашей расы. Постепенно гуманность восстает в нас против варварства, религиозность — против всего того, что не свободно так, как свободен дух. Дворцов (мы, сербы) из прошлого не имеем, а церквами и монастырями засеяны. Церковь и монастырь были как дом — и властелину и пастуху, и грамотному и неграмотному, и герою и обычному человеку".Несомненно, таким образом, что сербские народные песни проникнуты верой в Бога («Народная песня полна Бога, и всегда с Богом начинается, и концами к небу привязывается» — Милош Джурич), проникнуты христианским духом и евангельской этикой, а потому правы те, кто считает, что они и создавались в основном при церквах и монастырях, этих вековых сербских обителях Божиих и народных, общих сборных и соборных домах Божиих и народных. Пожалуй, правы как раз те, кто утверждает, что именно наши монахи и священнослужители были основоположниками эпических народных песен, особенно составляющих Косовский цикл, ибо только духовные лица, из народа и для народа, могли так по-христиански и по-евангельски пережить и выразить Косовское определение и этику серба-христианина, а также народа, который в истории охотнее выбирает Царство Небесное, чем царство земное, ибо «земное слишком мало царство, а Небесное всегда и вовек». Кроме того, лишь подвижнически и благодатно опытный человек Церкви Сербской мог весь Косовский этос и эпос сербского народа пережить и выразить адекватно основному христианскому настроению народной души, как всенародное осознание своих грехов (из-за которых «Бог дорогой на сербов разгневался за их многие согрешения») и как всенародное покаяние; но покаяние как сознательное признание своей ответственности перед Богом, а потому покаяние, которое возрождает и оживляет, которое из смерти воскрешает, ибо и сама смерть была в знаке Креста, а это значит — с надеждой на Воскресение.
НЕДОСТАТКИ И ПОРОКИ СЕРБОВ
Все, что до сих пор говорилось о свойствах сербского народа, не означает, что все представители рода сербского были добрыми и миролюбивыми, терпеливыми и правдолюбивыми, что они — благочестивые христиане. Отнюдь. И у сербского народа есть свои, причем существенные, недостатки, ибо он тоже является потомком падшего Адама и носителем прародительской природы, ее слабостей и страстей. Потому и многие сербы могли быть и действительно были злыми и жестокими, наглецами и скандалистами, непорядочными и аморальными, испорченными и заносчивыми, предателями и богоборцами. У сербов — впрочем, как и у других народов — со времен средневековья и поныне тоже имеются воры и разбойники; есть у сербов также грабители и насильники, есть люди несправедливые, есть и нелюди — как когда-то, так и сейчас (в чем нетрудно удостовериться, читая газеты). Прав владыка Николай, когда говорит: «И сербская история не без черных нитей злой воли, которая, как аспида, рождала своих мерзких исчадий: несогласие между братьями, зависть, месть, предательство, оскорбление ближних, пренебрежение к святыням, горделивость, распущенность и… только ад может знать все имена их, поскольку ад — колыбель им. И на Косове росли не только божуры, полевые пионы; терновники тоже. Но даже самый совершенный язык имеет неправильные глаголы. И один из двенадцати апостолов был богопредателем. И среди сербов были страшные злодеи, грабители, явные и скрытые мошенники и разбойники, предатели и грешники всех родов, а в новейшее время и богоотступники, вероотступники. Но это не удивительно. Ибо исторический путь сербского народа проходит по отвесной скале над страшной пропастью. Кто поскользнется и упадет, тот действительно падет в бездну. Но сколь бы отвратительными ни были примеры этого рода сербов, они представляют трагические эпизоды на правильном пути такого народа, каким является христианский святосаввский народ сербский».Таким образом, не отрицая и не упуская из виду имеющиеся у сербов недостатки и пороки, мы можем все-таки сказать, что сербский народ в лице настоящих своих сыновей проявлял евангельскую высоту духовной жизни, пожалуй, не меньшую, чем другие христианские православные народы. Это показали прежде всего Святые сербы, о которых мы еще будем говорить. Об этом свидетельствует также неизменно присутствующая в душе сербского народа добродетель евангельской веры и евангельского покаяния. Сербские пословицы и народные песни свидетельствуют о пороках сербов, но также и о светлых примерах истинного христианского покаяния, а все это показывает, что в сербском народе происходит многовековая и непрестанная битва за спасение и возрождение человека, за его во Христе умирание по причине греха, страстей и зла — одним словом, умирание во всех видах духовной смерти, а затем воскрешение верой и Духом Святым для новой жизни во Христе, жизни духовного подвига и борьбы за душу, подвига несения креста своего и шествия за Христом Богочеловеком, пусть и через пот, слезы и кровь, но и под освежающей и оживляющей росой благодати Духа Утешителя. С этой точки зрения, сербский народ со всеми своими недостатками и достоинствами, все еще остается христианским народом, а это значит — народом в постоянной битве духовной за свое спасение и богоподобие, за свою настоящую и полную духовную жизнь. Таково, впрочем, исконно православное понимание и переживание, в динамичности, а не статичности, духовной жизни христиан.
Об одном из недостатков сербского народа стоило бы сказать здесь отдельно, ибо его особенно выделяют некоторые изучающие духовную жизнь и верования сербов. Дело касается общей религиозности сербской, ее, как считают, выразительно «языческой» ориентированности и окрашенности. Известный сербский профессор университета Чайканович в этом плане больше всего писал о «мифе и религии» у сербов, что в наши дни спешат использовать коммунисты, желающие, чтобы веры, или религии, у сербов вообще не осталось. Писали об этом и другие сербские интеллектуалы — взять, к примеру, недавно вышедшую отвратительную книгу Миодрага Поповича «Видовдан и Часни крст» («День св. Вида и Честной крест») или совсем новую книгу Р. Николича «Каменная книга предков». По поводу сербской религиозности эти сербские интеллектуалы чаще всего утверждают либо то, что сербы «не религиозны», либо то, что они все еще остаются в основном при своих древних славянских, т. е. языческих многобожеских верованиях, либо, в лучшем случае, что это некие «природные» христиане — чуть ли не «богомилы»! Подобные обобщающие суждения мы встречаем и тогда, когда речь ведется лишь о том, что сербы «не клерикальны» (т.е. не «церковны» в смысле западном, для них чуждом) или просто констатируется, что у сербов нет биготизма (как у иных некоторых христиан), или что нет столько внешней формальной набожности (о которой сербская пословица гласит: «Где много колокола звонят, там мало Бога молят») и т. д. и т. п. Когда же речь заходит об отдельных сербских обычаях — особенно о Крестной славе (Чествовании святого покровителя рода — И.Ч.) или Рождестве Христовом — тогда и некоторые наши, и зарубежные профессора и интеллектуалы спешат найти у сербов прежде Перуна, чем Христа, или прежде попа Богомила, чем Святого Савву. И если судить по некоторым в коммунистическое время проводившимся среди «верующих» сербов анкетам (например, недавние в белградском еженедельнике «НИН» и др.), получается, что сербы сейчас уже не являются ни «верующими», ни «суеверными», а просто «не верят ни в кого, кроме самих себя» да еще, может, в единственно спасительную систему марксизма. Упомянутый профессор М. Попович утверждает даже, что и почитание, празднование сербами Видовдана, т. е. Сербских Мучеников и Честного Креста, за который они жизни свои отдали — не христианское, а языческое, и что идею Косовского эпоса дали сербам турки (!) и т. д. и т. п. (Кстати сказать, обоснованный ответ на сей счет дал профессор Иеремия Митрович — «J угословенски историjски часопис», 1977, N 3−4). А упоминавшийся Р. Николич, например, комментируя несомненно христианские и строго православные знаки и надписи на сербских могилах и придорожных памятниках в Западной Сербии, без смущения говорит в глаза всему сербству, что сербы не имеют веры, что сомневаются в Бога и бессмертие и т. д. и т. п. Такие выводы, конечно же, служат лишь коммунистам).
Бесспорно, у сербов имеются суеверия и известные следы язычества, впрочем, присутствующие также и у других народов, и вообще в душе старого адамовского, невозрожденного человека (Что, конечно же, не оправдывает ни суеверий, ни суеверных сербов). Известно также, что некоторые сербы в эпоху Неманичей и позднее, в Боснии, были богумилами. Однако от этих фактов до вышеприведенных обобщающих утверждений очень далеко, и это расстояние может быть покрыто лишь незнанием, предубеждением или злонамеренностью, как в случае даже с профессором Чайкановичем (собственно, типичным учеником немецкой школы «религиенгешихте», которая и в самой Библии не оставляла ничего христианского!), а тем более у современных ангажированных марксистских специалистов «по вопросам религии». (Сербский народ на это хорошо отвечает: «Каждое время имеет свою «церковь» и своих «попов»). Что бы по поводу таких утверждений сказал великий Негош, который о Доситеевой критике народной веры и обычаев говорил, что Доситей «для кого-то подлое орудие насмешки над благочестием», т. е. над Православной верой, а предавших веру Христову Негош называл «хулителями имени Христова», и поскольку они «явно на Крест Честной плюют», то «некрестью хуже просмердли» («Горный венец»).
Религиозность сербского народа, если брать не только на примерах его Святых, но на примерах простого и мало образованного народа в целом, является верой и набожностью трезвой и рассудительной; не рационалистичной, однако и не забитой, не суеверной. Наибольшие умы сербского народа, каковыми являются Святой Савва, Негош, Вук, Тесла, Пупин, Цвиич, епископ Николай, отец Иустин Попович, свидетельствуют о глубокой религиозности, об истинной христианской вере и у просвещенных, природно умных и ученостью мудрых сербов; так что неверно утверждение, будто серб — по природе своей «рационалист» и «скептик». Православная вера и набожность еще у святых Апостолов и Святых Отцов были всегда трезвы и рассудительны («рассуждение» — это одно из основных достоинств православной подвижнической жизни), хотя это вовсе не то же самое, что рационализм и скепсис. Известные сербские интеллектуалы видят у сербского народа, или просто приписывают ему, то, что сами они носят в своих душах (по мудрым словам Йована Дучича: «Вещи имеют такой вид, какой им придаст душа»), да не хотят смиренно признать, что сербский крестьянин все еще выше их на несколько копий — и, прежде всего в нравственном, духовном и религиозном планах. (Трое типичных сербских крестьян стоят в начале новейшей сербской истории: Карагеоргий, протоиерей Матея (Ненадович — И.Ч.) и Вук (Караджич — И.Ч.). Впрочем, влияние рационализма и «просвещенного» скептицизма, деизма и атеизма пришло к сербам извне, причем через двудушных сербов (типичные примеры — Доситей Обрадович и Васа Пелагич). Извне пришли к сербам и различные воздействия духовной поверхностности, дилетантизма и нигилизма, а также пиетизма и духовной псевдоморфозы. Как хорошо сказал владыка Николай, и в новое время: «Многие сербы из школ выносят лишь распаленную голову и остывшее сердце», а это уже общее явление нынешней расслоенности и духовной разломанности современного человека. А посему о настоящей вере, набожности, духовности, нравственности и церковности сербского народа мы говорить можем не на основе суждений отдельных интеллектуалов, особенно тех, кто потерял или теряет в себе сербскую духовную подлинность, а глядя лишь на сам набожный и богомольный сербский народ и на его Святых, ибо лишь Святые в сербском народе — его истинные представители и свидетели, равно как и его настоящие учителя и вдохновители духовной жизни. Вот пример молитвенной песни сербских богомольцев):
УЧИТЕЛЯ БЫЛИ НАРОДУ СВОЕМУ
Послушен да будет закону Божиему
ИСТИННО СЕРБСКАЯ ВЕРА… И ВЛИЯНИЯ ИЗВНЕ
Основная особенность духовной жизни православных сербов, по мнению сербских святых, есть вера в Святую Троицу («Во имя Отца и Сына и Святого Духа» (или: «Во имя Бога — Святой Троицы, сербской Помощницы»), а также вера в Христа Спасителя, Сына Божия и Богочеловека. Эта христианская вера нераздельно выражается у сербов как вера и верность Кресту (причем «со три перста») и Православию. Вера в Святую Троицу у сербов проистекает, несомненно, из кирилло-мефодиевского наследия, но веру эту особенно «обновил» (определение Доментиана) Святой Савва, как первый архиепископ самостоятельной Сербской Церкви, прежде всего в своей программной «Проповеди об истинной вере» на всесербском Великом соборе в Жиче, на Спасов день 1221 года. Тогда Святой Савва изложил Православное вероучение в двух основных христианских истинах: о Святой и Божественной Троице — Отца и Сына и Святого Духа («Единство Триипостасное и Троица Единосущная», по Доментиану) и о воплощении «Одного от Троицы» — Христа Богочеловека от Духа Святого и Пресвятой Богородицы, ради нашего спасения.Эта троическая — Христова — вера в сербском народе от Святого Саввы до нынешнего времени свято хранилась и сохранилась (хотя в новое время, и это не только у сербов, все чаще в обычной речи слышны лишь выражения «ради Бога», «если Бог даст» и подобные, что может быть или сокращенным выражением веры в Бога Отца, т. е. тоже во Святую Троицу, или выражением обычного монотеизма, не только христианского). Имя Христово и вера в Христа Бога и Спасителя присутствует у сербов всегда («Христос — начало и конец», «ради Христа Бога», «спаси нас, Христе» и т. д.); часто также призывание имен Пресвятой Богородицы и Святых Божиих, особенно своей Крестной славы (небесного покровителя — И.Ч.). Вера в Честной Крест Христов у сербов налицо постоянно, когда они осеняют знаком креста себя и все свое (дома, детей, постели, пищи, нивы, дороги, любую работу), так что иногда, в нынешнем обществе, это единственный знак, по которому можно распознать верующего человека.
Однако все это нет нужды особенно подчеркивать и акцентировать, ибо оно общеизвестно и вполне очевидно в повседневной жизни православных сербов, хотя и нельзя сказать, что большинство сербов может «теоретически» обосновать свою веру, т. е. что они теологически образованы. Зато известна верность сербов святому Православию — тому, которое передал и утвердил Святой Савва (поэтому иногда говорят о «Сербской вере» или о «Святосаввии» — на эту тему будет отдельное выступление, об этом же о. Иустин Попович написал прекрасную книгу — «Святосаввие как философия жизни»). Этим живым преданием святосаввского (=святоотеческого, апостольского) Православия жили и поныне живут сербы — как во времена Неманичей и Лазаревичей, так и в эпоху турецкого рабства, так и под австрийской и венецианской властью, да и во время освобождения и вплоть до наших дней.
В Сербское Православие вплетены многие влияния, которые обогатили его. Это прежде всего влияние Византии, затем Святой Горы, Иерусалима и России, а в некоторой степени и Запада. Обо всем этом можно было бы много говорить, да многие отечественные и зарубежные авторы и в прежние и в новые времена достаточно говорили и писали на данную тему. Из давних времен упомянем только свидетельства Охридского архиепископа Димитрия Хоматияна (Х III век), который хвалит неманическую Сербию как землю, «украшенную набожностью, евангельской чистотой жизни и достоинством добрых нравов разного рода» и Константина Философа (Костенечского), который хвалит Сербию Лазаревичей (Х IV — XV в.) за то, что «жизнь в этой стране, как Церковь Божия», ибо у них «исполняется закон по Христу» и для всех «законом была добродетель». Из тех же времен и характеристика Сербии как одного большого монастыря, которую дал Григорий Цамблак, а она особенно важна потому, что указывает на значение монастырей и монашества для сербского Православия и сербской духовной жизни. Об этом тоже можно было бы говорить пространнее, но на данный момент подчеркнем лишь значение того продолжительного и в течение веков непрерывного опыта влияния на сербов Афонской Святой Горы, особенно сербского монастыря Хиландар, который был и остается питомником сербской духовности вплоть до наших дней (сейчас у сербов вновь оживились и участились паломничества в Хиландар и на Святую Гору, равно как и в Иерусалим и на Святую Землю, где сербы веками имели свои монастыри, а из монастыря Святого Саввы Освященного перенимали иерусалимскую духовность и богослужебную традицию). То же самое можно сказать о прочном влиянии сербских монастырей в отечестве (Жича, Студеница, Печ, Дечаны, Милешево, Тврдош, Раваница, Крка, Крушедол, Лепавина, Морача, Острог и др.), так что прав Владыка Николай, когда говорит, что «сербское Православие невозможно представить без монастырей, ибо в них сербский народ испокон веков учился правилу веры и образу кротости». Поэтому не удивительно, что большинство сербских святых были монахами — как в давние времена (начиная со Святого Саввы, Святого Симеона, Святого Гавриила Лесновского, Иоанникия Девичского и иных), так и позднее (Святой Стефан Пиперский, Василий Острожский, Рафаил Банатский, игумен Паисий и диакон Аввакум и другие). Эта сербская верность и родственность восточному Православию, как своей Церкви и своим монастырям, была и поныне есть и у самого простого человека-серба, который «беднее всех, но и тверже всех в вере», как говорил далматинец Пилипенда (герой писателя Симы Матавуля): «Помоги, святое и прекрасное мое Православие! Мне бы о тебе позаботиться, насколько могу. Когда околею, по мне все же зазвонит мой колокол и проводит меня мой (православный) священник».
ВЕРНОСТЬ ЕВАНГЕЛИЮ И ЧЕСТНОМУ КРЕСТУ
Особый вид и вершина сербской верности Православию, т. е. Христу, Евангелию и Честному Кресту — это сербские Мученики, исповедники и подвижники веры и жизни во Христе и по Христу. Известен многовековой мартиролог сербского народа, причем именно за «Крест Честной и веру Христову», особенно со времен Косовского великомученика Святого Лазаря [Святой Мученик Георгий Кратовец (16 век), Святая Мученица Злата, Святой священномученик Гавриил Патриарх (17 век), Святой новомученик Виссарион Сарай из Боснии (18 век) и до белградского новомученика Аввакума Диакона, который перед казнью пел во весь голос показательные стихи: «Серб Христов есть, радуется смерти; нет веры лучше христианской!» и до самых современных известных и неизвестных новомучеников и исповедников Православия (Марчанские монахи, оказавшиеся в заключении на Малте, девица Анджа из Призрена, крестьянин Вукашин из села Клепац околло Чаплины, погибший в концлагере Ясеновац, митрополит Петр Зимонич, Глинские и Пребиловацкие мученики, Крагуевацкие дети из «некоей страны крестьян на горных Балканах» и многочисленные иные]. Все они страдали за свою веру в Христа и за Православие, повторяя каждый по-своему слова сербской народной песни: «Не стану своей веры терять, ни Крест Честной попирать».Сербы как народ и прежде, и в новое время имели своих великих грешников, но издревле и поныне имеют также своих великих подвижников, покаянников, постников, молитвеников и народных благодетелей. «И святые грешили, но опять же святыми становились», т. е. святость обретали покаянием — говорится в сербской народной пословице. «Бог дает, чтобы грешник каялся», — говорит другая пословица, а третья добавляет: «Покаяние — первый цвет чести человека». Все это показывает евангельский характер духовности нашего простого народа, народа, который беден был во всем, но о Боге и душе никогда не забывал. (Удивительный пример — «Сироты Борича» из Лики у Милана Будисавлевича, которые молятся Богу так: «Боже, не забудь и бедных, молимся Тебе!.. Не дай, Боже, этого! Не дай, чтобы Тебя забыли бедные»).
ХРАНЯЩИЕ ДЕВСТВЕННОСТЬ И ЧЕСТЬ
Особо следует отметить и выделить подвиг девственности и честности у сербского народа, т. е. добродетель целомудренности, моральной и телесной чистоты, чести и достоинства. В ряду сербских девственников, начиная со Святого Саввы и до нашего времени, больше всего монахов и монахинь, и о них здесь нет нужды говорить отдельно, поскольку они посвятили себя и всю свою жизнь завету девственной любви ко Христу. Между тем, нужно отметить тех представителей рода сербского, которые были в браке, но оставили брак и жили до смерти девственно (многие сербские властители и князья средневековья; особенно прекрасен пример Святого деспота Стефана Высокого, большого героя, однако на редкость целомудренного человека, оставившего нам наипрекраснейший гимн девству — «Слово любви», в котором среди прочего говорится: «… Любовь превосходит все дивные дела Божии, а также все добродетели; и не удивительно — так как Бог есть любовь… Юноши и девушки, к любви склонные, любовь изведайте, но правильно и незазорно, чтобы юношество и девство не нарушить, коими природа наша Божественной приобщается, дабы не вознегодовало Божество. Ибо Апостол говорит: «Духа Святого Божиего не печальте…»Но еще более чем этих, нужно отметить девственников и девственниц, живших в миру и оставшихся девственными до конца жизни (ради примера приведем лишь некоторые имена: Стака Скендеровека, отец Серафим из Крагуевца и брат Драги из Крнева — наших дней; девушка Милица Костич из Крушевца, недавно прыгнувшая с восьмого этажа, чтобы девство свое от насильников сохранить, и многие другие примеры). Более того, весь сербский народ все еще имеет глубоко в своем сердце чувство стыда и целомудрия, что определенно видно по нашим народным песням, не только эпическим, но и лирическим, о которых по праву говорится, что они передают «святость красоты» и «чистоту целомудренной невинности», без «личной страсти» и «без чего-либо чувственного». У писателя Велько Петровича есть такая характерная констатация: «Тот же дух (чистоты, как в лирических песнях) создал Дечанскую Богородицу (икону) и милешевского охранника гроба Христова (т.е. Ангела Воскресения)…, ангела, который сияет, как видение белой, гордой красоты. Сколько бы ни было в ней праславянских языческих «наслоений», наша народная лирика обрамлена христианской аскезой и освещена свечой так же, как и солнцем»). Ту же целомудренность и врожденную стыдливость у сербских мужчин и женщин, особенно у сербских матерей (дивны вообще примеры сербских матерей: Евросимы, матери Юговичей, матери Стояна Янковича, княгини Милицы, матери Николы Теслы, Стоянки — матери Княжепольской, «Матери Православной» Назора, матери из произведений наших новеллистов Лазы и Янка) отмечали и Йован Цвиич, и Йован Дучич, причем особенно у сербов динарского типа (тогда как на юге и в Боснии имеют место некоторые ориентальные влияния, посему там есть проявления страстной тоски и любовного томления, чего у динарцев нет, кроме как в «новокомпонованных песнях», которые народными уже и не являются).
Характерные особенности сербской чести и достоинства известны, они выражены во многих народных пословицах и песнях. Пословицы: «Все за честь, а честь ни за что; Вода все моет, кроме запятнанной чести; Лучше достойно умереть, чем постыдно жить», или наказ отца детям: «Дети мои, любите справедливость и истину, ибо это не иссякнет» — надпись на надгробии старого Новопазарца) — явно свидетельствуют о цене чести и достоинства у сербского народа (слово «образ» у сербов означает «образ Божий» в человеке, сохраненную богообразность). Весьма показательна также и следующая старая сербская народная песня:
О, человече праведниче,
Божий угодниче,
Если желаешь Божиим быть,
Делай добро при жизни,
В добре не гордись,
А во зле ничтожеством не становись.
Ибо, человече праведниче,
Когда человека смерть найдет,
Ничего он с собой не понесет,
Лишь скрещенные белые руки
И праведные свои дела).
«ЗАДУЖБИНАРСТВО, СВЕЧАРСТВО И МОБАРСТВО»
Перечисляя характерные черты сербского народа, епископ Николай говорит: «Следует знать, что три основных обычая стали и основными чертами сербского народа с древних времен. Это: задужбинарство (по завещанию жертвование на благотворительные цели — И.Ч.), свечарство (празднование „славы“ — праздника в честь святого, покровителя рода, семьи — И.Ч.) и мобарство (добровольное коллективное оказание помощи, обычно при сельскохозяйственных работах или при строительстве дома — И.Ч.). Задужбинарством сербы выражают свою любовь к Богу, свечарством (т.е. прославлением) — любовь к Святым Божиим, а мобарством — любовь к ближним своим». Об этих духовных чертах сербов можно было бы много сказать (…), но мы здесь ограничимся лишь тем, что скажем: все эти черты идут прежде всего от Сербских Святых, и народ их по праву связывает с именем Святого Саввы. Святой Савва и другие святые Неманичи были большими сербскими благотворителями, которые основывали не только церкви и монастыри («Хорошо и достойно и Богу угодно благотворить святым и божественным церквам, ибо лучше этого нет ничего», — говорит Святой король Милутин в своей грамоте), но и многие иные, для народа благотворные и Богу угодные учреждения — приюты для сирот, больницы, школы, странноприимные дома, где проявлялся традиционный сербский и святосаввский дух хозяйственности и гостеприимства, что впоследствии принято во всех монастырях и домах, общинах и хозяйствах. Вук Караджич, объясняя в своем «Словаре сербского языка», что означает слово «задужбина», излагает истинно народное понимание его: «Наибольшая «задужбина — построить монастырь или церковь, как это сербские цари и короли делали; затем задужбина — построить мост через реку или пруд, вымостить плохую дорогу, провести воду и оборудовать ее источник возле дороги, посадить или привить плодовое дерево при дороге, голодного накормить, жаждущего напоить, раздетого одеть и т. д.». Этому сербскому святосаввскому обычаю задужбинарства и благотворительства следовали не только сербы Святые (удивительный пример всенародного благодетеля Святого Стефана Штиляновича из Славонии), но и многие выающиеся сербы (например, архимандрит Герасим Зелич, князь Иво от Семберии, герцеговинец Илия Неранджич, Илия Коларац, Михайло Пупин, Сима Игуманов из Призрена, многие Карагеоргиевы и солунские воеводы и многие современные сербские благотворители, которые от своих уст отнимают, чтобы церквам и своим ближним дать, помощь оказать.То же самое и с сербским обычаем «мобы», т. е. взаимной братской, христианской, безвозмездной помощи, особенно бедным и несчастным. В сущности, весь задружный, соборный (я бы сказал: церковный, литургический) дух и характер сербской народной жизни глубоко проникнут евангельским человеколюбием во имя христолюбия («ибо что сделаете одному из сих малых братьев Моих, Мне сделаете». Здесь самым конкретным образом выражается тот братский соборный дух первых христиан, церковный и монастырский дух общности. Не случайно, что на протяжении веков вся общественная жизнь сербского народа развивалась вокруг монастырей и церквей, «христианских соборов», где, по словам Йована Цвиича, народ выражал «высшую преданность Церкви и вере». То же говорит и протоиерей Матия: «Надо наших монахов благодарить за то, что сохранили для нас монастыри, где наше священство училось, народ собирался и нашу веру и обычаи сохранил, потому то мы избежали потурченства и окатоличивания» («Мемуары»). Вследствие такой именно семейной и общинной церковной жизни каждый сербский дом становился малой церковью (причем не только на праздники Рождества, Пасхи Господней или Славы), что является результатом глубоко укорененной церковности, как расширенно понимаемой литургичности, соборности, космической евхаристичности, свойственной Православию вообще. Конечно, я этим не хочу оправдать в общем ослабевшую церковность, т. е. посещение церкви нынешними сербами, что более всего является следствием турецкого рабства и позднейшего оскудения под оккупантами и коммунистами. Зато когда верующий серб приходит в храм на службу Божию и ко Святому Причастию, это для него настоящий праздник и настоящее событие возрождения, это о таких говорится в сербской народной песне: «Когда из церкви идет, благоухает его душа, как ранний базилик».
КОСОВСКОЕ ОПРЕДЕЛЕНИЕ — СУЩЕСТВЕННАЯ ОСОБЕННОСТЬ СЕРБСКОЙ ДУХОВНОЙ ЖИЗНИ
Как особую характеристику духовной жизни православных сербов я считаю необходимым выделить Косовское определение сербского народа, т. е. его обращенность, а в критических ситуациях и окончательную устремленность к Царству Небесному, выбор его, а не земного царства. Примеры этого мы имеем постоянно на протяжении всей христианской истории сербского народа как еще до Святого Саввы, так и после него, как до Косова, так и после Косова, вплоть до нынешней ситуации и состояния духа сохранивших живую веру православных сербов. Определившись за Христианство и оставив язычество, сербы уже тогда выбрали Царство Божие вместо царства кесарева, этого света. Такой выбор впоследствии особенно проявился у сербских святых и подвижников, Христовых неотступных «достойников» (врлиници — о. Иустин, врлетници — еп. Николай), которые посредством подвигов своих поднимались по самым крутым стезям к Небесному Царству. Во главе их, конечно же, Святой Савва, который оставил все — царство, славу, богатство, все удовольствия, и таким образом дал своему роду светлый и мощный пример твердого определения за Царство Небесное. Подвиг Святого Саввы (да и Немани) лишь последовательно повторил Косовский великомученик — Святой Лазарь, так что по праву говорится: «И Святой Савва, и Святой Лазарь имеют один исток и одно устье — устремление к Царству Небесному» (Марко Маркович. Тайна Косова).Тайну Косовского выбора мученичество ради Небесного Царства и народная поэзия осмыслила правильно — христологически и христоцентрично, о чем весьма проницательно писал еще Милош Джурич, а затем владыка Николай, о. Иустин Попович и недавно Марко Маркович (в Париже). Но задолго до них о Косовском определении как мученичестве за Христа писали сербский патриарх Данило III, современник косовских событий, и сербские монахи-песнопевцы, составившие службу Святому князю Лазарю. Косовское определение сербского народа — это христианское, мученическое, монашеское и подвижническое определение. Оно проявлялось каждый раз, когда сербам нужно было отдавать свои жизни за Крест Честной и свободу золотую (свободу не любой ценой, а именно святую и золотую, которая не запятнает веру и честь). Косовское определение отразилось и в переселениях при турецком владычестве, в отстаивании Православия под турками, в отстаивании Православия под турецкой и австрийской властью, в Карагеоргиевом — на первый взгляд, безнадежном — подвиге воскрешения Сербии, в Албанской Голгофе сербов и даже, в известном смысле, 27 марта (1941 года — И.Ч.), когда сербы выбрали: лучше могила, чем рабство. Особенно очевидным и живым Косовское определение за Царство Небесное было у сербов мучеников и новомучеников, а присутствует оно и у всех тех православных сербов, которые и сейчас несут свой крест и за Христом идут, глядя при этом всегда более на тот свет, чем на этот. Ибо «земное слишком мало царство, а Небесное навсегда и до века».
Это твердое определение за Небесное Царство владыка Николай называет определением за «Небесную Сербию», но не в каком-то националистическом смысле, а определением духовным — следовать за Сербскими Святыми, которые уже стали обитателями Вечного Царства Христова. Ибо на сцене мировой истории в каждое время проходят «жатвы Господни», т. е. Бог собирает в Свою небесную житницу богообразных и богоподобных людей Своих, богоугодников и христоносцев. Косовское определение — это определение за такую «Небесную Сербию», которая является вечным «Собором Сербских Святых» в вечном и всечеловеческом Соборе Христовом — Церкви Небесной, Горнем Иерусалиме, Граде Бога Живого и Божиих вечноживых святых, богообразных и богоподобных людей.
(1980)
Перевод Ивана А. Чароты
http://www.voskres.ru/bogoslovie/afanasij.htm
