 |
| Правая.Ru | Дмитрий Данилов | 04.05.2007 |
После публикации на Правой.Ру статьи «Россия за гробом», посвященной проблемам православной миссии в России и критериям ее реализации, в одной из сетевых дискуссий поднялся дикий крик и вал обвинений в мой адрес чуть ли не в ереси и в отказе от самой идеи миссии к инородцам/иноверцам. Мои гневные обличители (к примеру, — Ю. Максимов и А. Малер) грозились даже опубликовать на Правой.Ру некие «обстоятельные» статьи". Правда ни одно из сих грозных письмен так и не увидело свет. А жаль, ибо очень хотелось увидеть всю эту «цветущую сложность» в одной обойме. Серьезно ответить мне сподобился лишь один из наиболее последовательных и критикуемых мной оппонентов — отец Даниил Сысоев со своей публикацией «Главное в Церкви — Христос». Ответы на каверзный вопрос, есть ли духовное измерение у земного отечества и можно ли все-таки говорить о России за гробом, требуют более детального рассмотрения и поэтому, с точки зрения соблюдения формата, будут опубликованы не здесь и чуть позже, но в самое ближайшее время. Пока же сосредоточимся на другой, не менее важной проблеме: насколько вообще возможна миссия к этническим диаспорам в России?
Итак, начнем по порядку. Прежде чем поднимать столь серьезную для Русской Православной Церкви проблему, нужно сперва задаться вопросом: о чем именно мы говорим? Кто именно объект миссии? Священник Даниил Сысоев и прочие «миссионеры без границ» почему-то склонны отождествлять понятия «народ» и «этническая диаспора», хотя это — разные вещи. Чтобы понять разницу, достаточно попасть в среду любой этнической диаспоры или гастарбайтеров и спросить ее членов, где их родина и где их народ. Ответ большинства как раз и станет подлинным адресатом евангельской миссии. Хотя как тут не вспомнить горькое увещевание апостола Павла: «Но спрашиваю: разве они не слышали? Напротив, «по всей земле прошел голос их, и до пределов вселенной слова их» (Рим., 10:18). Тогда возникает вопрос: что же мешает идти с миссией к этническим диаспорам и гастарбайтерам, к этим «страждущим братьям», говоря языком о. Даниила? Неужели причина только в нашей «ксенофобии»? И может быть о. Даниил с его риторикой, напоминающей протестантских «продавцов дождя» из штата Алабама, действительно прав и для русских прихожан, как и для Церкви в целом нет никаких противоречий между ними и потенциальными «братьями» из этнических диаспор?
Возможно, в приходе о. Даниила обстоятельства позволяют существовать специфической социальной атмосфере, где между прихожанами нет никаких противоречий на культурно-этнической почве. Но только приход о. Даниила — это еще далеко не вся Россия. А Россия — это далеко не штат Алабама, где можно сколько угодно упражняться в миссионерском экстазе «без программ и вопросов целесообразности». В России, посмею напомнить о. Даниилу и Кo, существует довольно тревожная динамика конфликтов на этнической почве. И дело здесь отнюдь не в том, что условные «свои» ненавидят условных «чужих» по той причине, что «понаехали тут» или «рожей на нас не схожи». Проблема в том, что этнические диаспоры в России давно являются организованными преступными сообществами, условием бытия которых в нашей стране является творимое ими беззаконие. И этот очевидный факт сегодня уже настолько тяжело замалчивать, что его начинают признавать даже государственные телеканалы, которые обычно достаточно скупы на подобные вещи. Значит, степень опасности диаспор достигла таких пределов, что это угрожает уже целостности всего нашего общества. Это именно про таких с горечью говорит пророк Давид: «Неужели не вразумятся делающие беззаконие, съедающие народ мой, как едят хлеб» (Пс., 52:5).
Но людям, подобным о. Даниилу, нет дела до беззаконий любезных их сердцу «братьев» в серых шкурах. Они вообще живут в каком-то ирреальном мире, в координатах которого есть «страждущие братья, не являющимися опасными врагами», но нет кондопог и сальсков, нет убийств, изнасилований и наркоторговли, что процветает в среде «братьев». И тот факт, что 80% всех преступлений, совершаемых в одной только Москве — дело рук приезжих, видимо, о. Даниилом и Ко вообще не рассматривается. Наши «миссионеры без границ» склонны считать, что можно читать проповедь насилуемому и насильнику в одном пространстве произвольно, без снятия противоречия между ними. Видимо, о. Даниилу незнаком закон, по которому оправдывающий нечестивого — мерзость перед Господом, равно как и лицеприятный к нечестивым (Притч., 17:15; 18:5), ибо «какое общение праведности с беззаконием?» (2 Кор., 6:14). Ведь речь здесь идет не о «людях вообще», а о вполне специфических людских сообществах, паразитирующих на бедах коренного населения и местами даже уничтожающих его. И эти «великие миссионеры» еще ставят нам в вину патриотизм, как некое отклонение от истины, как химеру, не имеющую ничего общего с христианским восприятием мира! Забывают они, что говорится о подлинном патриотизме в Священном Писании: «…перестаньте делать зло; научитесь делать добро, ищите правды, спасайте угнетенного, защищайте сироту, вступайтесь за вдову. Тогда придите — и рассудим, говорит Господь» (Ис., 1, 16−18).
Давайте попробуем разобраться с тем, как именно понимается известный призыв Господа «Идите и научите все народы» в Новом Завете и в Св. Предании. Апостол Павел говорит о совершенно необходимом чувстве уважения и благоговения тех, кто приходит к вере извне, к тем, кто в ней уже находится: «Если же некоторые из ветвей отломились, а ты, дикая маслина, привился на место их и стал общником корня и сока маслины, то не превозносись перед ветвями. Если же превозносишься, то вспомни, что не ты корень держишь, но корень тебя. Скажешь: «ветви отломились, чтобы мне привиться». Хорошо. Они отломились неверием, а ты держишься верою: не гордись, но бойся. Ибо если Бог не пощадил природных ветвей, то смотри, пощадит ли и тебя. Итак видишь благость и строгость Божию: строгость к отпадшим, а благость к тебе, если пребудешь в благости [Божией]; иначе и ты будешь отсечен. Но и те, если не пребудут в неверии, привьются, потому что Бог силен опять привить их. Ибо если ты отсечен от дикой по природе маслины и не по природе привился к хорошей маслине, то тем более сии природные привьются к своей маслине». (Рим., 11:17−24).
Также и «Апостольские постановления» учат нас не «произвольной миссии», а ставят условием достижение действительной справедливости — единственного условия для успешного воцерковления: «Как отличный земледелец сперва очищает пашню от выросших на ней терний, а потом сеет пшеницу, так и вы должны прежде устранить от них всякое нечестие, и тогда сеять в них благочестие, и сподоблять их крещения. Так повелел нам и Господь наш, говоря: «Научите все народы», и потом присовокупил: «И крестите их во имя Отца и сына и Святого Духа» (Постановления апостольские. Книга 7: Об образе жизни, благодарении и посвящении христианском, 40). И не об этом ли говорят далее в «Постановлениях» слова апостола Павла, чтобы «гнусный плотоугодник, распутный, любострастный, волшебник, ворожея, гадатель по звездам, вещун, нищий бродяга…» прежде должны оставить свое и не раньше, чем через год, «ибо нельзя скоро отстать от греха» (Постановления апостольские. Книга 8: О дарованиях, рукоположениях и канонах церковных, 32).
Итак, даже с самых ранних времен христианства, когда Церковь в прямом и переносном смысле жила самым исльным апостольским импульсом, требовались определенные условия и ограничения не только духовного, но и социального характера, прежде чем обращать людей. Более того, история христианства не знала ни одного примера, когда миссия успешно осуществлялась в условиях размывания национального лица народа-миссионера, а тем более — в условиях явной угрозы основам государственного и общественного бытия, которые несли с собой пришельцы. Ни романо-бриттская церковь, испытав на себе как военную, так и «мирную» оккупацию англо-саксов в V—VIII вв.еках, ни Константинопольская церковь под турками-османами, ни Русская церковь в эпоху монгольского нашествия, не могли вести успешных миссий до тех пор, пока не исчезала сама угроза оккупации. Зато России, которую сегодня почти открыто колонизируют мигранты (об этом говорит даже такой неоднозначный и яркий документ нынешней эпохи капитуляции, как новая «Миссионерская концепция РПЦ»), не воспринимающие ни наши ценности, ни наш образ жизни, предлагается нечто противоположное.
«Есть у миссии начало, нет у миссии конца!» — говорят нам, желая оплатить чужой порыв духовных троцкистов усилиями русских, которым предлагается «забыть» обо всех противоречиях, а заодно — и о своем национальном достоинстве, не говоря уже о защите национального лица своей Церкви. Нам говорят, что есть только три пути по работе с этническими диаспорами: их геноцид, капитуляция перед ними или обращение. Но при этом как-то выпускается из виду четвертый путь: возвращение проблемы диаспор в ее законное русло, вплоть до депортации незаконных мигрантов за пределы России и преследования преступных сообществ не на бумаге, а на деле. Этот путь даже никто не хочет рассматривать всерьез. Видно, легитимация диаспор, которая и есть самая настоящая капитуляция, кое-кому просто выгодна.
Но наши «миссионеры без границ», видимо, умнее Апостола Павла и в своих восторгах ни о каких условиях не хотят знать. «Нет никаких противоречий между русской миссией и обращением мигрантов, потому что их нет и не может быть никогда!», — говорят одни. «Не нужны для этого ни программы, ни вопросы целесообразности», — кричат другие. То есть, не нужна была прп. Иннокентию Аляскинскому никакая «целесообразность» при выполнении своей миссии к местным народам, чтобы заменять слово «хлеб наш насущный» на «рыбу нашу насущную», потому что на местных языках не было такого понятия, как «хлеб». Не нужно было папе Григорию Двоеслову писать в Англию архиепископу Августину никаких «методик», чтобы тот не разрушал языческих капищ, а приспосабливал их под храмы. И св. Патрику Ирландскому не нужно было взывать к поэзии и сакральным смыслам друидов, чтобы на примере трилистника объяснить самым упорствующим суть догмата о Св. Троице. Все это, если угодно, как раз те «программные» особенности, от которых зависят и условия реализации той или иной миссии. И подобные особенности миссии среди мигрантов в России наши «пламенные миссионеры» отказываются наотрез обсуждать.
Поразительно, но когда их спрашиваешь, КАК именно они хотят реализовать свои грандиозные планы обращения диаспор, с учетом всех имеющихся противоречий, оппоненты просто-напросто уходят от ответа, ссылаясь на какой-то невнятный бред, что это, мол, «тема для внутреннего семинара». А когда интересуешься, что это за такой масонский «внутренний семинар», то получаешь совершенно дикие для православных людей признания в любви к иезуитству и о том, что методы абсолютно католического по форме «теократического проекта» имеют все права на существования. Их, оказывается, «ввел» чуть ли святой православный папа Григорий Двоеслов, который по ходу основал и «государство Ватикан». И что католицизм, оказывается, «плох только как догматическая ересь». А как «идея сильной Церкви» — он, безусловно «хорош». Как после всего вышеперечисленного доказывать этим «нано- консерваторам», считающими себя православными интеллектуалами, что «идея сильной Церкви» в католицизме реализовалась именно вследствие впадения в догматическую ересь, а не сама по себе? Встретив весь этот бред милых ребят, катящихся по наклонной в сторону самого что ни на есть католического по своей форме папоцезаризма, поневоле согласишься с доводами отца Димитрия Познанского о тайной сути юдофилов, поднявших в последнее время свою голову.
Пусть нас сколько угодно обвиняют в ксенофобии и шовинизме, но мы ищем только одного: справедливости, потому что без соблюдения ее требований любая миссия меняет свой знак на противоположный. Ведь Церковь тем самым задним числом вовлекают в процесс моральной легитимации беззакония, что дает повод обвинить ее прямо или косвенно в потворстве злу. Вместо того, чтобы взывать к элементарной справедливости и соблюдению законов, Церковь в глазах многих людей, наоборот, превращается в немую сообщницу нелегальной эмиграции, что предоставит широкую возможность недругам Церкви хулить имя Божье (Рим., 2:24). Тем самым деятельность о. Даниила Сысоева и ему подобных на самом деле льет обильные потоки мутной воды на мельницу поднимающего голову неоязычества. Возникает вопрос: кому все это нужно? Разве России нужны толпы еще больше ожесточившейся по отношению к Православию русской молодежи, с которыми почему-то до сих пор никто в Церкви не хочет вести программную политику?
Я совсем не просто задал в своей статье «Россия за гробом» простой вопрос, к сожалению, оставшийся без ответа: какой именно образ нашей Церкви сформируется у русской, так и нерусской молодежи? Ведь на самом деле абсолютному большинству мигрантов нет никакого дела ни до России, ни до Православной Веры. Почему? Потому что Россия — это не их Родина, не их смысл и не их боль, которую каждый из нас принимает близко к сердцу. Россия для диаспор — это всего лишь банальный источник наживы и поэтому сами диаспоры являются внешне сверхсекулярным проектом, а внутренне — сверхэтноконфессиональным. Диаспоры в России сегодня — это своеобразные «бастионы самосознания» и пытаться их разрушить, как предлагают некоторые наши троцкисты от Православия, «кавалерийской атакой» с целенаправленной проповедью Евангелия — это верх наивности. Все бастионы только укрепляются от неправильных атак.
Но тем не менее, за проект миссии к мигрантам можно особо не беспокоиться — он провалится сам собой, потому что его фундамент и методики на самом деле сотканы из воздуха. Никому из диаспор не нужна Церковь, ни целиком, ни вприкуску. С точки зрения любого нерусского мигранта, проживающего в России, Православие является «русской верой», характерной принадлежностью русского народа, против чего так упорно восстает о. Даниил Сысоев. Но проблема в том-то и заключается, что путь в Православие в России всегда шел, идет и будет идти только через Русское, нравится это кому-то или нет. В России, если ты не стал русским, это значит, что ты не стал и православным. Иного не дано. Поэтому любой космополитический проект в деле миссии не только не выполняет своей первоначальной задачи в стане «чужих», но и разрушает стан «своих».
В недавнго вышедшей «Миссионерской концепции РПЦ» почему-то фигурирует странная формулировка «церковной рецепции» применительно к национальным культурам мигрантов и всех прочих неправославных народов, означающая, что отныне не условный «таджик» должен становиться русским по духу человеком и работать на Россию, а русская духовная культура должна становиться применительно к нему «таджикской», теряя свое лицо, свой язык, свой смысл. Не знаю, может быть, таким способом можно создать новую Поместную церковь — Таджикскую, к примеру. Но расширить влияние Русской Православной Церкви таким образом без опасности эрозии ее национальной духовной культуры, невозможно.
Не об этой ли опасности говорил Иван Ильин: «Так называемый «христианский интернационализм» есть искусственная выдумка, сентиментальная и фальшивая; и каждый раз, когда она выдвигается, надо ставить вопрос, не выдвигается ли она для того, чтобы один народ мог успешнее разложить, завоевать и покорить другой народ? Итак, отказывающийся от своего индивидуального духовного лица (все равно — будет это человек или народ) — не восходит на какую-то высшую ступень всеобщего, а нисходит в духовное небытие: ему предстоит не братание и не братство, а исчезновение с арены истории».
Как «миссионеры без границ» хотят сделать из мигрантов «русское лобби», если для этого, по их же логике, сначала потребуется лишить самих мигрантов укорененности в их собственной этно-конфессиональной традиции? И поэтому вновь и вновь возникает вопрос: какое именно лицо Церкви предстанет перед ними? Лицо того, кто лишает их самого ценного и дорогого, чем они ощущают себя здесь, на этой земле? И как после этого они смогут поверить и пойти за Церковью?
Пока ясно одно: Русское Православие толкают на заведомо ложный путь те силы, которых почему-то до сих пор крайне пугает самобытное лицо нашей Церкви. И вот одни хотят его искусственно дерусифицировать, а другие — смешать его с другими и втиснуть саму Церковь за обещания мнимых бонусов для Православия в прокрустово ложе абсолютно светского и крайне разрушительного для России мультикультуралистского проекта. В то время, когда Русская Церковь находится на очень тяжелом перепутье, становится все более очевидным катастрофический разрыв между номинальным воцерковлением и воцерковлением реальным. И когда с пугающей регулярностью убивают приходских священников, уровень обмирщения русского народа постоянно растет, Церкви, у которой до сих пор нет ни одной работающей массовой социальной программы, предлагается совершенный жупел. Церковь сейчас живет в эпоху социальной капитуляции, чьи ангелы, подобно коллективному домкому Швондеру уже поют свои сладкие революционные песенки, попутно выискивая любую возможность перекроить наш дом по собственным соображениям и дополнительно уплотнить чью-нибудь квартиру новыми «жильцами». А если это кого-то стесняет или кому-то это не нравится, то в ответ летит праведное возмущение: «Вы что, не сочувствуете обездоленным детям Германии?»
«Детям Германии» мы, конечно, сочувствуем. Но только нас больше беспокоит наша собственная разруха, перед которой если капитулировать сейчас, то тогда не останется ни сочувствующих, ни дома с его домкомом, ни обездоленных детей.
