Размышления над Солженицыным

Гайда Федор Александрович. Фото Александра Болмасова

Текст написан в начале 80-х, т. е до «перестройки», и, по объяснению автора, изначально состоял из отдельных четырёх частей, позднее сшитых. Он неоднороден и очень, конечно, эмоционален. Ну, так и положено писателю. Однако, есть некоторая негативная сторона этой эмоциональности: читая текст, приходится выуживать из него главные идеи, их там всего три, они теряются в тексте, но с ними очень трудно спорить.

Первый тезис: конечно, февраль и октябрь — это одна революция. Не было никаких двух революций, две революции — это Сталин придумал. В 20-е — 30-е годы была создана идеология февральской буржуазно-демократической и великой октябрьской социалистической революций, они были противопоставлены, но то, что между ними прошло 8 месяцев, так терялось, что предполагалось, что это две отдельные эпохи в жизни страны, хотя, на самом деле, конечно, это единая социальная революция, приведшая к власти большевиков. И события начались именно в феврале 1917 года. Солженицын это говорит, хотя и не очень внятно.

Второй тезис, очень важный. Это, конечно, национальная катастрофа. Можно сколько угодно ругать предыдущую власть, но проблема в том, что с февраля 1917 года ситуация в стране начинает развиваться так, что страна начинает просто распадаться. И какая бы власть ни была, плохая или хорошая, но она страну держала под контролем и развивала. Главный инструмент, механизм страны до 1917 года — это правительство и самодержавие. Именно они строят капиталистическую экономику, именно они создают систему образования, к этому времени уже стоял вопрос о начальном всеобщем образовании. Оно должно было быть введено в начале 20-х годов, после окончания войны, это был практически решённый вопрос. Этой власти не становится, как только её не стало, начался распад гигантской страны, которая, как показали события этого времени — революция, гражданская война, держалась вот именно на этом стержне. Это тоже есть у Солженицына, с этим трудно спорить.

Третий тезис, очень важный — это то, что февральская революция стала своеобразным прологом всего развития в 20-м веке. Конечно, 20-й век начинается с Первой мировой войны, если брать не календарный век, а настоящий, то он получается коротенький — начинается с 14-го года и заканчивается 91-м, и всё это связано с Россией. Так вот, события, которые произошли в феврале 1917-го года, создают некую ситуацию, причём мировую ситуацию, неизбежности некоего слома, распада всего мира.

Происходит революция в России, соответственно, обрушивается Восточный фронт. Фронт, который в принципе, если бы, допустим, не было в феврале 1917-го года революции, мог действовать. Армия не разложилась к февралю 1917-го года. Армию разложил тыл, потом, уже весной 1917-го года. В данном случае я лишь дополняю то, о чем говорит Александр Исаевич. Рушится Восточный фронт — Германия получает возможность сосредоточить все свои усилия на Западном фронте, долго ещё сопротивляется, союзники не могут её долго одолеть, потом заключается мирный договор, который не добивает Германию. Черчилль правильно сказал, что в 1918-м году были созданы условия для Второй мировой войны. Пресловутый германский милитаризм не добили. Были планы даже раздела Германии. Не будем забывать, что германское единство на тот период существовало 50 лет всего. Единая Германия — это некий миф о раннем средневековье, что существовала Германская империя. Ничего подобного на самом деле в Средневековье и быть не могло. Так вот, Германию вообще могли в 1918-м году поделить, если бы Россия не вышла из войны.

Что происходит дальше? В России большевизм, ответом на это является нацизм в Германии в значительной степени. Почему социал-демократы теряют власть в Германии? Потому что германский бюргер боится наступления большевизма, боится коммунистов, поэтому голосует за фашистов. Именно с февральской революции начинается русская революция, из-за которой Россия оказывается в международной изоляции и существует в ней в течение всего 20-го века. В результате революционных событий создаётся номенклатурная система, оказывается у власти, не позволяя обществу развиваться, не формируя нормальной социальной элиты. В рамках этой номенклатурной системы приходят к власти люди, у которых 5 классов образования, они просто выполняют заветы партии хорошо. В результате, что получается? К концу 20-го века во власти люди совершенно неадекватные, мы знаем много примеров позорных явлений происходящих в 80-е — 90-е годы, чего не возможно было в 19 веке.

Чиновник или министр — это человеком с университетским или равным университетскому образованием, приходит во власть и может на одном и том же языке говорить с представителями общественной элиты, между ними нет барьера. Этот чиновник в состоянии понять, что ему говорит университетский профессор, какую стратегию, условно говоря, для страны формирует университетская профессура. Такой чиновник в состоянии не только понять, но и оценить, и реализовать. Кроме того, у него есть собственный опыт, собственный кругозор. Вся эта тенденция 20-го века для России тоже началась с февраля 1917-го года, и мир очень сильно в результате этих событий изменился. Это всё вытекает из мнения Солженицына, и я, повторяю, не спорю. Всё остальное, в общем, детали, но вот с деталями как раз спорить можно.

Вот, например, по поводу «бессилия власти». Страна самодержавная, но в ней существует достаточно развитая, как я уже сказал, общественно-политическая элита, есть правительство, которое от имени Императора осуществляет внешнюю и внутреннюю политику. Это правительство действительно в период Первой мировой войны находится в состоянии тяжёлого кризиса. Но чем вызван этот кризис? Целым рядом обстоятельств. Во-первых, конечно, никогда Россия в таком тяжёлом положении не находилась, в каком оказалась в Первую мировую войну. Опять же, та же самая пресловутая изоляция. Если мы воюем с Германией, Австро-Венгрией и Турцией, то это значит, что у нас перекрыты два основных наших торговых пути — Балтика и Чёрное море, мы вообще связаны с миром только Владивостоком и Архангельском, как в 17-м веке то есть (когда был только Архангельск). Мы в состоянии экономической блокады, появляется гигантское количество вопросов экономического, социального характера, связанных с государственным управлением. Всё это обрушивается на правительство. Правительство в это время работает просто на износ, оказавшись в совершенно необычной для него ситуации. Происходит быстрая сменяемость министров. Кто-то не в состоянии выдержать этого напряжения, отсюда отставки по поводу здоровья, в частной переписке все это отражено: жалобы на здоровье и огромное количество дел.

Во-вторых, с 1915-го года активно продолжает функционировать парламент, Государственная Дума, которая борется за власть, которая повышает свой политический оппозиционный рейтинг за счёт кризиса. А как ещё? Таков закон их поведения. Оппозиция, если она хоть чуточку безответственная — а в России была безответственная оппозиция, привыкшая упрекать власть во всём, включая плохую погоду, — самоутверждается за счёт власти. Министры с этой оппозицией в течение всей Первой мировой войны очень хотят найти возможность хоть какого-то диалога. И ничего не получается. Оппозиции ясно, что если они пойдут на какой-то контакт с этой властью, то их рейтинг упадёт. Происходит смена министров, в основном Император назначает не каких-нибудь распутинских ставленников, это вообще миф того времени, кстати, исходящий из оппозиционных кругов, что Распутин назначал министров.

(Относительно Распутина и Императрицы. Нет ни одного министра из всех назначенных в этот период, про которого можно было бы сказать, что главную роль в его назначении играл Распутин. Да, Распутин имеет большое влияние на Императрицу, но в основном в вопросах личной жизни. Да, Распутин берёт деньги от разных людей и пытается проталкивать их через Императрицу на какие-то посты. Кого-то советует в губернаторы, про кого-то может сказать, что неплохо было бы его министром видеть. Но тут очень важно учитывать две вещи: во-первых, Распутин обычно делал это не первым. Вот когда он видел, что есть какая-то партия, толкающая человека на какой-то пост, он мог к ним примкнуть за определённые деньги. Кстати, деньги он брал в основном не для себя. Он, конечно, кутил, но деньги в основном раздавал народу, просителям. То есть он широкая душа. Притом, что в целом персонаж явно отрицательный, очень русский характер: широта души, святость, балаган, всё, что угодно в этой душе есть. При этом нахождение в Петербурге на нём явно негативно сказалось. Он пришёл-то скорее позитивным, специфическое богоискательство, Серебряный век, а Петербург его развращает явно, особенно после того, как он получает доступ к Императрице.

Так вот, мы должны учитывать, что никогда слово Распутина не было решающим, он, человек неглупый и достаточно хитрый, всегда знал, в какую струю надо влиться, это первое. А второе, при всём распутинском мифе мы должны учитывать, что мнение Императрицы при назначениях тоже, как правило, не решающее. Мы можем посмотреть переписку Николая Второго с Александрой Фёдоровной, опубликованную ещё в 20-е годы. Она его бомбардирует с 15-го года постоянно какими-то прожектами. Она очень активный человек, и в это время активно подключилась к политике, к которой до этого имела весьма косвенное отношение. В 1915-м году, когда уже налицо острый кризис, Императрица начинает помогать мужу, чем дальше, тем больше. И чем больше он отсутствует в Петрограде, тем больше она помогает. Она его бомбардирует проектами, и как он на это реагирует? Он, как правило, на них вообще не отвечает. Ему самое главное — поддержать мир в семье. Пусть она проявляет активность, замечательно, мы можем это рассмотреть. Но назначения происходят под влиянием других, как правило, факторов. Он общается со своими придворными, с Великими князьями, министрами, и это гораздо более важно при назначении на посты.)

Кого же все-таки назначают? Фигуры двух типов: либо это технократы, специалисты в своём деле, люди, которые могут в кризисной ситуации как-то ситуацию исправить по какому-то конкретному ведомству, второй тип людей — люди, которые могут выстроить диалог с Думой, это люди, которые могут пользоваться общественным доверием. Понятно, что их назначает Император, то есть он сохраняет за собой верховные полномочия, но, тем не менее, в расчёте на контакт с Думой.

Вообще, в отношении Думы у Императора, вплоть до самых февральских событий, настроения более тёплые, чем до этого. Он в феврале 1916-года сам впервые является в Думу, в зал заседаний, выступает там с речью. Как они на это отреагировали? Плевать они на это хотели, в конце концов. Он их призывает к содействию, они после этого оглашают декларацию своего парламентского большинства, где выражают недоверие правительству. Вот и всё содействие, помощи не дождёшься. Так вот, кого он ни назначает, всё плохо. До чего доходит, в конечном счёте? Осенью 1916-го года — удивительное назначение — министром внутренних дел назначают заместителя председателя Государственной Думы Протопопова. Последний министр внутренних дел в истории Российской империи — человек, который сам происходит из парламентского большинства, депутат Думы, торогово-промышленник, с контактами самыми разными, человек, входящий в октябристскую фракцию, октябрист, либерал. Как должна воспринять это Дума? Им это совсем не нравится, причём больше, чем все остальные назначения. По какой причине? С ними не договорились, кого назначить. На этот пост метят самые разные люди в Думе, они хотят его занять. А Император с ними не проконсультировался и назначил по своему усмотрению Протопопова. (Кстати: почему не проконсультировался? Был опыт таких консультаций с теми же самыми людьми в период революции 1905−1907 гг., но они ничего не дали: оппозиция сама не хотела идти в правительство при существующем строе. Это — признак ее деструктивности. Т.о. она «не делала» уличную революцию, но создавала для нее условия.)

Почему именно его? Кроме того, что он принадлежит парламентскому большинству, там сыграли свою роль всякие неформальные контакты, в том числе своё слово Распутин замолвил, потому что он лечился у знаменитого доктора тибетской медицины Бадмаева, у него было лёгкое расстройство психики, и им довелось как-то пообщаться. У Императора два сигнала — с одной стороны за Протопопова замолвил в своё время слово Родзянко, председатель Думы, с другой стороны от Распутина было известно, что Протопопов — хороший человек. Как на это реагирует Император? Вот как раз тот человек, которого нужно назначить, который примирит меня с этой самой Думой! Назначают. Дума тут же воспринимает Протопопова как провокатора, выскочку, тут же отмежевывается от него. Он, этого совершенно не ожидавший, кстати говоря, говорит: не хотите со мной общаться? Да пожалуйста. И я с вами не буду. Начинает демонстративно ходить в полицейской форме. То есть явно с человеком тоже что-то происходит. Министры внутренних дел вообще-то давным-давно в полицейской форме не ходят, с 1904-го года, с предыдущей революции, предпочитают партикулярное платье при общении с депутатами. А он в Думу приходит в голубом мундире. Понятно, как на это начинают реагировать, следует полный разрыв. Вот из чего строится вся министерская чехарда, знаменитая чехарда 1915−17 годов, когда как бы сместился министр под влиянием Распутина. Не под влиянием Распутина, а под влиянием обстоятельств.

Император пытается создать политический кабинет, причём такой, который бы понравился бы парламенту. Очень современная штука для Европы того времени. Мы это делаем, как получается, то есть с грехом пополам, в результате всё это власть ослабляет. Остались ли там, во власти, люди умные? Безусловно, да. Если взять те же самые железные дороги, то был Трепов, при котором за несколько месяцев построили железную дорогу из Петрограда в Мурманск, связали с ещё одним, опять же только построенным, портом Петроград. Нужно это было по военным обстоятельствам. Трепов уходит, его занимает Кригер-Войновский, так он просто специалист по путям сообщения, классный бюрократ в прямом смысле слова. Министр земледелия Риттих, например, человек, который сделал максимум возможного в сфере продовольственной. То, что были перебои с хлебом в Петрограде, так если железные дороги забиты вагонами, везущими боеприпасы на фронт, понятно, что в столице могут быть проблемы с продовольствием. Кстати говоря, голода-то не было. И вот удивительная вещь, о которой революционеры потом забыли, как только происходит февральская революция, тут же хлеб появляется в Петрограде. Почему? Что, революционная власть обеспечила? Революционной власти вообще не до этого было первые дни, она там революцию делала. Дело в том, что перебои с хлебом, собственно, как раз к 27 февраля и закончились. Другое дело, что это, опять же, некий повод для проявления своего возмущения. А когда этот повод устраняется, уже не до него, есть он или нет — уже неважно, это некая ступенька, барьер, трамплин, с которого надо прыгнуть.

Император и правительство. Да, с 1915-го года Император в основном интересуется делами на фронте. Он действительно устал от того, что происходит внутри страны. Но на самом деле он устал гораздо раньше, и фронт для него — это такая отдушина. Что можно делать на фронте в Ставке Верховного Главнокомандующего с 1915-го года? В Ставке можно несколько часов в день интересоваться военными делами, начальник штаба Алексеев расскажет, как обстоят дела на фронте, это всё интересно, замечательно. Потом, соответственно, час-два можно выслушивать доклады министров, потом гулять на свежем воздухе. В общем, это та жизнь, к которой он всегда стремился. В Ставке спокойствие.

Насколько его отстранённость от дел вредила работе государства? На самом деле несильно, потому что вся реальная работа всегда была на министрах ещё со времён 1905−1906 годов. Да, всю работу делают министры, а не Император. Император после первой русской революции 1905−1907 годов во внутреннюю политику вмешивался очень несильно. Он интересовался внешней политикой, он интересовался делами армии, флота — это его сфера, ко всем остальным вопросам внутриполитического характера, экономического развития он интереса никогда, в общем-то, не проявлял, а после 1905−1907 годов практически никаких кардинальных самостоятельных решений без министров не предпринимал.

Министры решали всё до 1915 года, да и после тоже всё решали они же. Тут нет никаких особенных изменений. Другое дело, что можно, конечно, переезд Императора использовать в качестве пропагандистской идеи, что вот, мол, Император уехал, и ему там на нас наплевать. Это, собственно, либеральная оппозиция и использовала. Происходящие в период войны изменения явно связаны вот с этими трудностями, с попытками договориться с оппозицией, связаны с военным временем вообще. Поэтому есть правда в этом тезисе, что февральская революция в значительной мере произошла из-за войны. Действительно, с трудом можно себе представить какую-нибудь революцию в 1914 году.

Советские историки очень любили говорить, что в 1914 году, накануне войны, сложилась революционная ситуация. Её не было по целому ряду причин. Крестьяне не бунтуют, студенты не бунтуют, никаких студенческих забастовок, которые были до 1911 года. Что было в 1905—1907 годах — не передать, целые семестры срывались, университеты просто не работали. В университетах занимались политикой. А в 1914 году всё спокойно — студенты учатся. В армии всё тихо-спокойно, никаких эксцессов, бывших в 1905—1906 годах, вспомните крейсер «Очаков», броненосец «Потёмкин». А что происходит? Происходят рабочие забастовки. А почему они происходят? Никто не может понять, почему они происходят.

Революционные партии в полном параличе. Ни революционных партий, никаких остальных после 1907−1908 года в России не осталось. Партии в это время, к 1914 году насчитывают несколько сот человек каждая. Кадеты посчитали себя — оказалось, что их 730 человек было в то время на всю Россию. (Когда увидел эту цифру в протоколах ЦК, ещё думал, что же за цифра такая знакомая? Потом вспомнил: у Раскольникова 730 шагов было до старушки-процентщицы.) Большевиков, может быть, несколько тысяч, но они все загнаны в подполье, они все лишены руководства. Партии не влияют на ситуацию, что важно. В стране экономический подъём, очень бурное промышленное развитие, страна в это время занимает первое место в мире по промышленному росту. Экономический подъём может совершенно спокойно совпадать с политическим кризисом, если этот кризис не имеет революционного характера.

Если кризис ограничивается Петербургом, то экономика может спокойно расти, как на дрожжах. А кризис в 1914-м году верхушечный, вот именно такой, что Дума не может с правительством договориться. Вся остальная страна плевать хотела на то, что происходит в Думе. Эта Дума в течение двух лет, с 1912 по 1914 год не может принять ни одного закона, потому что там нет парламентского большинства. Понимаете, они президиум избрать не могут. Когда к ним приходит министр, они первым делом, борясь друг с другом, конкурируя внутри Думы, они первым делом, конечно, бьют по министру: отстаньте, мы вот тут договоримся, лет через несколько, после этого можете к нам приходить. Срываются обсуждения бюджетов, есть политический кризис, но, опять же, ограничивающийся стенами Таврического дворца и Мариинского дворца, где сидит правительство, то есть площадью в три квадратных километра. Вся остальная страна живёт сама по себе и очень бурно развивается.

Так вот, рабочие забастовки в это время в основном экономического характера. В чём глобальная причина? Быстро растёт производство, рабочие видят, что промышленники богатеют. Рабочие хотят своей доли — совершенно нормальные требования. Кроме этого, с 1912 года вступает в силу закон о социальном страховании рабочих. К 1914 году половина рабочих охвачена рабочим страхованием. Это, кстати говоря, первая попытка кардинально решить рабочий вопрос, охватывающая рабочих как класс. У них появляются больничные кассы, это некое подобие профсоюзов. Появляются профсоюзные центры, и они на волне экономического роста начинают качать права, начинают бороться за рабочие интересы. Рабочие громят станки, выходят на улицы, требуют повышения зарплаты — такие вот бурные события. Это революция? Что-то не похоже. Эти забастовки ни во что не выливаются. Два года забастовок, но при этом ничего напоминающего события 1905 года с расстрелами, с советами рабочих депутатов, с попытками взять власть. Ничего подобного. И, самое главное, что это с Думой никак не связано, а развивается совершенно параллельно, не пересекаясь.

Потом война с её колоссальным кризисом, колоссальным напряжением. В 1916 году страна уже перестроена на военные рельсы. Два года понадобилось для того, чтобы страну заставить воевать по-настоящему, такая тотальная война началась. Германия сделала это сразу, ещё в 1914-м, нам нужно было два года. И с 1916-го года создаётся уже действительно взрывоопасная ситуация. Вот тогда и появляются условия для февральской революции.

Вроде бы все воют, все задействованы в войне так или иначе, но никто не понимает зачем, никому не хочется. Есть, конечно, какие-то лозунги: до победного конца! Присоединить Константинополь! В это время вопрос с Константинополем уже решён, уже есть договорённость с союзниками, что, в случае окончания войны, Константинопольская губерния будет в составе Российской Империи. Это всё само собой разумеется, но какое дело петроградскому рабочему до Константинополя?

Кстати говоря, зарплаты реальные в период войны растут. Но рабочий, который вот в такой экстремальной ситуации существует, желает скорее уже не роста заработной платы, а просто скорейшего окончания этой ситуации. Пусть он даже будет меньше получать, допустим, но его не будут заставлять больше работать. Иногда неквалифицированных рабочих призывали на фронт. Вот этого всего рабочему уже не хочется. Крестьянину не хочется тем более.

Крестьянину хочется вернуться к себе под Саратов, докуда немец не дойдёт, и на этом успокоиться. Кроме того, его уже обучили в это время ведению войны, обучили, как с оружием обращаться, приёмам рукопашного боя. Так вот, зная и умея всё это, посмотрев на смерть или, по крайней мере, прочитав об этом в тыловых газетах, если он в тыловом гарнизоне сидит, крестьянин понимает, что, вернувшись, не остановится ни перед чем для увеличения своего земельного надела. То есть, у него уже достаточно решительности. Ситуация массового общемирового насилия, конечно, сказывается на психике. Люди уже ощутили запах крови, они не боятся его. Еще и поэтому, конечно, февральская революция — это детище Первой мировой войны.

Сами масштабы революции определяются войной. Ведь кто делает революцию? Солженицын пишет, что революция происходит в Петрограде. Это на самом деле не совсем так. Революция началась, конечно, в Петрограде, безусловно. Но как только она там приобрела революционные именно очертания, очертания не рабочей забастовки, а восстания тылового гарнизона, она очень быстро перекинулась на всю остальную страну. На что она перекидывается? Она перекидывается на такие же тыловые гарнизоны. Главное орудие, главный инструмент революции — тыловой гарнизон. Что это такое, собственно говоря? В основном это те самые мобилизованные крестьяне, которые знают, что весной 1917-го года они отправятся на фронт, потому что именно тогда, и это ни для кого не секрет, будет очередное наступление. В 1916 году наступление было, значит в 1917-м году оно должно быть решающим. Значит, в 1917-м году планируется закончить войну наступлением. Вперёд, на Берлин. Они оторваны от семей, эти солдаты, они знают, что их ждёт весной, они при всём при этом ещё и слушают, что в стране происходит. А в стране, говорят им, правит Распутин, Императрица — предательница, у неё прямой провод к Вильгельму, она сообщает ему обо всех военных планах, из-за этого мы терпим поражения, и так далее, и так далее… Когда последние поражения были, все уже забыли. Кроме того, существует сухой закон, пить солдатам нельзя, дисциплина. Кто дисциплину, кстати говоря, наводит в это время в тыловом гарнизоне? Офицеры. Кадровые? Нет, не кадровые, потому что все кадровые офицеры уже давным-давно на фронте, многие из них погибли. А в офицеры в это время уже берут всех подряд. Все, кто имеет какое-нибудь более-менее сносное образование, попадают в офицеры. Значит, в основном это интеллигенция. То есть, люди с какими взглядами? Левацкими. Этих офицеров с левацкими взглядами всё равно немного на этих солдат. Вот существует батальон. На самом деле батальон — это человек 300. А тыловой батальон, где проходят подготовку к ведению боевых действий, это человек 1000. Сколько на них офицеров? Ну, хорошо, если десяток, а то и меньше, то есть, эти тыловые гарнизоны предоставлены сами себе. Когда начинались события в Петрограде, что произошло с петроградским тыловым гарнизоном? Они первым делом, восстав и перебив кого-то из офицеров, повесив на себя красный бант, тут же идут в Государственную Думу. Не потому что Государственная Дума вот так уж прямо готова была с распростёртыми объятиями их встретить. Дума на самом деле боится: что эта солдатня с нами потом сделает? Да нас военно-полевому суду предадут, явятся с фронта войска и с нами со всеми, в том числе с депутатами, разделаются по полной программе. Но солдаты-то идут в Государственную Думу именно по этой причине: они больше всего боятся того же самого — того, что явятся войска не такие, как они сами, а настоящие, и тоже с ними расправятся. И хотят эти солдаты такую ситуацию как-то легализовать. А как? К Думе идти, провозгласить себя оплотом Государственной Думы. И получается, что они друг друга как бы в заложники берут. Солдаты бегут к ним, а они вынуждены этих солдат принять, и получилось, что думцев в заложники уже взяли, тогда остаётся только одна возможность — установить контакт с офицерами этих восставших батальонов и ждать, когда нагрянет контрреволюция и как-то ей сопротивляться, потому что, если она нагрянет, и мы не будем ей сопротивляться, то нас перебьют. А если мы будем сопротивляться, то у нас есть какой-то шанс. И первое, что они делают — создают военную комиссию Государственной Думы, ставят над ней Гучкова, председателя Центрального военно-промышленного комитета, который известен связями с офицерством. Он должен организовать сопротивление ожидаемому контрреволюционному натиску. Что делает Гучков первым делом? Он активизирует все свои контакты с офицерами, причём у него контакты даже с теми офицерами, которые выдвигаются к Петрограду для подавления революции. И выясняется, что воевать им друг с другом незачем. Мы, Государственная Дума, возглавляем вроде бы эту солдатскую массу, но под какими лозунгами? Под патриотичными: хотим воевать. Дума молчит о том, что солдаты не хотят воевать. Дума говорит о своей программе, которая заключается в желании воевать, а правительство в этом мешает. Офицеры, которые должны подавлять все вот эти самые эксцессы, на тот момент мыслят именно так же под влиянием той же самой Государственной Думой. Действительно, чего нам не хватает для полной победы? Нам надо Императора снять, надо попросить этого неспособного ни на что Государя Императора. И в это время так уже думают офицеры в Петрограде и офицеры так называемой контрреволюции, в это время так думают уже и генералы, находясь под влиянием пропаганды, которая несколько лет ведётся. Дума борется таким образом за собственную популярность. Проблема в том, что Дума — центр, но это только центр пропаганды, взять в свои руки настоящую власть она не может.

Пропаганда — это их инструмент, в этом они преуспели. А в администрировании не преуспели, поэтому они провозглашают себя главной властью, но не являются ею по факту. Ставка и генералы, которые там сидят, заняты военными вопросами. У них какая информация о происходящем в Петрограде? Власть взяла Государственная Дума. Дума кровно заинтересована в том, чтобы у генералов было именно такое впечатление, потому что если генералы вдруг узнают, что никакая не Дума взяла власть в Петрограде, а какие-то оборванцы, то генералы действительно испугаются и примкнут к контрреволюции. Значит, нужно сделать всё для того, чтобы генералы поняли, что Государственная Дума действительно власть взяла. В этом заинтересована Дума, которая не хочет быть повешенной, поэтому она и говорит: мы берём всю власть в Петрограде. Генералы им в ответ: очень хорошо, что вы берёте всю власть в Петрограде, мы давно вас ждали, мы давно хотели с вами договориться об отречении Императора и о том, чтобы вести войну до победного конца. Но проблема в том, что одновременно со всем этим процессом Дума с генералами договаривается, а с солдатами-то она не договорилась на самом деле, потому что реальными хозяевами положения себя считают в это время солдаты, увидевшие, что контрреволюции нет и первым делом разгромившие винные склады. Куча пьяных по всей стране и развал — вот что началось по всей стране, как только поняли, что нет никакого сопротивления со стороны власти.

Действительно, пиар-проект, который просто осуществлялся не один день, а очень давно, и в период Первой мировой войны вступил в такую вот решающую стадию. Дума вроде бы решила все свои задачи в феврале 1917 года, а уже в марте оказывается, что её будущие задачи и проблемы гораздо серьёзнее, чем до этого, потому что до этого она боролась с самодержавием и смогла его победить, а теперь ей приходится воевать с анархией, и вот анархию уже Дума победить не сможет. Ведь для того, чтобы побеждать анархию, в конечном счете, нужно и пулемёты использовать. А русская либеральная оппозиция очень гуманистична, она не может этого сделать, и этим-то и провоцирует развал. И ведь они продолжают твердить одну простую вещь: их главный враг не анархия, а контрреволюция. Они до октября 1917 года боятся контрреволюции, того карающего меча, с которым они боролись всю свою сознательную жизнь, десятилетиями.

* Федор Александрович Гайда. ист. наук, доцент кафедры «Истории XIX — начала XX вв. «исторического факультета МГУ

Продолжение следует…

Беседовала Юлиана Годик

http://www.taday.ru/text/41 718.html