 |
| Фонд «Русская Цивилизация» | Александр Елисеев | 03.05.2007 |
В целом же произойдет частичная реабилитация нацизма и, вообще, европейского фашизма. Из него вычленят самое «полезное» — русофобию, апелляцию к «общеарийскому» (западному) единству и мобилизацию нации (наций) вокруг одного западного вождя. При этом демократию попытаются существенно ограничить — во имя свободы, которую якобы надо защищать от «азиатского деспотизма». Собственно говоря, в Америке после 21 сентября 2002 года, такое ограничение имело место. Его, как мы все помним, обосновали необходимостью борьбы против «международного терроризма», имевшего явственно афро-азиатские черты. Теперь на место этого терроризма планируется поставить Россию.
По сути, речь пойдет о создании модели евроатлантического неофашизма — либерального и, в то же время, авторитарного. Уже сегодня развертывается мощная пропагандистская кампания, призванная подготовить свободолюбивый Запад к новейшему фашизму — «с человеческим лицом». И ведется она на самом действенном уровне — массовой культуры. Самый яркий пример — фильм «300 спартанцев», которые решительно рвет со всей западной традицией политкорректности. «Расизм и социал-дарвинизм сочатся в «300» из каждого кадра, — замечает Е. Холмогоров. — Персы являются явным собранием антропологических и совсем уж нечеловеческих мутаций. Спартанцы все до одного — идеальными нордиками. Хотя, казалось бы, вольность «экранизации комикса» вполне допускала бы включение в их число нескольких атлетично сложенных «афроамериканцев».
И вот, довольно-таки любопытный вывод из этого и других, подобных наблюдений: «Не исключено, что имперский «неоконсерватизм» бушевского образца и в самом деле зарезервировал для себя запасную линию отступления от провалившегося проекта «либеральной империи» — идею «белая либеральная империя», в которой свобода и либерализм связываются с определенным расовым типом, защищаемым спартанцами-американцами».
Понятно, что создание такой вот империи невозможно без существенного ограничения прав и свобод, без сворачивания демократии (возможно, в результате государственного переворота). А это как раз и будет фашизмом.
Вот тут очень важно определиться с понятиями. У нас принято толковать фашизм очень широко, записывая туда едва ли не всех правых радикалов и, вообще, «плохих людей» (в 90-годы часто говорили о «коммунофашизме» и «демофашизме»). Это, само собой, подход совершенно неправильный. Строго говоря, фашизм — это радикальный этатизм, победивший в 20-е годы в Италии. Однако под ним понимается весь комплекс праворадикальных движений 20−40-х годов, которые использовали в своей деятельности элементы революционности и социального популизма. И на первом месте здесь стоит Германия Гитлера. Ее как-то удобнее называть фашисткой, а не нацистской и даже не национал-социалистической. И это, опять-таки, не случайно, так как никакого национального социализма в Германии не было. Социалистом правого толка был суровый критик Гитлера Отто Штрассер, а сам Гитлер капитализма в Германии не отменял. Он свернул демократию — это да, но монополии, объединения крупных капиталистов, сохранили свои командные позиции. Их ограничили, однако, тогда подобные ограничения имели место быть во всех буржуазных странах. Рузвельт в США тоже ограничил монополии и, тем не менее, никто его социалистом не называет.
И Гитлера тоже не очень-то тянет так называть. Особенно если вспомнить о том, что при нем монополии продолжали разорять мелкий бизнес. В результате политики насильственного картелирования в 1933—1939 годах с хозяйственной арены исчезло около 700 ремесленных предприятий. Зато возросло влияние монополий. К 1939 году 6 крупных банков и 70 акционерных обществ контролировали 2/3 промышленного потенциала Германии. Другое дело, что имела место быть и активная социальная политика, но и это ни в коей мере не есть признак социализма — в послевоенной Европе капитализм стал именно социальным.
Но вот, что при Гитлере действительно было, так это фасция («связка», «пучок») — он сумел сделать из расслабленно-демократической Германии единый военно-политический монолит. Поэтому слово фашизм, возникшее в соседней с Германией стране — Италии, тут, в целом уместно.
Итак, при Гитлере произошло сворачивание либерализма в политике — при его сохранении в экономике. Собственно, таково было решение серьезных и влиятельных элит — деловых, военных и политических. Они крайне опасались коммунизма, а, точнее, стоявшего за ним СССР. Демократия казалась им строем, который на тот момент, ослаблял западную цивилизацию, делал ее беззащитной перед «азиатскими большевистскими ордами». И в Гитлере они увидело того лидера, который смог бы сплотить атомизированное европейское общество в Германии. (Поэтому его, кстати сказать, и «втащили» во власть.) И в данном плане фюрером восхищались даже многие, вполне себе либерально-консервативные политики. Например, Чемберлен. Во Франции, которую традиционно считают жертвой нацизма, гораздо больше воевало на стороне Германии (500 тысяч), чем в Сопротивлении (200 тысяч). А уж восточный поход на Россию принял характер общеевропейской акции (об этом великолепно написал В. Кожинов). Правда, когда Гитлер стал терпеть поражения, от него отвернулись почти все «игроки» (даже Гиммлер вел закулисные переговоры с западными демократиями). Но тут уже «ничего личного — это бизнес». Элиты «замутили» нацификацию, но когда она стала давать сбой, то «соскочили» с проекта.
Сегодня западная демократия, также, как и во времена Веймарской республики, находится в состоянии острого кризиса. Разнообразные меньшинства усилились настолько, что многие обвиняют их в попытке диктовать свою волю большинству. Потоки миграции из третьего мира захлестывают Европу и США, грозя размыть ее западную идентичность. Прежняя солидарность западных демократий, находящихся по обе стороны Атлантики, ушла в прошлое — Европа пытается вести свою самостоятельную игру. Не удается наладить экспорт демократии в третий мир — Америка пробуксовывает как в Ираке, так и Афганистане. При этом институты этой самой демократии начинают препятствовать этому самому экспорту — сегодня Буш ведет затяжную войну со своим парламентом по поводу выхода из Ирана.
В этих условиях демократия становится непозволительной роскошью. И некоторые западные элиты (в США они связаны с республиканской партией) попытаются от нее избавиться, объединив Европу и Америку в одну сверхимперию, использующую некоторые фашистские технологии (естественно, новый фашизм будет гораздо более либеральным). Для этого необходим некий очевидный внешний враг — коварный и огромный. А, как уже было замечено, пресловутый «международный терроризм» на роль такого врага не подходит. И даже Иран с «осью зла» выглядят не очень-то могущественными. Поэтому в качестве «большого врага» врага могут выбрать Россию — несмотря на то, что верхи здесь никакого противостояния не желают. Его не желали даже в сталинском СССР — на первых порах Сталин и не думал о коммунизации Восточной Европы. Ее стали проводить уже после начала холодной войны — как ответную меру. Сейчас в России и подавно никто не хочет конфронтации. И отношения с республиками бывшего СССР (несомненно, входящими в сферу влияния России) строят исключительно на основе коммерческого прагматизма — без намека на какое-либо имперство.
Но конфронтация нужна США — для того, чтобы подчинить себе Европу и не дать распасться западной цивилизации. Кстати, такую же цель они ставили и после второй мировой войны. Никакой реальной угрозы со стороны коммунизма тогда не было. СССР думал о том, как бы подняться из руин и обезопасить свои границы. Но в Европе и в США многие до жути боялись коммунистической угрозы, и на основе этого страха возникла тогдашняя, еще демократическая Евро-Атлантика. Но сегодня Запад испытывает гораздо большие трудности, поэтому он будет делать ставку на «либеральный фашизм» — при реанимации мифа о восточной угрозе. Не коммунистической, но уже русско-имперской, которая, как «докажут» тамошние политологи, органически связана с угрозой советских времен. И, сколько бы не упирались наши элитарии, а им навяжут новую, вторую мировую холодную войну. Надо будет — для этого используют всю мощь американской агентуры.
Кстати, об «агентуре». В последнее время в среде русских ультраправых националистов возникло весьма экзотическое движение, выступающее с позиций национал-либерализма и радикального западничества. Многие его участники выражают солидарность с НАТО и, в то же время, воспевают Третий Рейх. Одним из наиболее ярких представителей этого направления является поэт и публицист Алексей Широпаев, известный в некоторых радикальных кругах. Его перу принадлежит статья программного характера — «Русский выбор: НАТО или Китай?» Как видим, евроатлантический фашизм может найти поддержку не только на Западе.
Что же до Европы, то у нее очень мало шансов избежать фашизации. Даже если она не поддастся американской гегемонии, то верх возьмет фашизм континентальный, срединно-европейский. Возможно, что тогда фашизация будет происходить при активном участии радикальных исламистов — под антисемитскими и антиамериканскими лозунгами. Либерализм, с его самоубийственной демократической политикой, сам роет себе могилу. И есть, пожалуй, только один выход — вернуться (на новом уровне) к традиционной цивилизации, которая была разрушена творцами либерализма в эпоху буржуазных революций. Но решится ли на это Европа? Сомневаюсь.
