Загадка нового Иерусалима

От Добрыни Ядрейковича до Патриарха Никона

АПОКАЛИПСИС XIII ВЕКА

1204 год — малый апокалипсис средневековья. Под ударами крестоносцев IV крестового похода пал Константинополь-Царьград — христианская столица мира. Апокалиптичность этого события в том, что произошло невозможное для православного мировоззрения событие: под пятою латинской антицеркви оказался незыблемый со времен основания Второй Рим Святого Константина. Этому событию по началу препятствовал даже папа Иннокентий III. По свидетельству Г. Мишо, историка крестовых походов, узнав о решении идти на Константинополь, которое было принято на совете в Заре — первом византийском городе, осажденном и взятом крестоносцами IV крестового похода, папа снял с них благословение и угрожал им Божиим гневом. Но когда Иннокентий III узнал о падении Византийской столицы, то по свидетельству того же историка: «Глава верующих не дерзал углубляться в рассуждения о делах Божьих; ему свойственно было думать, что Греки были справедливо наказаны за их заблуждения и что Провидение вознаградило пилигримов…» Еще одна цитата из Г. Мишо: «Нигде покорение Византии не произвело такой радости, как на Святой Земле. Защитники и жители христианских городов за морем, на долю которых выпали только бедствия войны, пожелали разделить счастье и славу Французов и Венецианцев; папский легат Петр Капуанский, посланный в Сирию Иннокентием, покинул Палестину и приехал в Грецию, где присутствием своих он оживлял ревность латинского духовенства к обращению Греков; Иоанниты и Тамплиеры также прибыли в Грецию, которая сделалась настоящею обетованною землею; король Иерусалимский (давно уже изгнанный из Иерусалима сарацинами. — Авт.) остался почти одиноким в Птолемиаде».

Что же оказалось в руках у покорителей Города Городов?

Первое, к чему так вожделели венецианцы, основные устроители константинопольского погрома, были значительные запасы мировых финансов. До падения Византии Западная Европа не имела оборота золотых монет. Порой феодалам приходилось расплачиваться со своими вассалами дровами, а то и конским навозом.

Константинополь был также важнейшим узлом мировой торговли, связывавшим нити торговых коммуникаций государств Малой Азии, Индии и Китая, Киевской Руси с Балканскими странами и королевствами Западной Европы. Но это было не главное приобретение. К началу XIII века Константинополь стал также Святым Градом — Новым Иерусалимом. Столь высокий статус обеспечивали ему главные христианские святыни, находящиеся в его стенах. Это и делало Византийскую империю единственной мировой христианской державой. В многочисленных церквях города находились святые мощи не только апостолов и новозаветных святых, но также и ветхозаветных пророков. Иерусалим, в котором правили мусульмане и остальная Палестина с её точечными владениями крестоносцев, была к началу XIII века землей только Святых Мест, но не святых артефактов, которые в течение XII столетия постепенно переместились в Константинополь. Это произошло благодаря целенаправленной политике византийских императоров, пользовавшихся, с одной стороны, формальной вассальной зависимостью латинских крестоносцев, ведших боевые действия в былых владениях империи, а с другой стороны, определенной меркантильностью «воинов Креста», часто предпочитавших ценности материальные духовным святыням. Главными же святынями, делавшими Константинополь — Царьградом, а Византийских базилевсов — вселенскими императорами, были предметы, связанные с земной жизнью и смертью Царя царей — Господа Иисуса Христа.

Перечислим некоторые из них. В храме Святой Софии: плита Гроба Господня (перевезена императором Мануилом Комнином); Пелены Христовы, известны ныне как Туринская Плащаница (по описанию Робера де Клари находилась во Влахернской церкви); Дары Волхвов; орудия, которыми изготовляли Крест Господень; Древо что на шее Христа под железом было; мраморный колодец, у которого Христос беседовал с Самарянкой. В церкви Святых Апостолов: Столп мраморный к нему же был привязан Господь. Доска каменная, на нее было положено Тело Иисуса Христа по снятии с Креста, — в монастыре Пантократора. В Фаросской церкви Большого дворца: Священный Терновый Венец; большая часть Честного Креста; Орудия бичевания; Погребальные пелены; Плат Омовения ног, которым Христос вытирал ноги апостолам перед трапезой на Тайной вечери; Священное копье, которым прободен был Спаситель; Багряница; Святая Трость; Сандалии Спасителя; Святые Гвозди; Правая рука Иоанна Крестителя и его посох с Крестом, коими царей благословляли на царство; Святой Мондилион (или Святой Убрус — Нерукотворный Спас); Святой Керамион (Спас на Черепице); Часть Хлеба Тайной Вечери в драгоценном ковчеге.

Этот перечень может быть дополнен еще сотнями иных чудотворных святынь, среди которых были, например, и такие фантастические, как Моисеевы скрижали Завета, или одна из Иерихонских труб Иисуса Навина. Когда в 1204 г. всё это сокровище легло к ногам папы Иннокентия III, тот уже по-иному взглянул на позорную роль латинских крестоносцев. Правда, общий триумф уничтожения православной столицы был омрачен одним досадным недоразумением: среди святынь, представленном покорителями Константинополя папе, отсутствовала важнейшая, под именем освобождения которой весь XII век в Палестину устремлялись крестоносные армии. Речь идет о плите Гроба Господня. Её некогда обмерил и описал после первого крестового похода русский паломник игумен Даниил. В его «Хожении» начала XII века святыня была названа «лавицей». Тогда она еще находилась на своем исконном месте, в Кувуклии Гроба Господня.

Новгородский летописец скорбно повествует: «И внидоша фрязи в град вси и стояша на месте идеже стояше царь греческий. И восходящу солнцу и внидоша в Святую Софию, и одраша двери, и рассекоша и амвон бяще окован весь серебром, и столпы серебряные 12, се 4 кивотныя и тябло иссекоша и 12 крестов иже бяху над алтарем и меж ими шишки, яко древа возвышающиеся выше человека и преграды алтарные меж столпы, а то все сребряно. И Трапезу чудную одраша, драгий камень и великий жемчуг, а самую не ведомо куда деша и 40 кубков великих иже бяху пред алтарем и паникадила и святильники то все сребряно яко не можем числа исповедати, с праздничными сосудами бесценными поимаша, служебные же Евангелия же и кресты честные и иконы все одраша… Тожде все в единой Софии сказах. А Святую Богородицу, что во Влахерне идеже Святый Дух схождаше на вся пятницы, и ту одраша. Инех же церквей не может человек сказати, яко без числа…» (Первая Софийская летопись. — Авт.)

Обычно исследователи Константинопольского погрома акцентируют внимание на нравственной, эмоциональной стороне вопиющего святотатства и варварства крестоносцев. Хотелось бы обратить внимание и на тот факт, что падение Византии было для Киевской Руси полной канонической, а стало быть, и юридической катастрофой. Русская церковь не была автокефальной. Киевские митрополиты поставлялись в Константинополе и, как правило, сами были греками. Все основные юридические процедуры, фиксирующие рождение, смерть, брак, наследство, мирные договоры, поставления на княжества, систему вассальной подчиненности младших старшим и даже крупные сделки с недвижимостью (Графитти на стене Софийского Собора о покупке княгиней Всеволжьей земли Баяна), были облечены в форму церковной обрядности и проходили при участии духовенства.

В Константинополе же была установлена латинская иерархия: «Латына же многая благая, книги, и вся уставы, и сосуды честыя, и священные ризы, и многи мощи святых в Рим отнесоша; во Царе же граде епископы своя и пресвиторы устрояша и вся быти по Римскому обычаю» (Патриаршая или Никоновская летопись. — Авт.). Создавшееся положение ставило перед Русской церковью опасную перспективу пресечения законной святительской иерархии, идущей от Апостолов Христовых. В противном случае нужно было подчиняться Папе. Единственный прецедент неканонического избрания Киевским митрополитом Иллариона из среды русских епископов во время войны Ярослава Мудрого с Византией в XI веке закончился печально. По восстановлении отношений с Константинополем Святитель Иллариаон был низложен, а новый Митрополит, грек, переосвятил после него Киевскую Софию. При всей любви к Иллариону и князя, и народа (Митрополит Илларион прославлен в лике святых и считается первым русским богословом. — Авт.) святые церковные каноны, основанные на апостольских и святоотеческих правилах, не подлежали пересмотру.

Был еще один фактор, связанный с особенностью религиозного мышления средневекового человека. Мы, глядя на окружающие нас события, мыслим секулярно: «Так случилось» или «Так получилось». Средневековый же человек рассуждал иначе: «Тако благоволил Бог» или «Тако попустил Бог».

Всё это прекрасно понимал папа Иннокентий III. После ликвидации Византии православная власть и духовенство сохранились на разрозненных территориях, подчиненных Феодору Ласкарю и Иоанну Ватацу. Взор папы обратился на огромную восточноевропейскую территорию, охваченную «православной схизмой». Усмиряя непокорных европейских князей, борясь с нарастающими под натиском мусульман ближневосточными проблемами, незаурядный понтифик открыл для себя новый политический и военный фронт. Первым, к кому он направил своего легата в 1204 г., был могущественный западнорусский князь Роман Галицкий. Произошедшую встречу церковный историк митрополит Макарий Булгаков описал следующим образом: «Посол Иннокентия III сначала старался убедить Романа в превосходстве римского исповедания пред восточным, но, встретив сильное обличение со стороны князя, думал подействовать на его честолюбие и сказал, что если он примет веру латинскую, то папа сделает его королем и покорит ему многие земли мечом Петровым. Тогда, обнажив свой меч, князь спросил посла: «Таков ли меч Петров у папы? Если такой, то он может брать им города и дарить другим. Но это противно Слову Божию, ибо иметь такой меч и сражаться им Господь запретил Петру. А я имею меч, от Бога мне данный, и пока он при бедре моем, дотоле не имею нужды покупать себе города иначе как кровию, по примеру отцов и дедов моих, распространивших землю русскую».

Более того, когда известия о чудовищных злодеяниях западного воинства докатились до Руси, князь Роман в 1205 году вторгся в Польшу, желая полностью искоренить там ненавистное латинство, но сам сложил голову в этом походе. Это событие только укрепило папу в намерениях продолжать «Драхт нах Остен». В 1207 г. он отправляет посольство на Русь с ультиматумом уже не к одному какому-то князю, но всему русскому епископату, клиру и народу. «Хотя вы доселе были удалены от сосцов вашей матери как дети чуждые, но мы по возложенной на нас, недостойных, от Бога пастырской обязанности просвещать людей, не можем подавить в себе отеческих чувств и не заботиться о том, чтобы здравыми убеждениями и наставлениями соделать вас как члены сообразными вашей главе, чтобы Ефрем обратился к Иуде и Самария к Иерусалиму. О если бы вы захотели уразуметь и прогнав мрак от умов своих, возвратились на истинный путь и покорились учительству того, кого Спаситель наш поставил главою и учителем всей Церкви!.. Но обратимся к настоящему: вот теперь Греческая империя и Церковь почти вся покорилась апостольскому седалищу и униженно приемлет от него повеления, ужели же не будет несообразным, если часть (то есть Церковь Русская. — Авт.) не станет сообразоваться с целым и не последует ему?…

Посему, любезнейшие братья чада, желая вам избежать временных и вечных бед, посылаем к вам возлюбленного сына нашего кардинала-пресвитера Виталиса, мужа благородного и просвещенного, да возвратит он дщерь к матери, и убеждаем вас принять его как посла апостольского седалища, даже как нас самих, и беспрекословно повиноваться его спасительным советам и наставлениям…» (Histor. Russia Monument 1. N 3. 407.)

Такое вот «отеческое» слово на фоне бряцающего оружия крестоносной Европы. А за год до этого, в 1206 г., в восточной Монголии ханом ханов всей великой степью был избран Темучин, получивший тронное имя Чингисхан. Начался первый завоевательный поход монголов на Сибирь. Занятая междоусобицею Русь казалась еще внешне сильной. Но над ней и вселенским православием нависла смертельная опасность.

МИССИЯ ДОБРЫНИ ЯДРЕЙКОВИЧА

Знали ли на Руси до падения Константинополя о надвигающейся катастрофе? В Константинополе был так называемый «русский убол», где проживали русские паломники и гости. Влиятельные русские князья находились в тесных отношениях с византийскими императорами, обменивались посольствами, вели переписку, совместно боролись с половцами. Примером могут служить отношения Киевского князя Ростислава и Галицкого Ярослава и Мануила Комнина, выше упомянутого Романа Галицкого и императора Ангела Комнина III. О династическом кризисе начала XIII в., разрешить который попросили «помочь» крестоносцев, на Руси было известно. Наиболее осведомленными в византийских событиях оказались новгородцы. Самый подробный перечень святынь, находящихся в храмах предпогромного Царьграда, оставлен нам новгородским боярином Добрыней Ядрейковичем. Его «Хожение» с величайшим благоговением описывает святыни, украшения церквей, иконопись, предания, некоторые чинопоследования и даже церковное устроение (количество и организацию духовенства и его содержание). Описание Добрыни относится к 1200 г. Подробное описание Константинопольского разорения и того, что ему предшествовало, мы также находим в новгородских летописях. Есть мнение, что это описание тоже восходит к Добрыне Ядрейковичу, бывшему свидетелем трагедии 1204 года.

На основании «Жития Варлаама Хутынского» и новгородских летописей о Добрыне можно сказать следующее. Он был сыном воеводы Ядрея, погибшего в несчастном походе на Югру. Ядрей относился к знатному и богатому новгородскому боярскому роду. Дед Добрыни Прокша принял монашеский постриг под именем Порфурия. И сам Добрыня Ядрейкович был человеком благочестивым, являлся любимым духовным чадом святого Варлаама Хутынского. Отличие новгородского боярства от боярства (баронства, рыцарства) южной и северо-восточной Руси было в том, что являясь мощной военной силой, оно стяжало богатство не только бранной службой князю (что новгородцы меньше всего любили. — Авт.), но и участием в значительной доле европейской торговли. Именно новгородцы могли быть лучше всех на Руси информированы о том, как начавшийся в 1202 г. во Франции IV крестовый поход для освобождения Иерусалима от сарацин был «перепрофилирован» венецианцами. Венеция — это «Уолл-стрит» средневековья, исконно враждовавший с Византией. Сначала Дож Дандоло склонил крестоносцев, не имеющих средств заплатить за перевоз в Палестину, разгромить христианский город Зару. А затем, весной 1203 г., на совете было принято решение отправить флот «армии Креста» в Константинополь, чтобы «помочь» царевичу Алексею, изгнанному из Византии, занять престол. Новгородские торговые гости, находившиеся в Венеции и Константинополе, вполне могли наблюдать эту двухлетнюю «мутацию» взглядов воинства, призванного спасать святые места Палестины. Но был еще один фактор, отражения которого мы не найдем ни в одном историческом документе. Направить Добрыню в Царьград мог Преподобный Варлаам Хутынский, извещенный о его грядущем падении Свыше. Одной из благодатных черт преподобного, согласно его жития, была прозорливость, т. е. способность видеть грядущие события, открытые Богом. Житие святого ставит перед учеными загадку. Преставляясь Богу, Преподобный передает свой монастырь вернувшемуся из Царьграда Добрыне Ядрейковичу — будущему новгородскому архиепископу Антонию. Но дата смерти Преподобного, 6 ноября 1193 года, не соответствует дате возвращения Добрыни более чем на 10 лет. Церковное сознание это разночтение нисколько не смущает. Ответы тут могут быть как мистические, так и уточненно хронологические. Важно другое, великий святой оказывает боярину неслыханную честь: передает свое детище, основанную им обитель. Что же совершил Добрыня? Процитируем по IV Новгородской летописи: «В лето 6719. Исперва не хотя злодеи добра, зависть возложи на архиепископа Митрофана с князем Мстиславом и не даша ему правитися и ведоша его в Торонепец, он же то все прия с радостию, якоже Иоанн Златоустый и Григорий Акраганьский, тую же восприя печаль славя Бога. Тогда же было пришел прежде изгнания Митрофана архиепископа, Добрыня Ядрейкович из Цареграда и привезе с собою Гроб Господень, а сам пострижен на Хутыни у Святого Спаса. И волею Божиею возлюби его князь Мстислав и вси новгородцы и послаша его на Русь ставиться и прииде поставлен архиепископ Антоний и сотвори палату Митрофаню во имя святого Антония».

Приведем и другую летопись, более позднюю, «Патриаршую, или Никоновскую летопись» (Летописный свод XVI века, принятый Патриархом Никоном как официальный свод Русской истории): «Новгородцы же с князем своим Мстиславом Мстиславовичем излюбили себе инока Антония, постриженника Хутынского сей убо Антоний еще прежде изгнания Митрофана епископа ходи в Царьград, и принесе с собою изо Царьграда Гроб Господень, и поехаша его в Киев к митрополиту ставитися в епископы. Того же лета прииде Антоний в Новгород, поставлен в епископы Матфеем, митрополитом Киевским и всея Руси».

Забегая вперед, чтобы несколько охладить сенсационность сообщения для тех, кто впервые читает о подвиге Добрыни, отметим, что и светская, и церковная историография весьма спокойно относится к вышеприведенному факту. Первая выдвигает версию, что Добрыня привез мерную ленточку с обмерами Гроба Господня, какие во множестве привозили паломники. Митрополит Макарий Булгаков считал, что это, возможно, какая-то часть камня Гроба Господня. Для того, чтобы показать, что Добрыня совершил нечто чрезвычайное, следует обратить внимание на уникальность его назначения на Новгородскую архископию. В Новгороде незаконно, по навету низлагается архиепи- скоп Митрофан. Если обратиться к хронологической таблице русского епископата «Архиереи Русской Православной Церкви (конец Х — сер. XIII в.)», то становится ясно, что поставлял его на новгородскую кафедру тот самый митрополит Матфей, к которому новгородцы прислали ставиться чернеца Антония, постриженника Хутынского, вчерашнего боярина Добрыню Ядрейковича. Новгородская Архископия — вторая по значению после Киевской митрополии кафедра в домонгольской Руси. Ее территория превышала размеры многих европейских государств и, чтобы поставить на управление ею вчерашнего чернеца, нужны были обстоятельства более серьезные, чем новгородские смуты, возникавшие порой по нескольку раз за год. Такое поставление прямо противоречило 17-му правилу Двухкратного собора 861 г., которое гласило, что «… Впредь никто из мирян или монахов не был вдруг возводим в достоинство епископства, но чтобы каждый предварительно был испытан в церковных степенях» (Соколов И.И. Избрание патриархов в Византии.). Епископ — хранитель церкви. Именно с такого рода подвигом столкнулся Киевский Митрополит Матфей, когда перед ним предстал Добрыня-Антоний, выхвативший из рук латин одну из главных святынь христианства. Как он сделал это? Златом или булатом, как провез ее через враждебные государства и половецкие степи в далекий Новгород, недостижимый для бронированных полчищ псевдохристиан, нам неизвестно. Теперь в противостоянии с Римом Киев имел главный аргумент, потому что «Тако благоволил Бог». Последствия этого события сказывались на протяжении столетий в жизни страны, получившей название — Святая Русь.

НАСЛЕДИЕ СВЯТИТЕЛЯ АНТОНИЯ

В 1211 году архиепископ Антоний был поставлен на новгородскую кафедру. А в 1214 году происходит серьезное вторжение латинства на земли Южной Руси, носящее признаки не межкняжеских усобиц, а религиозной войны. Венгерский король Андрей захватил Галич и в том же году писал папе: «Да ведает ваше святейшество, что бояре и народ Галицкие, нам подвластные, униженно просили нас дать им в царя сына нашего Коломана, обещаясь пребыть навсегда в повиновении святой церкви Римской"… Православные епископ и священники были изгнаны, а церкви стали переоборудоваться в костелы. Кто же выбил врагов из Галича и восстановил православие в городе? Тот самый князь Мстислав, прозванный Удалым, который „излюбиша себе инока Антония“. Из летописных источников известно, что Антоний заложил несколько церквей в Новгороде, в 1219—1220 гг. был переведен на Перемышльскую кафедру, в 1225—1228 гг. вновь занимал архиепископскую кафедру в Новгороде, затем ушел в Хутынский монастырь „по своей воле“, где и почил в 1232 г.

Интересные археологические открытия, относящиеся ко времени Добрыни-Антония, сделаны в Софии Новгородской. В результате исследований, проведенных Г. М.Штендером, было установлено, что главный престол Софийского собора в первой четверти XIII века подвергся переделке. Были обнаружены пять столпов опор под отсуствующую каменную трапезу. При этом сама трапеза после переделки получила размеры 175×98 см. Этот размер в точности соответствует длине и ширине погребального ложа Спасителя, „лавице“, описанной в начале XII века игуменом Даниилом: „в длину 4 лакоть, а в ширину 2 лакти, а возвыше полулакти“. Кроме этого в 1950 г. М.К.Каргером в западном конце южного нефа было обнаружено каменное основание некоей конструкции предположительно каменной сени на квадратных столбиках размером 2×2 м. Г. М.Штендер предположил, что это княжеский митаторий, но Т.Ю.Царевская в своей работе „О цареградских реликвиях Антония Новгородского“ сопоставляет это место с неоднократно и особым образом упоминаемым в архиерейском чиновнике Софийского Собора Гробе Господнем. Приведем большую, но чрезвычайно важную цитату из ее работы с исследованием текста Софийского чиновника: „Так, в вечерней службе в неделю накануне Великого Поста святитель (т.е. новгородский владыка. — Авт.) знаменуется на всходе у Спасова образа (всходом называли вход из паперти в собор — Т.Ц.) и у Пречистой на столпе и у Гроба Господня и у Спасова образа над Господним Гробом…“. В субботу первой седмицы Великого Поста: „…и пришед святитель в Корсунскую паперть со свечею и идет к создателям и творит прощение и знаменуется у гробов создательских (т.е. строителей храма, князей Владимира и Анны — Т.Ц.) И вшед в Церковь святыя Софии святитель и пришед ко Гробу Господню, сотворь прощение и целует Гроб Господень, и от Гроба входит в придел Иоакима и Анны, и у раки Никиты епископа творит прощение“. Заметим, что все перечисленные святыни занимают южную (т.е. правую) половину собора. Перед вечерней Великого Пятка в XVI—XVII вв. святитель с собором и диаконами входил в храм через южные врата, от храма Входа в Иерусалим, а затем кадил Гроб Господень, после чего этот Гроб взимался и переносился на середину церкви. При этом имелся в виду именно одр, так как плащаницу, лежащую на нём, „Чиновник“ отмечает отдельно. После полунощницы Великой субботы одр Гроба Господня относили от царских врат на „уреченное место“. Из приведенных маршрутов святителя возникает предположение, что это „уреченное место“ находилось где-то в западной части, правее входа из Корсунской паперти в собор, приблизительно напротив придела Иоакима и Анны с мощами епископа Никиты. Но именно здесь М.К.Каргер обнаружил каменное основание». Здесь мы сталкиваемся с древнейшим описанием чинопоследования погребения плащаницы, как теперь называют, в Великую Субботу. Происхождение этот чин ведет из Новгорода, где в древности, по-видимому, использовалась подлинная святыня. Литургические чинопоследования являются самой верной археологией, они не могут возникать на пустом месте, или, что еще более немыслимо, копироваться у враждебных православию вероисповеданий. В подтверждение вышесказанного приведем слова исследователя А.Л.Баталова: «Местом появления изобразительного символа Св. Гроба становится в истории нашего богослужения именно чин Погребения на утрени Великой субботы. Пока наиболее ранней фиксацией его появления остается новгородский архиерейский служебник 1540 г.».

Сама же Т.Ю.Царевская, несмотря на приведенную фактологию, делает вывод, что Добрыня привез бемберековую ленточку — меру Гроба Господня — на том основании, что наиболее ранняя опись Софийского собора 1635−1646 гг.(!!!) не упоминает никакой каменной плиты, но упоминает ларец рейнской работы с лежащей в нем мерной лентой. О том, почему после нескольких столетий, среди которых были и походы на Новгород московских великих князей, и шведская оккупация Делагарди, не стоило искать в софийских описях святыни архиепископа Антония, поговорим позже. Но есть действительно важные вопросы, на которые нужно попытаться дать ответ. Во-первых, мы имеем как бы два Гроба Господня: один — каменная трапеза главного престола Новгородской Софии, переделанная во времена Добрыни-Антония, тут датировка достаточно точная благодаря идентификации кирпича основания престола. Второй — тот, что лежал в Софийской «Кувуклии», обнаруженной Каргером в западной части храма. Он датируется XII веком, т. е. доантониевским периодом (хотя точная мотивация этой датировки пока неизвестна. — Авт.). Напомним описание Гроба Господня игуменом Даниилом: «И яко влезуче в пещерку ту дверцами малыми и на десней руце есть яко лавица засечена в том же камени пещернем и на той лавице лежа тело Господа нашего Иисуса Христа. Есть ныне лавица та святая покрыта досками мрамореными. Суть на строне проделана оконца 3 кругла и теми оконци видится святый тот камень и туде целуют вси христиане». Примерно так выглядит в настоящее время место положения в Гроб Божьей Матери в Крипте Успения Богородицы в Гефсиманскии садом. Подобное изображение Святого Гроба встречается на средневековых миниатюрах. Для паломников последующих времен и облицовочные плиты, и «трансенна» с отверстиями являлись частями Святого Гроба. Поэтому и встречаются в различных описаниях каменные доски, именуемые частями Гроба. У самого Добрыни Ядрейковича встречаем в его «Хожении» два таких описания. Первое в самом начале: «Преже поклонихомся святой Софии и пресвятаго Гроба Господня две досце целовахом и печати гробныя…». Второе — в середине: «…Во притвор же за великим алтарем вчинены во стене Гроба Господня верхняя доска и посох железен…». В Ипатьевской летописи сообщается, что в 1134 г. в Новгород «в 14 день в то же лето принесена была доска оконечная Гроба Господня Дионисием послал бо бе Мирослав». Поэтому святынь в Новгородской Софии действительно могло быть две. А возможно, это была одна святыня, но в разное время по-разному использовавшаяся. Все вышеперечисленное нисколько не умоляет заслуги Святителя Антония, канонизированного в лике русских святых и создавшего в Новгородской Софии комплпекс святынь (им привезен был также воздвизальный крест с частью Древа Креста Господня, мощи святых) с чинопоследованиями, восходящими к традиции Софии Константинопольской, о чем убедительно говорит литургический анализ чиновника XVI в. Э.А.Гордиенко в работе «Часовня Гроба Господня в Софийском Соборе». Новый Иерусалим с берегов Босфора переместился на берега Волхова. В этом контексте приезд к молодому новгородскому князю Александру Ярославовичу Гальда и Гемонта, легатов папы Григория IX с неудачной попыткой склонить его в латинскую веру, нашествие шведов Ярла Биргера, носившее все черты классического крестового похода, закончившейся Невским избиением 1240 года, последовавшая за этим битва с орденскими немцами на Чудском озере в 1242 г. приобретают совсем иной смысл.

Дипломатическая линия Александра Невского в отношении Орды получает ещё одно свое основание. Ценой семейного конфликта с братом Андреем, а затем и с сыном Александр Ярославович не допускает военного похода татар на Новгород. Ведь он — хранитель Святого Гроба. Принимая ярмо монголов, не посягавших на веру, сражаться с латинами, требовавшими подчинения папе, — итог этой политики привел перед самой кончиной Невского к результату, имеющему вселенское значение. В Орде была организована православная Сарская епархия, у татар появились первые христиане (среди которых есть канонизированные святые), монголы стали союзниками своих русских вассалов в борьбе с западом. А в 1261 году татарский воевода Нагай пришел на помощь греческому императору Михаилу Палеологу, латины были изгнаны из Царьграда. Византийская империя восстановлена.

Распространяться же о нахождении Св. Гроба было невыгодно как папам, для которых нахождение святыни у «недобитых схизматиков» было тяжелым поношением, так и для русских, которые собственною кровью оплачивали верность православию и вверенной им Богом святыне. С течением столетий это тайное знание стало, по-видимому, прерогативой новгородских архиепископов и митрополитов, издревле носивших белый клобук, ставший впоследствии символом патриаршества. До прочного объединения в единое государство авторитет новгородских святителей сыграл очень важную роль в критические моменты истории русской церкви. Это и митрополит Иона, который поддерживал показавшуюся многим сомнительной автокефалию московских митрополитов в момент Ферраро-Флорентийской унии, заключённой греками с Римом. Это и Святитель Геннадий Новгородский — первый обличитель ереси жидовствующих, и создатель полного свода Библии. И, наконец, слова «Москва — Третий Рим» псковского старца Филофея также изошли из земель новгородской епархии.

Окончание следует

http://zavtra.ru/cgi//veil//data/zavtra/07/701/61.html