Путь к Богу. Часть 2

Часть 1

Очищение? Отторжение?

А исповедовался впервые, скорее, неосознанно. Вдруг возник из небытия казалось бы навсегда исчезнувший давний приятель Вадим Кирьянов. Поведал, что страшно пил, трижды безуспешно кодировался, и дело шло к логической развязке. Спасло то, что узнал о находящейся в Серпуховском Высоцком монастыре чудотворной иконе «Неупиваемая чаша», исцеляющей от пьянства. Его рассказ о том, с какими сложностями добирался в монастырь, что приключилось там и как живется теперь, был настолько интересен и, представлялось мне, поучителен, что решил написать об этом в газету. Но сначала, естественно, надо было самому побывать в обители.

Вадим вызвался сопровождать. Монахи его встретили как доброго знакомого, а он аж светился весь. Переночевали в келье для паломников. С рассветом отстояли утреню, послушали акафист. Народ потянулся исповедоваться.

— Давай и ты, раз в таком месте оказался, — подтолкнул Вадим.

До сих пор помню чувство растерянности вперемешку со страхом. Ведь не готовился к исповеди, да толком и не знал — как это делать. Но то ли несколько часов, проведенных в храме, подействовали, то ли еще что, но послушно стал в очередь к священнику.

Думал, расскажу об этом, об этом и вот об этом… А уж потом — о том, самом главном, которое давно жгло изнутри и с которым не знал, как поступить. Но одервеневшие губы вдруг сами собой, помимо моей воли, сразу сказали то, что намеревался отложить напоследок. Я застыл в ужасе, плохо соображая и почти ничего не слыша.

— Идите, — донеслось откуда-то издалека.

Вспомнил, что надо поцеловать батюшке руку и, испытывая неловкость от предстоящего, попытался через силу приложиться к его деснице.

— Идите, — уже строже повторил исповедник, убирая руку.

По-моему, он еще наложил епитимью, велев какое-то время отбивать по двадцать поклонов. Но совсем в этом не уверен. В таком был состоянии — что угодно могло пригрезиться. А переспросить не решился. Да и сил не осталось.

Можно и не успеть

В храм на подворье ходил уже регулярно. Встав пораньше, дабы никому не мешать в нашей маленькой квартире, молился по утрам и дома, приспособив икону на взгроможденный на кухонный стол табурет. Держал среду и пятницу. Понимал, что назрела пора исповедей и Причастий, но все оттягивал.

В день, когда в очередной раз решил, что уж завтра — непременно, решили с женой проведать могилу ее мамы, которая умерла совсем молодой. На Хованском кладбище, где она похоронена, был не раз, а тут завернул случайно в другую аллею и наткнулся на памятник черного мрамора с моими именем и фамилией — Владимир Киселев. И год рождения — мой. Мороз по коже…

У фотографии выбита на камне летучая мышь, символ спелеологов. Вгляделся в снимок и узнал — много лет назад делал материал об этом парне. Володя был спелеологом-ассом, исследовал пещеры по всему миру. Его коньком были так называемые сифоны, заполненные водой подземные лазы, которые необходимо пронырнуть, чтобы идти дальше. Каждый новый сифон таит для первопроходца смертельную опасность. Не знаешь ведь, пробираясь наощуп в водогрязевой смеси, какая ширина и конфигурация затопленного участка, насколько он тянется и хватит ли ограниченного запаса кислорода в специально сконструированном для преодоления узостей маленьком баллончике акваланга, чтобы дождаться помощи, если застрянешь среди рвущих гидрокостюм острых выступов.

В одной из таких ловушек Володя и погиб. Выяснил я это позже. А тогда, ошарашенный, отправился с кладбища прямиком на подворье — сил не было дожидаться начала очередной службы.

Исповедовавший меня в пустом храме настоятель успокоил:

— Это не дурное предзнаменование. Скорее, напоминание, что все в руках Божьих и нельзя откладывать благое намерение «на потом» — можешь и не успеть.

Ты не один…
Храм на подворье Троице-Сергиевой лавры давно стал моим.

Прихожу сюда, чтобы в сложную минуту попросить Господа за своих уже взрослых детей. Сюда привел креститься жену, когда она высказала такое намерение. Здесь же, накануне «серебряной свадьбы», мы с ней обвенчались. Здесь все чаще подаю теперь записки об упокоении близких людей. Надеюсь, что когда придет мой час, будет кому зажечь в дорогих мне стенах свечу и обо мне.

А вот прихожанин из меня не очень. Все носит из крайности в крайность. То так начну по возрастающей службы посещать (чем дальше, тем больше понимаешь — каждая из них важна и обязательна), что жена взревнует:

— Если ты решишь в монастырь уйти, хотя бы заранее нас предупреди.

То только воскресными литургиями ограничиваюсь. А то и вовсе провал последует, месяцами в храме не показываюсь.

Одно соблюдаю неуклонно — строго держу Великий пост и обязательно отстаиваю пасхальную ночную службу. Потом — и так повторяется из года в год — иду домой по предрассветной, просыпающейся Москве и пою (в зависимости от окружающей обстановки) то в голос, то про себя: «Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ, и сущим во гробех живот даровав». И счастье переполняет. И никто больше не нужен.

Потом это чувство может и притупиться. Однако как бы ни складывалось, как бы ни ласкала, или ни била жизнь — Его присутствие ощущаю неизменно.

http://www.eparhia-saratov.ru/txts/journal/articles/03person/20 070 426.html