 |
| Татьянин день / Мы в России и Зарубежье | Митрополит Тихон (Шевкунов) | 27.04.2007 |
 |
| Архимандрит Тихон (Шевкунов) |
Больше я бы ничего, кроме переговоров с Русской Зарубежной Церковью, не выделил. Эти переговоры, Слава Богу, завершены. Будем ждать, что в текущем году произойдет воссоединение…
Впрочем, если говорить о подлинном единении, то оно уже происходит сейчас, хотя и без евхаристического общения духовенства. Миряне и сейчас причащаются: представители Русской Православной Церкви у них, представители Зарубежной Церкви у нас — это уже обычное дело. Большинство православных в России, равно как и большинство представителей Зарубежной Церкви осознают это единение. Примеры? Два студента из Зарубежной Церкви учатся в Троице Сергиевой Лавре. Наши преподаватели читают лекции в Джорданвилле. В Россию приезжают паломники из Зарубежной Церкви… И поэтому евхаристическое общение будет завершением этого единения.
На архиерейском соборе будут, Бог даст, принимать участие зарубежные архиереи, которые привнесут в работу новую струю. Какую, мы даже себе не представляем. У нас одно привычно, у них совершенно другое. На Поместном Соборе и миряне, и священники, и епископы то же окажут своё влияние… То есть, на самом деле всё достаточно живо и динамично.
— Отец Тихон, как Вы считаете, насколько возможно в будущем проведение Поместного Собора? Говорят, что отсутствие приходских советов превратит его в отражение Архиерейского Собора: про сто каждый епископ выберет несколько доверенных лиц для участия в нем.
- У меня семь или восемь лет назад была статья по этому поводу, называлась она, кажется, «Собор или парламент». Дело вот в чём: та форма Поместного собора, которая, существует сейчас, т. е. образца собора 1917−1918 гг. — это нововведение революционной России. Вселенские и Поместные Соборы в истории Церкви — это соборы архиереев: никаких мирян и никаких иереев там не было. Их, конечно, могли вызвать как экспертов в том или ином вопросе. Или же могли, к примеру, спросить мнение всеми уважаемого старца из пустыни; и это мнение иногда было решающим. Но решение принимали архиереи, ни о каких священниках или мирянах речи не шло. Иногда присылали легатов: если епископ сам не мог быть, то он присылал своего, к примеру, архидиакона. Но он лишь замещал своего епископа, а не был избран на приходском собрании прихожанами. Если вы посмотрите апостольские правила, то вы увидите совершенно ясное определение, что такое Поместный собор: «Поместный Собор есть собор епископов Поместной Церкви». Ведь епископ уже является полномочным представителем своей паствы: перед тем как ехать на собор, он собирает ее, обсуждает с ней те или иные вопросы… В начале XX века, на гребне революционной бури в России, появилась и была воплощена идея нового типа Собора, соответствующего духу того времени… Конечно, огромным достижением Поместного Собора 1917−1918 годов было избрание Патриарха… Но, когда вместе начинают голосовать и миряне, и архиереи, и священники, и матушки-игуменьи, и прочие — то это всё, на мой взгляд, спорно. Предсоборные дискуссии, предложения, совещания, конечно, могут быть, и должны быть, но всё-таки решать призваны Церковью только архиереи.
Просто нам надо быть честными и не забывать, что это на самом деле новая практика. И стоит ли её поддерживать? Однако, как бы то ни было, сегодня устав Русской Православной Церкви говорит о том, что наш Поместный Собор состоит из мирян, священников и архиереев. Значит, такой собор и будет созван. Хорошо это или плохо, в традициях ли святоотеческого православия, или это дань либеральным веяниям -это уже другой вопрос.
— Отец Тихон, сейчас многие свои внутренние вопросы Церковь решает при помощи государства. Власти различных уровней строят храмы, входят в иные проблемы Церкви; у многих архиереев очень тесные контакты с чиновниками, губернаторами — какие-то вопросы решаются просто на личном уровне. Да и государство извлекает свои выгоды из поддержки Церкви — в своем подчас довольно жестком диалоге с Западом как один из аргументов использует голос Церкви: «Декларацию о правах и достоинстве личности», антизападные выступления митрополита Смоленского и Калининградского Кирилла… Как Вы оцениваете подобное сотрудничество, «симбиоз»?
- Вот здесь, в Сретенском монастыре, как Вы видите, все практически восстановлено после разрухи. За четырнадцать лет государство помогало нам дважды. Первый раз — положили асфальт в 1995 году. Второй — помогли отремонтировать храм с внешней стороны и отреставрировать фрески, поскольку наш храм — это памятник архитектуры. За что государству, конечно же, огромное спасибо. Но это все. Остальное — подавляющее большинство работ, процентов девяносто пять от общего количества, произведено самим монастырем. Но, в целом, я при всем желании не могу увидеть чего-то плохого в том, что государство помогает Церкви восстановить разрушенные самим этим государством храмы.
— Чтобы загладить свою вину?
- Да даже не только из-за этого. А на что еще в России можно сегодня с радостью посмотреть? Природа, люди и храмы. Или достижения советской и послесоветской российской экономики?
— Отец Тихон, у Сретенского монастыря на Лубянке есть весьма своеобразные соседи из государственного органа с очень спорной историей — такое соседство не мешает?
— Мы здесь на Большой Лубянке находимся на пять сот тридцать лет раньше, чем любые другие учреждения. Что касается этих наших соседей из ФСБ — соседи есть соседи, люди как люди. Есть церковные верующие, а кто-то иногда просто заходит в храм. Иногда бывают и сложности во взаимоотношениях. Здесь есть дом, принадлежащий ФСБ, который окнами выходит на монастырь. Так там появились люди, которые из трех окон первого этажа, выходящих на монастырский двор, стали отпускать всякие неприятные реплики, шуточки в стиле пятидесятых годов прошлого века. Тогда мы как-то в выходные заложили кирпичом эти три окна, и поместили в них иконы: Воскресения Христова, Божией Матери и Священномученика Иллари она. Но это скорее исключение.
— А что сама Церковь может предложить государству? Готова ли Церковь взять на себя ответственность за реализацию тех или иных общественных задач, например, в области образования, духовного попечения о военнослужащих, социальной работы?
- Вы знаете, я не берусь говорить за всю Церковь. Если Святейший Патриарх и Синод настойчиво говорят о том, что священники должны трудиться в армии и в других местах, то, думаю, в общем-то, так и есть…
Я считаю, что главная сейчас задача — это внутренняя миссия; миссия на нашем постхристианском пространстве. И главная наша задача при служении в среде людей абсолютно нецерковных или малоцерковных — для начала привлечь внимание к Церкви. Чтобы они по-настоящему глубоко задумались о вере и неверии. А дальше они сами будут исследовать духовный мир своей жизнью, своей душой, умом, опытом. Но обратить внимание наших нецерковных соотечественников на всю серьезность дела Церкви, сказать, что это самое важное наше общее достояние, драгоценное наследство, которое досталось всем нам — вот это для нас сейчас задача и в армии, и в школе, везде.
Могу рассказать о нашем скромном опыте. Мы бы ли сейчас в Благовещенской епархии, братия, хор, семинаристы. Миссионерская поездка произвела на нас очень сильное впечатление. Дальний Восток — это особый регион, где православие ещё особо-то не укорени лось, церкви там начали строиться лет сто пятьдесят назад, народ в основном пришлый. Там мы были среди дальневосточных студентов, военных, горожан. Мы не стали рассказывать им о сложных вопросах из Священного Писания, о догматических, вероучительных истинах, мы сделали немножко по-другому. Мы приезжаем, скажем, на военную базу и в доме офицеров ставим переносной престол, и совершаем Божественную литургию. А позже даётся концерт, куда собирается большая часть личного состава. Исполнялось только два-три церковных песнопения, а остальное — те музыкальные песенные произведения, которые были навеяны духом православия: народные песни, прекрасные русские романсы, лучшие песенные сочинения двадцатого века — все то, что наши слушатели мог ли воспринять. И люди были совершенно потрясены красотой, которую они для себя открыли. А после концерта мы раздавали им нашу книгу «Непознанный мир веры», которую человек может один, уже дома, спокойно почитать, подумать.
Мне это напомнило то, что было тысячу лет назад, когда наши предки пришли в Константинополь искать веру. Они что, знали очень хорошо греческий язык, когда они стояли потрясенные в святой Софии? Или знали какие-то особенности византийской службы десятого века? Думаю, что нет. До нас дошли их слова: «Мы забыть не можем красоты тоя. Мы не знаем, на небе ли мы были или на земле». Через красоту, через то прекрасное, что человек вдруг увидел и открыл в храме, в своей душе, он поднимается к Первоисточни ку этой красоты. У нас, конечно, не Святая София, я даже и не сравниваю. Хотя нет, немножко сравниваю, потому что Красота, которую приносит Православная Церковь всегда приводит к Богу.
Меня поразил один эпизод из нашей поездки: мы были в воинской части, в страшной глуши. Один из генералов, оказалось, был верующий. Ну, наверное, несколько раз в год посещающий церковь. Но, как сказал бы записной православный публицист, этот генерал типичный обрядовер, по большому счету совсем невоцерковленный, такой продукт нашего странного церковного времени. И один из офицеров спросил его: «Товарищ генерал, вот мы о многом задумались во время службы, во время концерта, во время бесед, книжку полистали. Ответьте, смысл жизни в чем?» И этот генерал, не задумываясь, говорит: «Цель и смысл всей жизни — иметь совесть чистую перед Богом». Вы представляете? Кто из наших замечательных богословов такое скажет? Так глубоко и потрясающе чисто, как этот генерал из глухого гарнизона?
Мы имеем представление о спасении людей, то есть как они должны, с нашей точки зрения, спасаться и воцерковляться. Как говориться: «молиться, поститься и слушать радио «Радонеж». А Господь их спасает такими путями, которых мы себе даже не представляем. Знаете, после этой поездки я смотрю на наше время с большим оптимизмом, чем раньше. Очень много людей ищущих, не просто желающих, а жаждущих узнать о Боге, о Церкви. Теперь наше дело — суметь им показать мир Божий. А они все поймут.
- Сейчас Церковь пытается активно продвигать идею преподавания в школе «Основ православной культуры», причем как обязательный предмет. Вы не считаете, что это может создать обратный эффект?
- Согласен, если это будет сделано не талантливо, то мы можем превратить часть школьников в томов сойеров, которые будут убегать с уроков по православной культуре к более интересным занятиям. Сейчас нужны интересные для детей православные учебники и увлекательное преподавание. Но в воспитании детей есть еще одна проблема: ведь православная культура — это совершенно особый предмет, это не химия или астрономия. Человек, который позанимался физикой и биологией, пришел домой, и, в общем-то, изучение этих предметов мало влияет на его жизнь. А когда мы даем ребенку нравственные познания (без них невозможно представить православной культуры), то они не могут не влиять на его жизнь, не менять его к лучшему. Но для этого рядом должен быть человек, заключающий в себе нравственные познания, живущий в согласии с ними. Но если дети приходят домой и видят либо людей, которые все эти христианские истины попросту игнорируют, либо, что еще хуже, христиан, которые на словах одни, а на деле совершенно иные, то никакой пользы это преподавание скорее всего не при несет. Именно поэтому, зачастую, мы терпим поражения в наших воскресных школах. Но когда дети вместе с родителями ищут Бога, независимо от того, традиционно верующая эта семья или неофиты, тогда эти дети становятся глубоко верующими и церковными людьми.
- В современном российском обществе существует очень большой «запрос на Церковь», а Церковь пока пытается, но не может его удовлетворить. Согласно данным одного из общероссийских опросов мая прошлого года, до сорока восьми процентов граждан России приветствуют повышение роли Православной Церкви в духовной жизни страны. Однако согласно другому опросу лишь шесть процентов наших соотечественников готовы следовать тому, что учит Церковь, в своей жизни. Как бы Вы прокомментировали такое странное сочетание?
- В первую очередь мы еще не научили людей тому, что значит быть христианином, быть православным. В каком-то смысле постхристианское общество сложнее для православной миссии, чем общество языческое. К тому же существует множество предрассудков по отношению к Церкви, в том числе и тех, которые мы сами невольно насаждаем.
К примеру, часто говорят о социальном служении, но я очень плохо понимаю, что значит социальное служение Церкви. Милосердие, это что — социальное служение? Нет, это потребность христианской души. Но мы выделяем милосердие в какую-то формальную институцию. Вот милосердный самарянин, он, что социальным служением занимался? Он делал то, что подсказывала ему совесть и сердце, исполненное любви. Но зачастую, и об этом на последнем епархиальном собрании Москвы говорил со скорбью наш Патриарх, мы должны с сожалением констатировать, что христианское милосердие не у всех членов Церкви является частью их духовной жизни, а, значит, в таких людях нет и правильного христианского настроя, правильной духовной жизни.
Здесь, быть может, нам есть чему поучиться у католиков, при всей сложности отношения к ним. Там служение ближним развито совершенно по-другому, там это сумели воспитать как потребность, именно как часть духовной жизни. Я знаю, в Италии многие молодые люди, студенты Рима, ежедневно и самоотверженно занимаются тем, что мы бы назвали социальным служением. И это их естественная духовная жизнь, они этим служат Христу, как служат молитвой и постом. Там они социальное служение не выделяют в формализованную область.
— Отец Тихон, как Вы считаете, в силу такой задачи, православной миссии в современном российском постхристианском обществе, стоит ли христианам участвовать в политике, стремиться преображать мир. Например, привносить христианские ценности в политику. Это является частью христианской миссии? Или это уход в сторону, неправильный подход?
- Всё зависит от того, чем занят человек. Если христианин — чиновник, если христианин — политик, то это его профессия. Ответить на вопрос, стоит ли священнику заниматься политикой, сложнее. Мы знаем, что многие святые себе позволяли высказывания о политике и считали, что это вполне приемлемо. Вот отец Иоанн Кронштадтский, у него были весьма резкие заявления по поводу грядущей революционной опасности. Но я не думаю, что преподобный Сергий Радонежский и святитель Алексий, общаясь с людьми власти — никак не влияли на политическую ситуацию. Не думаю, при этом, что они видели в таком влиянии свою главную задачу. Что касается религиозных политических партий, то я не представляю, как они могут быть православными, но верующие люди могут быть и там.
— А если говорить о служении христиан в политике как о несении правды, как о несении нравственности?
- Вот это другой вопрос. Нести евангельскую истину людям — это, без сомнения, наша высшая задача. И она — истина — имеет колоссальную силу. Как только мы начинаем суетно мудрствовать, приспосабливаться к миру, говорить человеку о чем-то, кроме правды евангельской, мы всегда оказываемся в проигрыше и к тому же тяжко согрешаем перед Истиной. От нас ждут самой Правды, Той, ради, которой мы все — царственное священство. А как только мы начинаем приспосабливаться, как только начинаем рассуждать внутри себя: «Ой, нет, мой собеседник (или я сам) еще не готов к правде, да и обстоятельства не те», то мы проигрываем. Но правду надо действительно сказать каждому человеку, любому.
На примере деятельности вашего монастыря вид но, что результат есть, когда человек отдает себя Богу. Успешное хозяйство есть результат милости Божией, Господь сам всё слагает?
Конечно же, я далек от того, чтобы восклицать: «Ах, как все благополучно! Как все замечательно!». И к тому же хозяйственные вопросы, о которых Вы говорите — это дело второстепенное, по сравнению с внутренними духовными и пастырскими задачами. Но если даже посмотреть на наши рязанские земли: ведь в 2001 году, когда мы проезжали по Рязанской области нашей, все поля были заброшены. Сейчас все поля засеяны. Какая радость: вся земля возделана! Миллион проблем, но что-то как-то решается. Вы знаете, жизнь она сильнее, чем все наши опасения, катастрофальные мысли, (особенно присущие, надо сказать, православным). Ну да, тяжело, сложно, но жизнь есть жизнь. Жизнь, смерть, рождение — все происходит. Я, честно говоря, с надеждой на Господа и спокойно смотрю, в том числе, и на общественные, экономические и тяжелейшие демографические проблемы. Уверен, что Господь сам все выведет и устроит.
Вот, к примеру, был такой архимандрит Серафим (Тяпочкин) в Белгородской епархии. Он больше двадцати лет, кажется, сидел по тюрьмам. И в семидесятые годы он рассказывал: «Мы сидели в тридцатые, в начале сороковых, во время войны… если бы кто-то нам сказал, что мы снова будем служить на свободе Литургию, мы бы просто рассмеялись в ответ этому человеку. Какой там служить! Последние времена — без всяких сомнений! Читайте Библию, читайте Новый Завет: «Итак, когда увидите мерзость запустения, реченную через пророка Даниила, стоящую на святом месте, читающий да разумеет…» (Мф. 24,15). Вот она эта мерзость запустения: на престол в храме запрыгивают комсомолец с комсомолкой. Вместо крестов — красные звезды над храмами. Над Кремлем, те же красные сатанинские звезды. Государство поставило себе целью полное уничтожение веры во Христа, полное уничтожение Церкви… Жгут иконы, отрекаются от Бога, предают отец сына, брат брата… Куда дальше, что вам еще? В мыслях даже не было, что мы еще когда-то будем служить"… Это он говорил, будучи уже архимандритом, в семидесятые годы в Белгороде… Так что жизнь и промысел Божий сильнее всех наших страхов и катастрофических проблем.
Но разве это означает, что человек, который верит в Бога, должен забыть личную ответственность и боль за веру и отечество? Разве это не нужно для возрождения?
Из каждого человека, из каждого из нас Господь формирует будущее. Будущее создается Богом не из камней, но если люди замолчат, камни возопиют. Как случилось в шестидесятые-восьмидесятые годы XX века, что абсолютно мертвые, как камни, для духовной жизни люди обезбоженного общества вдруг стали оживать и приходить в немногочисленные храмы. Кто подсчитывал, из какой части этих бывших камней состоит сегодня наша Церковь? Господь ждет и хочет нашего участия в жизни ближнего, мира и Церкви.
А что касается судьбы нашего Отечества… То, что сегодня происходит и грядущий исход событий по-видимому будет примерно таким же, как и обычно в Русской Церкви, в русской истории. Помните, поляки хозяйничали в Москве, в Успенском соборе служили католики. Все бояре присягали Лжедмитрию, хотя знали, что это Гришка Отрепьев. И монахиня Марфа, мать царевича Дмитрия, отводя глаза, признавала в Лжедмитрии своего сына. Потом вдруг находились какие-то Минины и Пожарские — все менялось, начиналась новая история, новая династия… Потом Наполеон брал Москву, сжигал ее в очередной раз… Потом немцы доходили до Химок…
Так что потенциал у нас громадный. И в первую очередь потенциал Промысла Божия о нас, грешных. И поэтому как сказал Солоухин: «Россия ещё не погибла, покуда мы живы, друзья!» А уж о Церкви что говорить! Поэтому, мне кажется, все встанет на свои места. Нужно не отчаиваться и не унывать. Если мои сретенские монахи подняли колхоз и стали самыми эффективными собственниками земли в России1, то уж весь народ что может сделаеть? Есть у нас надежда — Господь, Он все управит. Надо только не складывать руки и не сдаваться врагу.
Беседовали Варфоломей Базанов и Вадим Сергиенко
[1] Четырнадцатого апреля 2003 года национальная премия имени Петра Аркадьевича Столыпина «Аграрная элита России» в номинации «Эффективный собственник земли», а также «За возрождение традиционных сельских укладов» была вручена наместнику Сретенского монастыря архимандриту Тихону (Шевкунову), который является председателем сельскохозяйственного кооператива «Воскресение» в Рязанской области.
Совместный проект издания «Татьянин День» и журнала «Мы в России и Зарубежье»
http://www.taday.ru/text/40 975.html
