Сестры милосердия

В приходском журнале больничного храма два года назад были опубликованы ответы на вопросы и отрывки из сочинений студенток и выпускниц училища, сестер милосердия, работающих в отделениях Первой градской (журнал этот, вышедший малым тиражом, теперь представляет собой библиографическую редкость). Максимально откровенные — эти рассказы кому-то могут показаться даже страшными. Ведь речь идет о боли, страданиях, смерти…

«Трудно выбрать конкретного больного, который бы наиболее запомнился, поскольку каждый человек неповторим, индивидуален, у каждого своя, отличная от других судьба, история, болезнь. Больше, конечно, общаешься с теми, кто лежит долго, особенно это относится к бабушкам и дедушкам.

Мне запомнилась бабушка Аня. Конечно, все были рады за нее, когда она выписалась, и в то же время оставшиеся больные сразу почувствовали, что без нее палата как будто опустела. Будучи сама врачом, много лет проработав на скорой помощи, она хорошо понимала состояние больного человека и очень снисходительно относилась к претензиям окружающих. Когда бы я ни заходила в палату, она всегда так радовалась, как будто не видела меня целый месяц, хотя бы мы и расстались два часа назад. Конечно, внимание к ней, носившее в последнее время трогательно-заботливый характер, было усилено, поскольку, пока она лежала, ее единственный сын тоже попал в больницу и умер от инфаркта. И невозможно было слушать от нее один и тот же терзающий материнское сердце вопрос „Как там мой сыночек?“ Невозможно было ответить на этот вопрос. Хорошо, конечно, что она поправилась и ее выписали домой, но трудно представить, какой удар ожидал ее, и дай Бог, чтобы она смогла перенести его.»

ЗВЯГИНА О.С. II курс веч. отд.

«Когда я пришла в „9-ю травму“, меня больше всего поразила одна из палат — 310-я. Там лежали не просто больные, это были брошенные всеми родственниками бабушки, старенькие, неподвижные, жалкие и беспомощные. Я буду рассказывать о них по порядку, как познакомилась и подружилась с ними.

Ольга Сергеевна. Умнейшая и многого достигшая женщина, почти полностью теряющая память и ясно осознающая это. С ней бывает трудно. Она кричит: „Няня, няня!“ Ей хочется, чтобы кто-нибудь всегда был рядом, говорил ей, который час, когда будет обед, почему шумно в коридоре. Иногда в злости бьет себя кулаком по лбу. пытаясь вспомнить что-нибудь. Очень сокрушается, если забудет о чем-то спросить или рассказать на исповеди. Иногда радуется, когда подходишь к ней и заговариваешь, а иногда сердится: „не надо на меня смотреть“. А как можно не смотреть, если во впалых глазах на ее худом лице отражается такая мука!

С ней у меня был один очень страшный случай. Однажды мы разговаривали с Ольгой Сергеевной и я наклонилась к ней близко. Она вдруг резко взяла концы моего платка, стянула их так, что у меня покраснело лицо и кровь прилила к голове, и сквозь зубы тихо сказала: „Убей меня сейчас, не то — задушу“. Я, не шелохнувшись, ответила: „Hе могу!“ Ольга Сергеевна, сильнее стягивая платок, проговорила: „Убей меня, дай мне яду!“ Я молчала, мне только было жаль ее, жаль мучительную старость и одиночество, которого она, конечно, не заслужила. Я смотрела на Ольгу Сергеевну и думала, что и нас всех может ожидать та же участь. Ольга Сергеевна вдруг изменилась, отпустила меня и сказала: „Уходи“. И потом долго лежала молча, глядя в одну точку.

Мария Дмитриевна. Скрюченная маленькая старушка с парализованными ногами и поэтому вечно мокрая. Оставаясь в свои 80 лет в светлом разуме, о многом рассказывает, доверяет какие-то тайны под величайшим секретом. Часто вспоминает давно покойного мужа, а иногда „ябедничает“ на соседок по палате. К приходу батюшки готовится, всегда, по возможности, причащается и даже отказывается есть в постные дни. Перестилаешь ее постель под крики и ругательства: „Что ты делаешь! Не трогай меня“. С трудом уговариваю помыться, переодеться. Но зато потом, лежа в чистой рубашке, в аккуратно повязанном платочке на сухой и свежей постели, раздобреет наша Марья Дмитриевна: „Ты моя хорошая, гляди-ко, как мне все сделала чисто!“ И целует тебя от души. И как выражение высшей благодарности, — на ушко: „Приходи ко мне жить. Я живу на улице Вавилова“. Ради таких слов можно потерпеть все ругательства и крики.

Анна Федоровна. Стала неподъемной после перелома шейки бедра. Самая веселая и общительная бабушка. Хотя плохо слышит и говорит с дефектом, охотно идет на любой разговор. Иногда просто подзывает, чтобы уделили ей внимание. Баба Аня, как я ее называла, любит, когда возле нее няня, хотя многое может делать сама. Очень ревниво относится к тому, что помогаешь другим, иногда даже говорит: „Зачем ее моешь? Вчера племянница приходила, всю ее вымыла!“ Поет песни, вспоминая молодость, а я, поддерживая ее веселый тон, делаю ей то „маникюр“, то „прическу“. С Анной Федоровной легко, она простая и общительная.

Евдокия Алексеевна. После травм уже встает, ходит сама в туалет и даже с „ходунком“ гуляет по коридору. Для прогулок ей нужен компаньон, и мы идем вместе. Евдокия Алексеевна не только рассказывает о себе, о своей жизни, но и о том, что не хочет возвращаться в коммуналку, к своей злющей соседке. Расспрашивает меня, как я живу, как муж, дети. Ей уже легче, поэтому и на других ей хватает внимания и души. Благодарит наших сестер за уход, говорит, что никто никогда не был к ней так внимателен.

Когда я перестала ходить в больницу, то даже скучала без своих „бабулек“, вспоминала их, рассказывала о них знакомым, мужу. Хочется сделать им что-то хорошее, что огу. Приятно, когда тебя узнают, радуются твоему приходу, помнят тебя. Хотя очень устаешь после работы, душа в больнице отдыхает как-то особенно в общении с незабвенными бабушками. Сохрани их. Господь, и облегчи им старость!»

КОЗЛОВА О.Л. II курс веч. отд.

Петр Максимович Стаканов. Он был один из многих. Я не знаю его точного диагноза. Часто по ночам он кричал, что не нравилось больным и медперсоналу. Соседи по палате говорили, что, может быть, он это делает нарочно. Он жаловался вначале на сильные боли в сердце. Днем около него находилась жена, сама больная женщина (сердце). Она старалсь ему помочь. Когда она приходила утром, он жаловался ей, как тяжело ему было ночью. Она его успокаивала, а иногда, когда сама уставала, говорила, что о: на тоже устает. Когда он отчаялся, сказал, что что-нибудь сделает с собой, его причастили.

Это был невысокого роста седой дедушка со шрамом на лбу (мало заметным), у которого был небольшой дефект века или глаза. У него были периодические улучшения и ухудшения здоровья.

В последнее мое дежурство он кашлял кровью. Ночью громко кричал, что умирает. Вызывали врача, сестра сделала ему укол. Сильно хрипел. Мы подняли ему голову. Он просил помочь. Я сказала, что больше нет лекарств, что все, что было можно, сделали, предлагала помолиться. Потом он опять кричал, а я стояла около него, так как осознала, что ему страшно, что он кричит неосознанно, а так, как кричит утопающий. Как-то заметила, что он перекрестился. Я полилась, но не осознавала, что он умрет. Потом больной на соседней койке разлил мочу на пол, я пошла за тряпкой вымыть пол. Когда я вернулась, Петр Максимович смотрел отрешенно в одну точку и тихо всхрипывал. Я пошла к медсестре, сказала, что больной как-то странно дышит. Мы тут же вернулись, но он уже не дышал. Еще час он лежал в палате, потом его унесли. А я должна была мгновенно сменить постель, так как в коридоре на каталке лежал следующий больной на это место. Я приготовила кровать, вынула все из тумбочки, сложила на стуле, потом помыла тумбочку и пол.

Я не знаю, что будет с его женой, когда она придет и увидит все это.

Я преклоняюсь перед людьми, ухаживающими за нашими больными. Помню пожилую женщину, у которой был искусственный клапан сердца. Я ее часто видела у постели мужа. Однажды, когда я вышла из палаты, меня позвали: женщине плохо. Вызвали врача. Я с этой женщиной, по указанию врача, поехала на каталке в приемное отделение Ее направили на второй этаж нашего корпуса, в неврологическое отделение. Муж ее лежал на третьем этаже. Она все время просила меня, чтобы я покормила ее мужа, так как он еще не обедал. Когда я ей сказал, что наши санитарки работают и на втором этаже, она чуть успокоилась. Я ее передала с рук на руки Оле Пивоваровой. Я и она была рада, что это наша сестра. Меня поразила, я даже не знаю, как это определить: святость или вера в Бога? Когда я успокаивала эту женщину, то говорила: хорошо, что это с ней случилось в больнице, а не дома, что недалеко муж. И эта женщина, у которой отказала одна рука и онемела левая часть лица, сказала: «Слава Богу! Что Господь ни делает, все к лучшему». Работая в больнице, я часто сталкивалась с ситуациями, когда близкие люди, прекрасно понимая, что это может стоить им жизни, преданно ухаживали за дорогими им людьми. Они иногда говорят о Боге, но ВНУТРЕННЯЯ чистота их служения Господу удивительна."

ВЕТРОВА Н. В, II курс веч. отд.

Сотрудники редакции журнала «Братья и сестры» провели анкетирование в больнице. Вопросы задавали сестрам милосердия, работающим во всех отделениях. Отвечали на них и те, кто уже не первый год в сестричестве, и те, кто только пришел в училище, для кого работа в больнице началась недавно.

Вопросы были самые разные: какое первое впечатление от больницы, что ты думаешь о назначении сестры милосердия и о своей сегодняшней работе, как складываются твои взаимоотношения с больными и с медицинским персоналом, с какими проблемами в своей работе ты сталкиваешься, что считаешь самым главным в жизни, помогают ли тебе знания, полученные в училище…

Надя ЗОТОВА, третье хирургическое отделение.

— Какой случай, произошедший во время твоей работы в больнице, тебе особенно запомнился?

— Захожу я однажды вечером в палату, а там лежит больная с кислородной маской, она только что поступила. Я подошла к ней, и как только она поняла, что я из Церкви, сразу же рассказала мне, что она верующая, что очень хочет исповедоваться и причаститься. «Не знаю, что будет со мною завтра, возможно меня переведут в другую больницу, — говорила Татьяна (так звали эту женщину), — может быть, есть хоть какая-нибудь возможность причастить меня сегодня?»

В тот же вечер я побежала в храм, и так как дело было перед большим праздником, в храме еще оставался отец Алексий — он исповедовал прихожан. Он согласился прийти в отделение попозже. К двум часам ночи пришел отец Алексий в палату, исповедал и причастил Татьяну. А к семи утра она умерла. Было ей всего лет тридцать, и в больницу, как сама считала, попала вроде бы случайно — упала на улице.

Что же касается работы сестер милосердия, я думаю, что ее не надо идеализировать. Нужно просто добросовестно выполнять свои обязанности. Не размышлять о том, что следует думать, когда делаешь инъекцию, или как посочувствовать больному. Все это не то. Надо хорошо делать самому инъекцию, стремиться причинить человеку минимальную боль, и это уже будет нашим к нему состра данием и сочувствием.

СЕРЕГИНА Люба, КОВАЛЕНОК Ксения, девятое травматологическое отделение.

— Главная проблема, с которой вы сталкиваетесь своей работе?

— Недостаток времени. Почти весь рабочий день уходит на выполнение технических манипуляций: инъекции, перевязки, работа с документами… Совсем не остается времени на общение с больными. Особенно трудно пришлось, когда закрыли психосоматическое отделение и к нам перевели всех больных алкогольной депрессией и с шизофренией. Они все время кричали, и весь день уходил на то, чтобы успокоить этих больных и их соседей по палате, которые возмущались этим вынужденным соседством.

А недавно был еще такой случай. Один пациент при нас сбежал из отделения. Остановить его было невозможно — он размахивал руками, дрался. Врач потом укорял нас, что мы должны были встать стеной и не выпускать его.

Очень грустно, что большинство больных — неверующие, и даже в больнице не задумываются о своей жизни. 3а все время нашей работы только одна женщина попросила: «Расскажи мне о Боге». Зато врачи часто спрашивают: «Зачем вы носите эти косынки с крестом, ведь вы нормальные?» Что можно ответить им на это?

Надежда Дмитриевна, мужское неврологическое отделение.

— Что такое, на Ваш взгляд, работа сестры милосердия, и чем она отличается от работы обычной медсестры?

— Я думаю, что мы выполняем обычную текущую работу. В ней и не должно быть ничего особенного, показательного, образцового. Но пока, мне кажется, мы делаем очень медленно.

Прежде чем говорить о каких-то своих особых методах работы с больными, прежде, чем предлагать свою систему, надо стать профессионалами, нужно научиться делать быстро, чтобы как можно больше времени оставалось для больных. Обычно медсестры стараются выполнить все свои обязанности быстро, чтобы оставить время на какие-то свои личные дела. Нам же нужно очень осторожно, незаметно, не вызывая раздражения, постараться сломать эту сложившуюся систему. Надо стремиться как можно больше времени уделять не процедурам, а самому человеку. Только ни в коем случае нельзя противопоставлять наших сестер сестрам больницы. Ведь все мы делаем одно дело. И если мы действительно хотим быть нужными в больнице, мы должны непременно стать профессионалами.

Лариса ПЕТРОВА, мужское неврологическое отделение.

— Что приносит тебе наибольшую радость в работе?

— Каждый случай, когда с Божьей помощью удается установить душевный контакт с больными и жить, чтобы помочь ему. Особенно запомнился больной с парезом лицевого нерва. У него были страшные боли, и он совсем не спал. Он был неверующим. Я взяла у батюшки благословение, чтобы помолиться у его постели, хотя бы про себя. Когда я пришла к нему и стала молча молиться у его кровати, то боли его стихли, и он ненадолго заснул. По нескольку раз в день я приходила к нему, молилась, и ему удавалось хоть немного поспать.

Наташа ВИТУШКИНА, реанимация травматологии.

— Как складываются взаимоотношения с врачами и медицинскими сестрами?

— Отношения с врачами и медсестрами хорошие. Конечно, бывает, что они и скажут что-нибудь грубое, но сопоставлять себя с ними мне просто стыдно. Многие из них проработали в больнице уже по двадцать лет, и то, что я делаю за полчаса, они делают за пять минут. Не мне их судить. Вообще, как-то стыдно бывает, когда приходят с фотоаппаратами, кинокамерами и снимают нас — будто мы святые. Мне кажется, что нельзя сравнивать нас с больничными медсестрами, мы совсем не лучше их. И нам предстоит еще многому и многому учиться. У меня пока что все силы уходят на овладение профессиональными навыками. Ведь даже простая процедура требует в первую очередь знаний. К примеру, подъезжая к больному с тележкой для перевязки, нужно суметь оценить его состояние, чтобы понять, что необходимо взять с собой и даже с какой стороны подъехать.

Конечно, всем нам нужно терпение и упование на волю Божию.

Вероника КОКУРИНА, реанимация хирургии.

— Ты уже не первый год работаешь в больнице. Как ты думаешь, стоит ли реанимировать больных?

— Это трудный вопрос. Страшно и тяжело смотреть на человека, которого с жизнью связывает множество трубочек, подведенных к его телу. Подчас такой больной даже все слышит, понимает — он просто совершенно беспомощен. Но я думаю, что реанимировать больных нужно непременно, ведь тогда у них появляется шанс покаяться.

http://www.foma.ru/articles/763/