 |
| Вера-Эском | 25.04.2007 |
Иерей Александр Козачук (г.Североморск Мурманской области):
— Есть заповедь о любви к ближнему. И должно быть понимание, что и католики, и протестанты исповедуют Христа как Богочеловека. Прежде я относился к инославным с настороженностью, но, по мере того как рос опыт общения с ними, прежде всего с католиками, я все больше проникался к ним уважением и симпатией. Здесь вспоминаются слова митрополита Антония Сурожского о том, что мы похожи на близких родственников, которые долго относились друг к другу с любовью, но потом что-то случилось, и мы начали расходиться в разные стороны. Но чем дальше уходили, тем больше было желание обернуться и вновь посмотреть в глаза друг другу. Нас многое разделяет, но в современном мире у всех людей, сохраняющих верность Христу, не предавших Его ради мира сего, есть общий и страшный противник — безбожие и то, что оно несет с собой: глобализацию, с ее полным отречением от нравственных основ жизни. Можно замкнуться в себе и с мрачным удовлетворением, сарказмом наблюдать, как рушатся одна за другой крепость веры и традиции. Что в этой позиции православного — я не понимаю, но мода на нее существует. А можно искать союзников. Не ради религиозной глобализации — экуменизма, а с тем, чтобы вместе противостоять вызовам богоборчества.
Для начала нужно определиться, что нас объединяет. Очень и очень многое. Я видел среди инославных много достойных христиан. Мы много общались, полемизировали, и постепенно выяснялось, что наши расхождения не так глубоки, как кажутся. Дело в том, что мы склонны, услышав что-то о происходящем у других, многое додумывать или, наоборот, упускать и, как говорится, накручивать себя. Есть такое искушение не только в области догматической, но и когда муж с женой ссорятся: перестают разговаривать и начинают что-то выдумывают, воображать и доводить себя до крайнего ожесточения. А стоит себя немножко смирить, спросить, попытаться понять, и все эти миражи рассеиваются.
Мы должны честно говорить о наших расхождениях, но именно честно, не умаляя их и не раздувая. Возьмем слова католического Символа веры об исхождении Святого Духа от Отца и Сына. Эта прибавка — филиокве — считается главным пунктом нашего разделения. И действительно, когда слышишь это, возникает недоумение — что имеется в виду? Появляются нехорошие подозрения. Но когда я побеседовал с католическими богословами, оказалось, что они вкладывают в свой Символ мысль, близкую к той, что мы встречаем у многих учителей Церкви. Например, у св. Иоанна Дамаскина находим слова о Духе — «От Отца исходящего и через Сына раздаваемого». Родилось филиокве в спорах с арианами, которые отрицали единосущность Бога Отца и Христа, и надо сказать, что формулировка вышла не самая удачная. Но такие неидеальные выражения встречаются у любого из святых отцов, ведь им приходилось продираться через настоящие чащобы терминологической путаницы. Я не защищаю филиокве, хочу лишь сказать, что от неточного или неясного выражения до ереси — большое расстояние, причем католики вовсе не стремятся его преодолеть. Тенденция скорее обратная: так, во время мессы нередко произносится наш, никеоцареградский Символ веры.
Что касается политики прозелитизма, то начиная с Папы Иоанна Павла Второго она проводилась довольно активно и привела к тому, что мы очень отдалились друг от друга. Но сейчас на престол взошел Бенедикт Шестнадцатый, объявивший, что одна из самых приоритетных задач римо-католицизма — это восстановление добрых отношений с Русской Церковью. У нас, в Мурманской области, живут люди разных исповеданий, с которыми мне приходится иметь дело. И когда видишь перед собой собрата-христианина, готового вместе с тобой постоять за Господа, понимаешь прежде всего сердцем, что отталкивать его, ссориться с ним — это как-то не по-божески.
Иеромонах Игнатий (Бакаев) (г.Сыктывкар):
— Я и священником-то стал отчасти потому, что слишком много стало в начале 90-х годов протестантов-миссионеров. Приезжали группами по десять и более человек. Помню, шел из кирульского храма в праздник святых Петра и Павла и увидел, как молодые люди раздают листовки. Спрашиваю одного из них: «Ты знаешь, какой сегодня день?» «Нет», — отвечает. «А ты понимаешь, что идешь против России?» «Нет», — говорит. Оказался студентом ухтинского института. Больно было видеть, что происходит, и страшно стало за православие. Бегу в храм, рассказываю нашим батюшкам, что происходит. Но они довольно сдержанно на мое волнение реагируют. А отец Федор Федько так и вовсе сказал: «Ты в Бога не веришь. Он с нами, а где Господь — там победа». Это меня, однако, не слишком успокоило, я полагал, что все сектанты от диавола, и с ужасом и со страхом смотрел на то, что происходит.
Но после познакомился с одним иноком, который сказал: «Успокойся, они тоже христиане, просто заблудшие, не понимают истины». Я задумался, а потом, в 97-м году, произошел, помню, такой случай. Приехал к нам в город известный знаток сектантства Дворкин. Во время выступления он получил записку от главы наших евангельских христиан-баптистов Павла Ивановича Кобзаря: «Объясните вашим, что мы не сатанисты». «Да, — сказал Дворкин, — баптисты — это тоже христиане, просто на Господа смотрят словно через автомобильное стекло, залитое дождем. Различают силуэт, но многое упускают из тех путей ко спасению, которые даровал нам Бог». Так я пришел к тому, что протестанты все-таки не враги, что если мы наберемся опыта духовного, любви к людям, то это больше послужит Христу, чем наш испуг, наша тревога. Обретем спокойствие, и люди потянутся в Церковь.
Но диавол разделяет нас, каждый шаг к человеческим отношениям дается тяжело. Помню, еду в автобусе с одной из наших певчих. К ней подошла славная такая девушка, статная, миловидная, — глаза радуются. Обнялись они. Певчая преподавала этой девушке искусство вокала в музыкальной школе. Спрашиваю: «А почему она не с тобой, не поет в храме?» Оказалось, ее ученица принадлежит к другой конфессии. «К какой? — спрашиваю, обращаясь к девушке. — Я вот православный, а вы?» Отворачивается, смотрит в окно, а потом голову подняла, нашла силы, осмелилась мне, бородатому, внушающему страх и трепет, ответить: «Я христианка». И так смотрит, словно я язычник римский и сейчас начну ее мучить, а то и казни предам. Говорю на это с удивлением, пытаюсь успокоить: «Вы знаете, Настя (так ее зовут), я ведь тоже христианин». Тут она окончательно отвернулась от меня и даже ушла в другую часть автобуса. И с тех пор началось. Едва ли не каждое утро ее вижу. Видно, ей хорошо, она молода, здорова, ждет каких-то радостей от наступающего дня. А как меня завидит, вся скукоживается, становится какой-то несчастной. И у меня сердце тоже начинает скорбеть, настроение сразу портится, какую-то вину ощущаю. Около года так продолжалось, и вот однажды я вечером, уставший, захожу в автобус, смотрю: опять эта девушка, только на этот раз с матерью, которая попыталась уступить мне место со словами: «Садитесь, батюшка». Девушка встрепенулась. «Нет, — говорит, — мама, я уступлю». Сел я на ее место, и с тех пор она стала со мной здороваться, я перестал быть опасным, чужим человеком.
Вот как тяжело дается крохотный шажок навстречу друг другу, к простым человеческим отношениям. Сейчас я больше не вижу в инославных врагов, а просто людей, которым нужны и наше участие, и наши молитвы. С теплотой надо относиться. Не из миссионерских целей, не ради того, чтобы произвести впечатление, а чтобы самому остаться православным.
