 |
| Нескучный сад | Мария Капилина, Александр Дворкин | 25.04.2007 |
Тебя здесь нет!
Большинство людей на своем опыте знают, что в подростковом возрасте многие или подвергались бойкоту, или сами были участниками гонений. Что такое бойкот? Это когда один ребенок в группе детей подвергается воздействию молчания, это активная форма игнорирования человека, его отрицание.Молчание — очень сильное средство общения между людьми. Когда оно наполнено смыслом — не враждебностью, а смыслом, — молчание может оказывать огромное влияние. Мы знаем, какую силу может иметь пауза — когда человек, не отвечая, оставляет время другим подумать — и как она может быть благотворна. Но в бойкоте мы сталкиваемся с молчанием как с формой проявления враждебности, групповой травли. Это не просто конфликт — а травля, уничтожение одного человека другими. Это и борьба за власть. Власть сделать существование человека невыносимым — и неважно, в подобном случае мы говорим о бойкоте или о том, что ребенка, например, коллективно бьют, по сути бойкот — это то же избиение, только при помощи энергии игнорирования. А для взрослых людей это прежде всего знак того, что в группе детей происходит иерархическое становление при помощи силы.
На ком попробовать зубы?
Если говорить о структуре подросткового бойкота, то здесь всегда есть идейный лидер и есть приобщившиеся. Когда авторитет взрослых падает, у детей встает вопрос авторитета внутри своей группы. И какой-то лидер начинает стремиться к власти. Травля — это проба своей силы, власти и над жертвой, и над другими людьми, которых он, этот лидер, за собой ведет. Он получает власть вершить судьбу. Это, конечно, иллюзия власти, но такие негативные лидеры — это дети, плененные страстью к власти над чьими-то чувствами. При этом иногда в такую позицию попадают дети совершенно неплохие, просто они увлекаются судом: начинают решать, что этот человек плох и с ним надо разобраться. Есть желание осудить кого-то, применить к нему силу разбирательства, а моральные устои подростка еще не совсем сформированы. Подростковый возраст — это возраст, когда уже есть желание судить о чем-то самому и действовать на основе собственных суждений; ограничения взрослых уже не срабатывают, а вместе с тем еще нет достаточной чувствительности и милосердия — душа еще не воспитана, вот тут-то и начинается этот самосуд.Дети бывают жестоки — но не все. Для большинства происходящее — знак, что и они могут оказаться на месте ребенка-изгоя, а если не хочешь — присоединяйся. Срабатывает стадный инстинкт. Тот самый феномен — «мы» и «они», когда «мы» дает ощущение безопасности. А «они» — это вроде какой-то враг, сделавший нашу жизнь хуже. Нужен какой-то враг, чтобы на нем опробовать свои зубы.
Конфликт ранит всех
Когда дети растут в цивилизованном, гуманном обществе — я уж не говорю о христианском, — ситуация «все на одного» сама по себе очень тревожная. Что тут могут сделать педагоги? Необходимо поговорить с детьми. Разговор следует вести открыто, со всеми участниками ситуации. Не надо бояться свары, нужно организовать нормальное общение.Педагоги могут собрать класс, могут пригласить родителей главных действующих лиц и сказать: «У нас проблема. У вас объявлен бойкот, вы не разговариваете с таким-то мальчиком. А в нашей школе таких отношений, чтобы все набрасывались на одного и делали его жизнь невыносимой, быть не может. Давайте разберемся. В чем ваши претензии к человеку? Если он виноват — давайте найдем способ исправить ситуацию. В чем ваша цель? Затравить человека и сжить его со света? Или у вас есть конкретные претензии, может быть, вы ему их выскажете — и он исправится, и проблемы не станет, и все мы опять будем жить дружно? Потому что конфликт, острые отношения — они плохи для всех, они всех ранят. Это нездоровая ситуация — не думайте, что вас это не касается!»
Действительно, бывает, что какой-то ребенок сам всех бьет, обижает, и дети против него объединяются. Если для возмущения есть реальная здоровая почва, одноклассники могут высказаться — он то-то и то-то делает. С каждым случаем нужно разобраться по отдельности, сначала дать возможность высказаться обиженному, потом обидчику, выяснить у ребенка, что стояло за его поведением, что он хотел на самом деле, может ли он вести себя иначе? То есть выяснить, в чем суть претензий и как можно примирить обе стороны. И если дети идут на этот разговор, это означает, что гонимый ребенок действительно всем чем-то насолил. Но так бывает редко.
Один за всех и все на одного
Гораздо чаще мы сталкиваемся с травлей. И если понятно, что в классе выбрали кого-то слабого, кто почему-то всем не нравится, то в этом случае можно сказать жестко: «Ваш класс не разговаривает с ребенком, потому что он вам не нравится. А педагогам не нравится такой класс. И нам придется поступить с вами так же. К примеру, у нас не будет устных вопросов, а вы все переходите на письменную форму обучения, с вами не будут разговаривать учителя. Или вы вообще все не приходите в школу до тех пор, пока не найдете другого решения конфликта. Как вам это понравится?»Если в школе, в классе такие вещи происходят — это показатель неблагополучия отношений внутри коллектива детей. И взрослые обязательно должны дать оценку того, что происходит. Очень важно выяснить, кто инициатор конфликта, и спросить: «Не боитесь ли вы, что когда-нибудь это случится с вами, ведь в жизни многое возвращается?» Ошибка педагогов бывает в том, что, например, они, вызвав к себе зачинщиков конфликта, требуют подружиться с объектом общей травли. Нельзя в конфликте детей брать на себя силовое решение. Наша задача — помочь детям разобраться в своих чувствах, в том, что хорошо, что плохо, и дать им понять, какой выбор правильный, а какой нет, но действовать все равно будут они.
Что делать родителям?
Если ребенок приходит домой весь в слезах и говорит: «Мне объявили бойкот», нужно спросить, кто конкретно это сделал? Весь ли класс с ним не разговаривает? Внезапно ли это случилось? Как ребенок думает, почему это произошло? То есть поискать разумные причины, и постепенно следует составить некую картину. Не сразу кидаться на амбразуру, ведь, может быть, и ребенок в чем-то не прав. И если ребенок достаточно взрослый — ему нужно сначала предложить разобраться самому. Внутренне крепкому ребенку можно предложить прийти в класс и сказать: «Почему вы все со мной не разговариваете, что я вам сделал? Объясните мне — если я не прав, я исправлюсь. А если вы просто травите меня, потому что вам охота над кем-нибудь поиздеваться, значит, вы — негодяи!» Если называть вещи своими именами, это задевает людей, вызывает желание ответить. И если начнется разговор, то лед будет разбит. И пусть это будет ругательство, пусть это будет какое-то горячее взаимодействие — тем не менее это уже диалог, в котором можно прояснять отношения, а эмоциональное напряжение спадет само собой. А если ребенок боязливый и робкий, боится завести разговор сам, если у него уже истерика, он не в том состоянии, когда можно идти выяснять отношения, — тогда нужно родителю встать на его место, пойти к учителю и вместе с ним встретиться с классом и постоять за своего ребенка.Прийти в класс, сказать: «Я — мама. У вас у всех есть родители. Вы бы хотели, чтобы ваша мама приходила каждый день домой, забивалась в угол, плакала и не разговаривала с вами? Вам было бы ее жалко?» Попытаться поговорить с детьми, рассказать им о чувствах своего ребенка. Иногда дети имеют одно представление о своих поступках, а когда им помогают понять, как это на самом деле, — их поведение может измениться безо всякого давления. Очень важно не «наезжать» на детей: «Как вы посмели обидеть моего замечательного ребенка?!» Агрессия порождает агрессию, говорить нужно по возможности спокойно. Я не беру крайние формы издевательств, когда уже пора подавать в суд, я говорю о том, когда еще можно восстановить ситуацию.
Однако бывают крайние случаи, когда ребенок уже настолько сильно пострадал, что для него невозможно вернуться в эту школу. Тогда нужно уходить из школы. Но уходить не разобравшись — ни в коем случае нельзя. А после выяснения ситуации можно сказать: «Мы уходим, но не потому, что вы такие сильные и мы вас испугались, а потому, что в вашем классе очень много подлости и вы это культивируете, а мы не хотим быть внутри таких отношений».
Коллективная травля — это большая травма, она может породить боязнь людей. Как выводить ребенка из этого? С ним должен обязательно поговорить священник, психолог, нужно выработать какую-то линию поведения. Ему надо очень сочувствовать: «Да, конечно, когда все против одного — это очень тяжело, но ведь ты все-таки это выдержал!» Потом нужно обсудить: может быть, присоединились к бойкоту не все и кто-то относился к ребенку по-другому? То есть обязательно акцентировать внимание, что не все тридцать человек в классе его активно ненавидели. И важный момент — помочь понять, почему люди так действовали, знали они или не знали, как это влияет на ребенка? В том случае если вы решили уйти из класса, ребенку нужно сказать: «Мы уходим, потому что мы не хотим быть с этими людьми, в жизни бывает так, что в каком-то месте нам не рады, а в другом месте мы обязательно найдем друзей». Подумайте с ребенком о тех людях, которые его любят, и о том хорошем, что есть в его жизни.
Бывают ситуации, которые мы здесь не будем подробно рассматривать, когда ребенку вроде бы и не объявляют бойкот, но никто с ним особо не дружит. Причины тут разные. Это происходит иногда с гиперопекаемыми детьми, чьи родители придерживаются позиции «мой ребенок исключительный». И вот когда такие мысли внушаются ребенку, у других детей это часто вызывает раздражение. Когда рядом сидит «исключительная личность», невольно хочется сделать что-то, чтобы она стала менее исключительной, сбить спесь. Такие дети — жертвы, отношение к ним других детей — это целая тема, не имеющая никакого отношения к бойкотам, хотя родители этих гиперопекаемых детей могут тоже захотеть прийти в класс и потребовать, чтобы с их чадами все дружили.
Не присоединился — герой?
Если детей воспитывать в уважении и сочувствии к другим людям, если у них будут понятия о том, что нельзя нападать на другого просто потому, что он тебе не нравится, — то такие дети никогда не будут устраивать бойкот или присоединяться к травле. Способность принимать другого человека, даже если он не похож на тебя, — это профилактика бойкотов. Если ваш ребенок не присоединяется к коллективной травле, его нужно поддержать, но не превозносить. Можно сказать: «Знаешь, ты нормальный человек. И я тебя поддерживаю». А дальше нужно разобраться, объяснить, что в бойкоте всегда есть лидер, другие ему подчиняются, потому что боятся, а если кто-то протестует против его власти, он на тех постарается обрушиться. И надо быть к этому готовым. Лучший способ действий в этой ситуации — прямой откровенный разговор с зачинщиком травли в присутствии других людей. Ему можно сказать: «Может быть, этот человек не прав, но я — против такого способа действий. Тобой движет желание проявить свою власть и жестокость, а все, кто тебя слушают, просто трусят». Когда люди слышат то, что им или не приходило в голову, или приходило, но они боялись признать, — они уже не могут это игнорировать. Ситуация перестанет быть скрытой, и люди, объявившие бойкот, не смогут по-прежнему носить маску благородного, справедливого, законного воздействия. Это сорвет напряжение — и бойкот будет прерван.
Не обличить, но помочь
Если ребенок вам рассказывает, что у них в классе объявили кому-то бойкот, то призывать ребенка к противостоянию этой акции, навязывать ему активные действия неправильно, потому что это уже получается не личный выбор ребенка. Однако выразить свое мнение необходимо. Можно ему объяснить просто: «Что происходит, когда вы не разговариваете с Женей? Жене плохо. Ты уверен, что он понимает, за что вы с ним не разговариваете? Женя не может исправить ситуацию, потому что ему никто ничего не объясняет. Если ваша цель — изменить Женино поведение, то бойкот — не тот способ. А другие люди получают от этого удовольствие, и вот это страшно. Получается, что ваша подлинная цель — помучить кого-то и почувствовать свою силу? И мне эта цель не нравится, мне очень жаль, что ты этого не понимаешь…»Ваша задача — помочь ребенку понять, что происходит. Может быть, этим вы поставите ребенка в сложную ситуацию, когда он уже знает, что другие не правы, но все равно не может пойти против всех, трусит. Но пусть он хотя бы это понимает, пусть его мучает совесть! Муки совести — это муки роста. Может быть, этот стыд в дальнейшем подвигнет его быть сильнее — и в следующий раз ребенок выскажется, а в этот раз он хотя бы участвовать в бойкоте не будет. Он узнает себя, начнет искать в себе силы, потому что если стыд жжет — ты будешь искать силы измениться. Конечно, если вы ребенку говорите: «Да ты плохой, да как ты мог, да я тебя знать не хочу, да ты мне не сын после этого!» — это неправильно и нерезультативно. Потому что вы таким образом не даете ребенку ни средства к исправлению, ни возможности понять, что происходит, — он просто ощущает, что вызвал ваш гнев тем, что что-то рассказал, и в другой раз он еще подумает, рассказывать ли вам что-нибудь? Поэтому так важно помочь понять ему, что происходит, и потом дать свою оценку.
Лидер бойкота — мой ребенок?!
Самая тяжелая ситуация для родителей не тогда, когда ваш ребенок — жертва, а когда ребенок — лидер в травле. Тут вы открываете, что ваш ребенок становится чудовищем. Это пугает, ввергает родителей в отчаяние: как мой ребенок так мог?! Ему невозможно сочувствовать в этой ситуации, он вызывает гнев — и в то же время это ваш ребенок, и большинство родителей чувствуют себя в тупике. Они не могут поверить, и первая их реакция — обвинение: «Нет, тот сам виноват, а моего ребенка оболгали!» Ведь иначе получается, что «я — плохой родитель, если мой ребенок — такое чудовище!». Здесь очень важно не поддаваться первому порыву и не делать поспешных выводов, а убедиться, что вы действительно собрали всю информацию с разных сторон, и только потом реагировать. Необходимо постараться отделить ваши эмоции от ваших действий, которые должны быть очень осмысленны.Если вы, поговорив со своим ребенком, с другими детьми, со взрослыми, убедились, что ваш ребенок действительно организатор бойкота, а он в этом не раскаивается (в душе, может, и боится, но вины своей не признает), можно ему сказать: «Я вижу, ты так настроен все отрицать, ты чувствуешь себя правым… Может, все, что ты сделал, и имело благую цель, ты был возмущен поведением этого мальчика, считал, что с этим надо бороться… Но давай посмотрим, что получилось. Получилось, что вы все объединились против одного человека, вы увлеклись своим воздействием — и у вас поменялись местами ваша благая цель и тот способ действий, которым вы пытались ее достичь, а это уже явно не благой путь, и привел он совсем не к благой цели. Посмотри — достигли ли вы того, что хотели? Или вы достигли чего-то другого? Давай разберем результаты: у нас — конфликт, нервный срыв вот этого человека, а действительно ли он так виноват? Ты хочешь сказать, что не хотел, чтобы он был в таком состоянии, но вопрос не в том, что ты хотел, а в том, что ты сделал и что из этого получилось. И поскольку твои действия к этому привели, значит, ты виноват».
Здесь важно помочь ребенку: с одной стороны, дать ему надежду — «я понимаю, что ты не хотел самого плохого». А с другой стороны — «может быть, нужен был другой способ действий?». Где он перешел грань между справедливым возмездием и жестокостью? Если ребенок скажет, что не хочет просить прощения, можно спросить его: «Ты боишься, что все повернутся против тебя и так же, как ты сейчас травил вот этого, начнут травить тебя? А знаешь, почему тебе страшно? Потому что ты выпустил джинна из бутылки. Ведь известно, кто сначала людей подбивает на злые дела, а потом пугает, а на самом деле подобные страхи лишают человека возможности раскаяться и исправить свою вину. И только правда, признание в неправильности своих действий помогают человеку отказаться от них и начать действовать иначе».
Самое главное в отношениях с детьми — помогать им находить правильные пути. Хотя нам самим сначала нужно эти пути находить, тогда мы сможем помочь нашим детям. Это, конечно, подвиг, и это самый большой родительский труд.
Записала Марина НЕФЕДОВА
Юбилейные рубли
В скором времени ожидается выход в издательстве ПСТГУ нового, дополненного издания книги Александра Дворкина «Афонские рассказы». Автор прислал в редакцию «НС» ранее не публиковавшийся рассказ из будущей книжки, где он вспоминает, как чуть было не стал участником настоящего бессрочного бойкотаВ третьем классе мне пришлось перейти в новую школу. Долгое время я оставался чужим для соучеников: все отношения в классе уже сложились, и новичка просто не хотели принимать. Тем более что никакого особенного интереса я собой не представлял: физической силой, ловкостью и спортивными достижениями не отличался, учился, несмотря на обязывающие к интеллектуальной продвинутости очки, мягко говоря, не блестяще. Школьные занятия мне были неинтересны: больше всего я любил читать книги, чем и занимался с утра до ночи, в том числе и на уроках, наловчившись прилаживать книгу на стул, под себя, так что текст располагался между раздвинутых ног. Стоило подойти учителю, как колени смыкались, и книга делалась невидимой. Но пользы для окружающих мои увлечения не приносили: списывать у меня было нельзя (я сам норовил у кого-нибудь что-нибудь списать), задачи решать я не умел. Так и не удавалось мне ни с кем подружиться. Я приглашал одноклассников домой, изредка ко мне кто-нибудь заходил, но настоящих отношений с товарищами не выстраивалось.
Единственным исключением оказался мальчик, постепенно ставший у меня частым гостем. Он был практически столь же непопулярен, как и я, только что он пришел в школу в первом классе и его, в отличие от меня, никто не воспринимал новичком. Ринат Зигатулин был тихим и смирным мальчиком, очень спокойным и послушным, но учился он из рук вон плохо — даже хуже моего. Отец его, казанский татарин, работал на заводе. Дома говорили по-татарски, и русским Ринат владел не блестяще: акцент слышался явственно, словарь был ограничен, падежные формы не всегда совпадали. Вся большая семья — родители, дети, бабушки, дедушки — ютилась в одной комнате в полуподвальной коммуналке. Когда Ринат приходил к нам (мы жили в квартире, занимавшей второй этаж флигеля, ранее бывший кухней барского дома), то, оглядывая нашу весьма убогую обстановку (три тесные комнатки анфиладой и кухня, в одном углу которой был отгорожен туалет, а в другом находилась ванна), он вздыхал: «Счастливые вы, Саня!» Я взахлеб пересказывал ему содержание прочтенных книг, он безропотно слушал. Правда, оживлялся лишь тогда, когда я вытаскивал на свет солдатиков (у меня имелся набор конных рыцарей, его мамина знакомая привезла из Франции) и расставлял их в боевом порядке. Других игрушек я не держал — считал себя уже большим для них.
В том 1965 году страна торжественно отпраздновала 20-летие Победы над нацистской Германией и к годовщине были выпущены специальные юбилейные рубли. Крупные, новенькие, сверкающие, с рельефным изображением знаменитого памятника работы Вучетича, каждый из них выглядел настоящим сокровищем, и не только для девятилетнего мальчика. Вспомним, как скучно выглядели обычные советские деньги. В общем, если маме попадался такой рубль, она откладывала его для меня. Мы не копили эти деньги для какой-нибудь конкретной цели. Теоретически считалось, что, когда их наберется много, мы купим мне что-нибудь полезное. Но это было только теоретически. Тратить такие красивые вещицы совсем не хотелось. Они лежали в вазочке на комоде, и постепенно их делалось все больше. Периодически я доставал их оттуда и пересчитывал. Месяцев за восемь их число достигло почти запредельной для меня суммы — рублей двадцать с небольшим. Я перебирал звонкие, блестящие полновесные монеты, ощущая себя одновременно Томом Сойером, нашедшим клад индейца Джо и неслыханно разбогатевшим, Аладдином в его волшебной пещере и Джимом Хокинсом на Острове сокровищ.
Ринат тоже разглядывал мои рубли, считал их вместе со мной. Правда, мысли его имели куда более практичное направление. Он говорил, как много можно на эти деньги купить. Я соглашался, но без энтузиазма. Конечно, купим, но только еще не сейчас.
Потом мой клад начал как-то забываться, и я перестал часто заглядывать в вазочку. Раз мама, принеся очередное пополнение, сняла ее с полки и, подозвав меня, спросила, не перекладывал ли я куда-нибудь деньги. На дне сосуда сиротливо лежали две или три монеты!
Так я впервые столкнулся с воровством. Главный вопрос заключался в том, кто же украл деньги? Вазочка стояла открыто, на видном месте, так что запустить туда руку мог каждый. Но кто?
Ко мне заходили разные товарищи (к тому времени я все-таки начал приживаться в классе), и рубли я демонстрировал многим, в том числе и тем, кто имел не самую хорошую репутацию хулиганов и драчунов. Наверное, кто-то из них?
В самый разгар нашего обсуждения в дверь позвонил Ринат. Мы рассказали моему другу о пропаже (он был абсолютно вне подозрений) и спросили, кто, по его мнению, это совершил. Ринат принял активное участие в разговоре, называя разные имена и обсуждая вероятности того, кто из одноклассников мог запустить руку в чужое добро.
Положение у меня оказалось незавидным. Я только-только начал приживаться в классе, а высказанные подозрения в адрес той или иной популярной личности могли, в случае выявления необоснованности этих подозрений, заново настроить весь класс против меня.
В общем, мама пошла к классной руководительнице, та обещала помочь и буквально за день выяснила, что деньги украл Ринат. Оказывается, у него давно уже стали появляться новые игрушки, с которыми он приходил в школу: какие-то самолетики, кораблики, парашютики, машинки и т. д., — и многие задавались вопросом, откуда у него деньги на все это. Сознавшись, Ринат поведал, что вначале взял из вазочки пару рублей, потом еще, и так и брал понемногу в течение двух-трех недель, покупая себе вещи, о которых раньше только мечтал.
В классе эта новость вызвала всеобщее возмущение. Наконец-то я оказался в центре внимания. Я рассказывал всю историю снова и снова, сообщал первоначальным подозреваемым, что Ринат высказывал предположения в их адрес, публично поражался своей слепоте и доверчивости, обсуждал планы возмездия уличенному преступнику. Решено было объявить вору и доносчику бессрочный бойкот, а также немедленно в тот же день изловить его и устроить ему темную. Однако в школу он не пришел.
И вот как только закончились уроки, разгоряченная группа мальчишек со мною во главе побежала к дому отщепенца. Я торжествовал: наконец-то я стал своим и как равный участвовал в общем деле! Во дворе скрывающегося от правосудия преступника не оказалось. Мы позвонили в дверь коммуналки, отыскав звонок семьи Зигатулиных. Вышла мать Рината и прогнала всех. Несолоно хлебавши мы отправились по домам.
Я шел и думал про своего бывшего друга, которого теперь так ненавидел. Вспомнил его коротко стриженную белобрысую макушку с хохолком, его грустные глаза. Вспомнил, как он говорил, заходя к нам: «Счастливые вы, Саня!» Вспомнил, как он бережно брал в свои худые руки моих конных рыцарей, снимая с них доспехи и вновь надевая их, и как долго не мог расстаться с ними. Вспомнил, как он подбирал хлебные крошки со стола, когда оставался у нас обедать… В общем, мне стало его мучительно жалко. Я боролся с этим своим чувством. Ведь нас учили, что жалость унизительна, что предателям нет прощения. Ринат проявил себя настоящим предателем. По книгам Гайдара я помнил, что самое высокое человеческое свойство — это беспощадность. Но сделать с собой я ничего не мог. Я пришел домой, забился в угол и заплакал от мучительной жалости к бедному мальчику, оказавшемуся перед искушением, которое он был не в силах одолеть, и от стыда за себя, обрадовавшегося случаю поднять свою популярность, потопив единственного друга. Я хотел пойти к нему и сказать, что простил его, что больше на него не сержусь, что мы — снова друзья. Но ведь всем классом мы поклялись, что раз и навсегда объявляем ему бойкот. В общем, я струсил и никуда не пошел.
Ринат в наш класс не вернулся. Его перевели в другую школу, и больше я его ни разу не встречал. Через несколько дней к нам домой пришел его отец — невысокий, коренастый, сутулый человек с большими руками, раздавленными тяжелой работой. Зигатулин-старший принес маме недостающие деньги. Но это были не новенькие, сверкающие юбилейные рубли, а мятые, сальные бумажки, которые он отсчитывал по одной, слюнявя черные от въевшейся грязи пальцы и глядя куда-то вниз и в сторону.
Так закончилась моя коллекция. Больше рублей я не собирал.
http://www.nsad.ru/index.php?issue=39§ ion=10 005&article=616#1
