 |
| Фома | Андрей Максимов | 24.04.2007 |
Примерно то же зачастую происходит с человеком, в сознательном возрасте приходящим в Церковь. Он открывает для себя совершенно новый мир, часто парадоксально расходящийся с миром привычных для него понятий и представлений. Естественно, у него возникает столько вопросов, что даже умудренные «старшие товарищи», которым вроде уже давно все ясно, устают бесконечно повторять очевидные для них самих вещи и начинают говорить: «Читай Евангелие — там все написано». Но почему же великие христианские святые, отцы Церкви и учителя благочестия, всю жизнь не только читавшие Евангелие, но и жившие по нему, признавали, что так и не смогли до конца постигнуть всей его глубины и бесконечно ставили все новые и новые вопросы?
И не всегда находили ответы.
О роли «наивных вопросов» в жизни верующего человека мы беседуем сегодня с Андреем МАКСИМОВЫМ — писателем, режиссером и телеведущим.
Справка: Андрей Маркович МАКСИМОВ родился в Москве в 1959 году. Первая публикация — в 15 лет, в «Комсомольской правде». Первая книга — «Кормящий отец» — вышла в 1993 году. С тех пор опубликовано более 15 книг прозы, публицистики и драматургии, в том числе два романа: «Посланник» и «Найти Иисуса». В марте этого года вышел его приключенческий роман «Сны о Лилит», продолжающий серию романов о полицейском комиссаре Гарде, которые сам автор считает одновременно приключенческими и богоискательскими. Пьесы А. Максимова ставились в театрах Москвы, Санкт-Петербурга, других городов России и за рубежом. Работает как театральный режиссер: первый спектакль в Москве «Борис Годунов» А. Пушкина в театре им. Ермоловой (1993 год). Поставленные им спектакли сегодня идут в театрах: им. Маяковского, Модернъ, На Покровке, в антрепризах. Недавно в Театре Луны состоялась премьера его авторского спектакля «Рококо». Член Академии российского телевидения. Автор и ведущий программ «Ночной полет» («Культура»). «Дежурный по стране» («Россия»). Женат, отец двух сыновей.
Жираф как доказательство
— В опубликованной на Вашем сайте автобиографии написано: «Нахожусь в том возрасте, когда нет-нет да и подумаешь о том третьем событии, которое неминуемо придет, и по значимости встанет в один ряд с рождением и женитьбой…». Вы часто думаете о смерти?— Я эту мысль не отгоняю. В моем последнем романе «Сны о Лилит» действие происходит как в будущем, так и в средние века. Один из постулатов средневековых алхимиков заключается в том, что смерть является причиной жизни. Другой причины у жизни нет: она — только подготовка к смерти. Я так не считаю. Но мне кажется, что размышления о смерти необходимы каждому человеку. Вообще, я думаю, человек в жизни умирает дважды, я это прочитал в дневнике моей мамы, который нашел после ее кончины. Первая смерть — это рождение человека, которое означает смерть зародыша. До рождения у него была одна жизнь, один мир, а потом он переходит в другую жизнь, в другой мир, где зародыша больше нет — а есть человек. То же самое происходит, когда мы умираем для этой временной жизни и рождаемся для новой, в вечности. Как верующий человек, я надеюсь: то, как я живу, будет иметь значение после моей смерти.
— Как Вы пришли к вере?
— У меня есть глубокое убеждение, что не человек приходит к вере, а вера приходит к человеку. Что такое вера? Для меня лично — это осознание того, что я живу в присутствии Бога. Это ощущение не может возникнуть в связи с приходом в какое-то место. Вообще непонятно, где и когда оно возникает. Это тайна какая-то.
Я думаю, что здесь, как и во всей моей жизни, решающую роль сыграла моя мама. Она никогда не вела со мной религиозных разговоров, никогда не говорила мне: «Верь в Бога», но у нас дома всегда висели иконы, хотя время было советское. Однажды мама нашла на свалке потрясающе красивую икону, отреставрировала ее, и оказалось, что это, как говорят, историческая ценность. Она до сих пор у нас висит.
Еще одной из главных реликвий нашего дома всегда была Библия с гравюрами Доре, огромная книга. Это была первая Библия, которую я прочитал. В детстве мне всегда говорили: «Можно все продать, но Библию продавать нельзя. Что бы ни случилось. Было все: война, голод… Мы никогда не продавали. И ты не продавай». Не: «Знаешь, Бог есть», а просто: «Библию нельзя продавать». А еще мне говорили: «Вот висят иконы — можешь попросить что-то у Бога, если хочешь». Но в какой-то момент я вдруг отчетливо ощутил, что между мною и моим Создателем есть некая связь (боюсь об этом говорить, потому что эта связь может быть не вечной).
Для меня есть безусловные доказательства существования Бога. Первое — это творчество. Ничем, кроме общения с Богом объяснить феномен творчества я не могу. Откуда берутся герои? Ведь только что лежал чистый лист бумаги, и никого не было… Однажды я спросил у нашего великого композитора Давида Федоровича Тухманова: «Как Вы пишете?». Он ответил: «А я ничего не делаю, я только настраиваюсь на какую-то волну, и мне диктуют». Это — феномен творчества…
Второе доказательство — любовь. А как иначе объяснить, что среди миллиона женщин ты вдруг замечаешь одну и понимаешь, что не можешь без нее жить? Откуда это берется?.. И третье доказательство, как ни парадоксально, — это жираф. Потому что, хоть убейте, я не верю, что в результате эволюции может такое получиться. Неужели это невероятное существо появилось только потому, что животное тянуло шею к каким-то веткам в верхнем ярусе? Да нет, для меня, например, совершенно очевидно, что жираф — именно таким придуманное, а потом созданное существо.
«Наивные вопросы»
— Кому-то, наверное, Ваши доводы покажутся наивными…Почему, например, Адама и Еву выгнали из рая? За что? В чем был смысл Его наказания? На мой взгляд, не надо бояться задавать вопросы, касающиеся Библии. Наоборот! Надо бояться не задавать их.
— А чем, по-Вашему, верующий человек отличается от неверующего?
— Очень просто: кирпич на голову случайно падает или нет? Верующий понимает, что случайно не падает.
На моем интернет-форуме amaximov.ru есть один очень умный, интересный человек по имени Прокл. Атеист. Мы с ним в течение года вели потрясающий, на мой взгляд, спор атеиста с верующим. Но для меня вполне очевидно, что мы никогда не сможем с ним близко сойтись, потому что по-разному смотрим на устройство мира. Он считает, что все случайно, а я — что все закономерно, что Бог ничего не делает просто так, и что ни делается — все действительно к лучшему. Если кто-то думает иначе — это его право.
Если человек не ощущает себя живущим в присутствии Бога, ему очень трудно понять того, кто живет по иным законам. Каждый волен выбирать свою веру или неверие. Но мне кажется, что человек, которого нашла вера, — очень счастливый. Говорят: «Блажен, кто верует». Думаю, это справедливо.
— В одном из Ваших интервью я прочла, что Вы рассматриваете свободу верующего человека как свободу в радиусе поводка, который держит Бог. А разве это не сужает традиционные христианские представления о нравственной свободе человека?
— Не знаю, насколько это корректно с сугубо богословской точки зрения. Когда я говорю, что свободы нет, я имею в виду, что если ты веришь, что тебя ведет воля Создателя, то это именно свобода на поводке…
— Но ведь Ева могла вкусить от плода, а могла отказаться. Адам мог сказать: ты взяла — ты и ешь, но он ее тоже поддержал… Разве это не свобода выбора? Когда Христа распяли, то по правую и левую руки Его оказались разбойники. Того, кто захотел с Ним идти, Он взял в Свое Царство, и Церковь говорит о нем как о первом человеке, вошедшем в рай. А того, который отказался от Христа, Он за собой не потащил насильно. Разве это не уважение свободы выбора?
— Может быть и так, хотя и здесь у меня сразу возникают вопросы. Ведь это жестоко: когда ты знаешь, что человек себя неправильно ведет, что он заблуждается, что за это он будет невероятно мучиться — и не помочь ему. И все из-за того, чтобы кому-то доказать, что есть свобода… Тем более что Иисус Христос был Единственным из живущих на земле, кто не просто верил, а знал, что воскреснет. Вот я, например, папа. Если мой сын будет стоять на краю пропасти и скажет: ну, я пошел, я так решил, — мне наплевать будет на всю его свободу. Я его схвачу и буду кричать: ты с ума сошел, ты разобьешься, там пропасть! Почему Бог поступает иначе — я не знаю…
— Но ведь Христос говорил со всеми, о Нем знали оба разбойника. Он был готов помочь каждому, просто никого не заставлял.
— Поэтому я и говорю, у меня нет ответов, у меня есть только вопросы…
Во всяком случае, я живу с верой, которая граничит с убежденностью, что меня ведет какая-то высшая Сила. Поэтому каждый день, ложась спать, я благодарю Бога за все, что Он мне в этот день послал. Даже когда у меня умерла мама, я благодарил Бога: значит, так было нужно. Даже когда случается серьезный конфликт, или скандал, или болезни — я говорю: спасибо, Господи. Даже, когда уходит любовь… Я всегда благодарю Бога: Он лучше меня знает, как мне жить… И я не ощущаю своей свободы. Я понимаю только, что чем дальше в жизни я иду, тем короче становится поводок.
Творчество в присутствии Бога
— Идет ли, на Ваш взгляд, в современной литературе серьезный разговор о Боге?Если об этом ничего не сказано, если отсвет Бога не ложится на произведение, то, на мой взгляд, это не литература. Ведь не всякая толстая книжка — роман. Поваренная книга тоже очень толстая. Есть очень много современных книжек, которые называются романами, но, тем не менее, литературой не являются в принципе. В них нет характеров, конфликта… У меня есть любимейший писатель — Фазиль Абдулович Искандер, я никогда не говорил с ним про то, в кого он верит. Но даже когда читаешь смешную историю «Сандро из Чегема» или сатирическую повесть «Созвездие Козлотура» — понимаешь: этот автор рассказывает о людях, живущих в присутствии Бога. Хотя впрямую об этом не сказано ни слова… А герои большинства современных писателей вырваны из контекста вечности.
— А что такое контекст вечности в литературе?
— Верующий человек понимает, что шестьдесят-семьдесят лет его жизни — это, с точки зрения вечности, секунда. И если вот это ощущение реального человека удается перенести в литературу, то это хорошая литература. Ее сейчас мало. Но величайшие наши писатели, сформировавшие русский характер, всегда смотрели на человека именно в этом контексте. И Толстой, и Достоевский, и Пушкин, и Лермонтов.
— Когда Вы впервые прочли Достоевского? И какое он произвел на Вас впечатление?
— Сейчас я скажу ужасную вещь, которая перечеркнет все, что я наговорил до сих пор. Но… Есть анекдот про то, как одна дама сказала, что видела «Мону Лизу» и что на нее эта картина впечатления не произвела. На что ей заметили, что «Мона Лиза» уже на стольких людей произвела впечатление, что сама может решать, кому нравиться, а кому нет. Вот так и у меня с Достоевским. Это не просто не мой писатель. Это писатель, который мне кажется ужасным. Не в смысле бездарным, а в том смысле, что читать его ужасно.
Все его романы я честно читал, потому что Достоевский был любимым писателем моей мамы. Лет в пятнадцать-шестнадцать мне дали «Преступление и наказание», и с тех пор — уж простите — меня не покидает дурацкая мысль: один мужик убил старуху, а разговора на восемьсот страниц. Я прекрасно понимаю значение этого романа. Я смотрел поставленный по нему спектакль Завадского, где гениально играл Георгий Тараторкин… Но меня все равно не оставляет мысль, что это история про каких-то странных, не имеющих ко мне отношения, людей.
Потом я стал читать «Бесов» — заинтересовало название. И это была пытка… Наверное, это признак отсутствия хорошего вкуса, но ранний Достоевский — «Неточка Незванова» и все, что было написано до того, как он пережил гражданскую казнь — мне очень нравится. Мне кажется, что было два человека: один — до казни — был отличный писатель, очень хороший, светлый, и Петербург у него такой замечательный. А второй — после казни, то есть когда его собирались казнить, и он шел на эшафот, думая, что его сейчас убьют, а над ним просто поиздевались. И вот, когда после этого он вернулся в литературу и все, что у него накопилось, вылил на нас, он стал нашим любимым национальным писателем.
Когда меня спрашивают, может ли литература или театр повлиять на людей, я вспоминаю Достоевского, пример которого доказывает: безусловно, может. Но мне это влияние кажется ужасным. Христианство, помноженное на Достоевского, — вот откуда наша любовь к страданиям, к невероятному самокопанию. Если гипотетически представить себе, что самым любимым русским писателем был бы какой-нибудь русский Дюма — например, Бестужев-Марлинский, мы были бы другой нацией. Мы воспитывались бы на книгах, где герой ради любимой мчится за подвесками, по дороге убивает двадцать человек — и ему наплевать… Нет, честное слово, мы были бы другими.
Но я еще раз подчеркиваю, что это — мое личное отношение к Достоевскому, и я никому не хочу его навязывать.
— А чье творчество повлияло, на Ваш взгляд, благотворно?
— Мне кажется очень правильным высказывание: «Пушкин — наше все». Пушкин сбалансировал влияние Достоевского. Хотя вообще-то это тоже — пример абсурда нашей жизни: главным русским поэтом, солнцем поэзии стал уродливый вспыльчивый бабник с ужасно смешной фамилией…
Но как бы там ни было, Пушкин на нас невероятно сильно повлиял! Он очень энергичный, веселый. И мудрость его — веселая. (Из Пушкина родился, например, Довлатов, тоже очень мудрый и при этом веселый писатель). Обычно название «Маленькие трагедии» понимают как «небольшие по объему». Когда я как режиссер ставил спектакль «Моцарт и Сальери», где потрясающе Валерий Золотухин играл Сальери, а Ирина Линдт — Моцарта, я задумался над вопросам, что смысл этого названия в том, что сами эти трагедии — маленькие, да, собственно, даже и не совсем трагедии. Для Пушкина и сама жизнь была маленькой трагедией. То есть жизнь для него трагична — ведь он был глубокий человек, но это небольшая трагедия. Пушкин написал одно из первых авантюрных произведений в русской литературе — «Дубровский». Так по-детски, но при этом так потрясающе! Совершенно гениальная штука!
Вы только не подумайте — вот, мол, сидит человек, как сейчас говорят, «типа умный», и рассуждает: «На нас плохо повлиял Достоевский, хорошо повлиял Пушкин…» Это все не в категориях «хорошо» — «плохо». Вот у меня восьмилетний сын, который книжки читает с большим трудом, но если он все-таки начинает их читать, я даю ему Пушкина.
Почему русские пьют
— Вы провели более 1600 телеэфиров. Помогли ли они Вам что-то открыть для себя?И второе открытие: понятие «обмен энергией» абсолютно объективно. Более 1600 раз я делал одно и то же: приходит гость, мы с ним говорим до эфира, говорим во время эфира, а потом прощаемся. Но после одних эфиров я чувствую, будто перетаскал вагон дров, а после других — я летаю. Значит, один человек забирает у меня энергию, а другой отдает свою. И еще я понял, что у каждого человека есть какая-то своя «заноза». Независимо от того, кто он: суперзвезда, дворник, старик, юноша… - у всех есть что-то, что не дает спать ночами. Даже самые востребованные сегодня люди, скажем, знаменитые актеры — начинаешь с ними говорить и понимаешь, сколько в этом человеке боли, сколько проблем непридуманных, сколько серьезности…
— Вы много ездите по стране. Какие наблюдения для Вас были самыми важными в этих поездках?
— Проблема в том, что я не успеваю наблюдать. Я приезжаю с конкретной целью — дать мастер-класс, и время у меня очень спрессовано. Но я еще раз убедился, что наша страна абсолютно непредсказуема, и в ней может быть все что угодно. В Ижевске меня повезли показывать главный памятник в городе. И оказалось, что это… памятник крокодилу. Хороший такой памятник… Но почему? Такое возможно только в России…
И второе — собственно, это вывод, который многие делают, — в провинции гораздо больше глубоких и несуетных людей, чем в Москве. Конечно, суетливых везде хватает. Но все-таки размышляющих, интересных людей в провинции больше. Потому что они никуда не бегут. Потому что расстояния другие. Потому что они не мучаются бесконечно в уличных пробках или душном метро. Они живут какой-то другой жизнью, может быть, эту жизнь можно назвать более наполненной.
Но в принципе, жители разных городов России становятся все больше похожими друг на друга. Москва, Питер, Пермь, Ижевск… У всех схожие заботы, интересы. Я Вам больше скажу — сейчас уже и в Марселе люди очень похожи на людей из Ижевска.
— А как же разница менталитетов?
— Она есть. Скажем, русский человек очень любит страдать, а француз — нет. Русский человек, воспитанный на Православии, которое было не просто усилено, а умножено Достоевским, уверен, что путь к счастью — только через страдания, что если ты не страдал, то ты вообще никто. Хотя еще Пушкин заметил: «Правильно говорят, что горе — хорошая школа, но счастье есть лучший университет». То есть счастье — выше.
Я помню, ко мне приехал друг, бельгийский журналист, он очень хотел поехать в Питер. Причем не ночью, а днем: хотел посмотреть на нашу страну из окна поезда. И вот мы поехали. (Это похоже на киношную историю, но все именно так и было). Проезжаем Москву, Химки, а потом, как говорится, начинается Россия. Он смотрел-смотрел, а потом повернулся ко мне и говорит: «Я понимаю, почему русские люди пьют"… А я сижу и думаю: интересно, что у него там сейчас в голове? Бельгия — очень аккуратная страна, и вот бельгиец едет по реальной России и спрашивает: «Скажи, пожалуйста, вот этот забор, его же, в принципе, кто-то когда-то делал? А почему он его сделал из разных досок? Почему нельзя было сделать из досок одной высоты?» Ну, как это объяснить?.. Наверное, это и есть менталитет. Русский человек садится на крыльцо — перед ним бесконечные просторы родной страны, над ним бесконечные просторы неба, где живет Бог, и вот он сидит и думает о чем-нибудь печальном… А голландец или бельгиец, который едва протиснулся в узкие ворота на узкой улице? У него впереди человек, сзади человек, тут человек, там человек,… И он, сидя один, уж наверняка думает совсем о другом.
Ребенок должен рвать брюки
— Трудно ли Вам быть отцом? Говорят, нынешние дети очень непокладистые…— Это напоминает Ваши взаимоотношения с мамой, или все принципиально иначе?
— Очень напоминает. Вообще, когда я стал воспитывать сына, я понял, что на мне сейчас лежит колоссальная ответственность — на поколение вперед. Я же не видел, как другие воспитывают детей, я знаю только, как воспитывали меня. Значит, и я буду воспитывать так же, и мой ребенок, в свою очередь, тоже повторит мои шаги. И если я сейчас сделаю что-то неправильно, то это повторится и в следующем поколении. Ведь дети абсолютно доверяют взрослым: если папа так сделал, значит, это правильно. Ребенок тебе дает такой кредит доверия — это поразительно! Если я скажу сыну: «Андрюша, каждое утро надо свешиваться из окна и плевать вниз, это очень важно!» — он ведь так и будет делать.
Конечно, я стараюсь воспитывать его так же, как меня воспитывала мама. Я ему бесконечно говорю, что я его люблю, хотя, наверно, в результате он растет избалованным. Я ему говорю: всех друзей води домой, пускай у нас будет полный дом детей, только чтобы все вы были тут, а не во дворе; можете все переворачивать с ног на голову, желательно, конечно, ничего не бить, но если уж разбили — ничего страшного. Только вот не знаю, удастся ли мне его любить так, как меня любила моя мама, Антонина Николаевна.
В детстве у нас была такая игра: в длинном коридоре, заканчивавшемся белой дверью, мы запускали машинки прямо в дверь — чья машинка отлетит от двери на меньшее расстояние, тот и выиграл. Представляете, что было с белой дверью после того, как в нее неделю запускали машинки? Но это я теперь понимаю, а тогда — мне никто слова не сказал. Поэтому, когда ко мне приходит жена и говорит: «Поругай его, он порвал брюки», — я не могу его ругать, потому что… ребенок должен рвать брюки! И ребенок тут же подхватывает: «Мама, видишь, папа говорит, что можно рвать брюки». Хотя он вообще-то их не рвал, а вырезал на них ножницами дырку, потому что должен был посмотреть, смогут ли ножницы вырезать дырку на брюках. А уж за это я тем более не могу его ругать, потому что сам делал то же самое.
Я помню ощущение невероятного счастья после очередной чехарды на снегу. У меня было окровавлено колено, порваны штаны, оторвано ухо ушанки (я нес его в руке) и что-то еще с курткой… Добрая тетенька в лифте сказала мне: «Ну, сейчас тебя мама будет ругать!» — а я знал, что не будет. И это ощущение невероятного счастья — гораздо важнее, чем страх наказания.
В конце концов, человек рождается для того, чтобы быть счастливым. И если мы можем помочь в этом нашим детям — почему бы не попробовать?
Алла МИТРОФАНОВА
http://www.foma.ru/articles/705/
