 |
| Известия | Святейший Патриарх Московский и всея Руси Кирилл | 20.04.2007 |
«Это что, не дело Церкви — сказать, что так не пойдет?»
вопрос: Ваше выступление на недавнем заседании Всемирного русского народного собора — это была речь не только церковного деятеля. Вы говорили об экономике, бизнесе, даже о жилищно-коммунальном хозяйстве… Вы хотите внести нравственное, православное начало во все сферы нашей жизни?ответ: Церковная проповедь на протяжении определенного времени была ограничена вопросами личной, в лучшем случае семейной этики, но не выходила далее. Все это было не от хорошей жизни. В Российской империи Церковь, будучи частью государственного аппарата и возглавляема государем императором, не имела возможности самостоятельно судить о том, что происходило в обществе.
Трагедия революции в каком-то смысле оказалась обусловлена невозможностью для Русской церкви иметь свободу слова и свободу мнения. Какая же могла быть свобода, когда в зале заседаний Святейшего синода во главе стола стояло пустое кресло, над которым висел портрет императора, и все наиболее важные решения здесь принимались согласно его высочайшему пожеланию. И вот представьте себе ситуацию: XIX век, зарождение и развитие революционного движения, растущее напряжение в отношениях между властью и интеллигенцией, затем появление тайных обществ, революционных партий — на все это надо было реагировать. Но Церковь была лишена этой возможности. И дошло даже до того, что в духовных академиях стали происходить забастовки, а в одной семинарии чуть не убили ректора… И так было до Февральской революции.
А после октября 1917 года началась долгая череда десятилетий, когда Церковь боролась просто за то, чтобы люди остались в живых, чтобы у нас в стране не было физически уничтожено христианское наследие. Потом наступили непростые 1990-е годы. И вот здесь Церковь уже стала обретать свое достойное место. Прежде всего в отношениях с государством, когда она начала высказываться по общественно значимым вопросам. Может быть, наиболее яркие тому примеры — события 1991 года, а затем 1993 год, когда Церковь в разгар гражданского противостояния выступила с миротворческой инициативой и в какой-то момент даже возглавила переговорный процесс. Уже ясно, что, став свободной, Церковь уже не сможет вернуться в социальное гетто.
И то обстоятельство, что церковная проповедь касается вопросов общественных, политических, экономических, свидетельствует только о том, что все происходящее сегодня в нашем обществе неизбежно влечет серьезные последствия для нравственной и духовной жизни людей. Разве социальная сфера или экономика не имеет этих последствий? Разве все несправедливости, перекосы, диспропорции общественного развития затрагивают только материальную сферу жизни? Конечно, нет. В первую очередь они отражаются на духовной сфере, уродуют людей и их существование. Поэтому тема политики, тема экономики, тема социальной жизни не только могут, но и должны привлекать внимание Церкви. И вовсе не для того, чтобы предложить обществу некую собственную политическую программу (ибо тогда Церковь мало чем будет отличаться от политической партии), но для того, чтобы дать нравственную и духовную экспертизу и партийным программам, и той политике, которая осуществляется.
в: Какой же, по вашему мнению, должна быть экономика?
о: В свое время Бердяев сказал замечательные слова: «Вопрос о хлебе для меня есть вопрос материальный, но вопрос о хлебе для моих ближних, для всех людей есть духовный, религиозный вопрос». С одной стороны, экономика призвана поднимать благосостояние людей, всего общества. Экономика должна быть эффективной, иначе она перестает достигать своих целей. Неэффективная советская экономика привела и к распаду страны, и ко многим другим потрясениям. Но другим ее параметром, на важности которого настаивает Церковь, является справедливость. Итак, эффективность и справедливость. Речь идет, конечно, о справедливом распределении плодов экономического развития.
в: Какое распределение будет справедливым?
о: Что является реальным вызовом нашему нравственному чувству? Сегодняшняя статистика. Правительство считает, что у нас уровень доходов бедных и богатых соотносится как 1 к 15. Независимые эксперты говорят, что в современном российском обществе богатый состоятельнее бедного в 30 раз. Некоторые аналитики называют еще более впечатляющие цифры. Совсем недавно я натолкнулся на такие данные: в результате увеличения ВВП бедный человек получает 5 рублей, а богатый — 200 рублей. Но если увеличение ВВП в 40 раз больше дает богатому, чем бедному, значит, в экономике что-то не так. И это что, не дело Церкви — сказать, что так не пойдет?
«Освободить от налогов людей абсолютно бедных»
в: Есть ли у вас конкретные предложения, как эту ситуацию исправить?
о: Церковь привлекла для обсуждения этого вопроса экспертов-экономистов, весьма просвещенных людей, с высоким авторитетом в науке и в обществе. По их мнению, с которым мы полностью согласны, речь идет о трех вещах.
Первое — ввести прогрессивный налог. Мы понимаем, что в России не следует вводить таких налогов, как в Норвегии, где богатые люди отдают государству 80−90% своих доходов. У нас все это превратится в профанацию, никто таких налогов платить не будет. Нам нужна прогрессивная шкала, но такая, чтобы она применялась к доходам действительно богатых людей. И она не должна ударить по среднему классу, который только встает на ноги.
Второе — освободить от налогов людей абсолютно бедных, то есть имеющих доход ниже прожиточного минимума. По разным подсчетам, у нас более 20% таких граждан. При этом — вдумаемся в этот факт — среди абсолютно бедных людей 30% работающих, здоровых граждан, имеющих семьи. То есть это не безработные, не деклассированные элементы, не бомжи, не пенсионеры и не инвалиды.
Третье — ввести налог на роскошь. Вы знаете, что Москва находится на первом месте в мире по количеству «Роллс-ройсов», «Майбахов», «Ламборджини», «Феррари"… Но если человек приобретает «Майбах» за 580 тысяч долларов, то, наверное, он и за 700 тысяч его купит? Его же это не остановит. Ну, а уж если он покупает «Майбах» за 580 тысяч, а потом для полного счастья заказывает дорогой тюнинг этого автомобиля, золотом и бриллиантами на кожаных сиденьях выписывает свои инициалы, то мы просто должны помочь такому человеку отдать часть своих денег бедным людям.
И последнее, что мы считаем необходимым, — введение налога на недвижимость. Но есть некоторые условия. Сегодня экономисты предлагают рассчитывать этот налог исходя из рыночной стоимости жилья. Но ведь абсолютное большинство людей в нашей стране получило свои квартиры, когда никакой рыночной стоимости и в помине не было. Если сегодня для всех поголовно ввести налог, привязанный к рыночной стоимости жилья, то мы породим появление класса новых бомжей, ибо люди попросту потеряют свои квартиры. А еще мы подорвем возможности среднего класса. Поэтому налог на недвижимость, базирующийся на ее рыночной стоимости, следует применять только в случаях приобретения жилья по рыночным же ценам.
в: Вы процитировали Бердяева. У него также есть мысль о том, что русский народ склонен скорее к перераспределению, но не к производству. То, что вы говорите, проникнуто, конечно, болью за простых людей. А может ли Русская православная церковь предложить пути преодоления дефицита нового производства, творчества?
о: Для того чтобы увеличить зарплаты и пенсии, необходимо увеличить производительность труда. При каких условиях это можно сделать? Явно не на станках и оборудовании 30-х годов — необходимо обновление основных производственных фондов. Но надо одновременно повысить и уровень трудовой дисциплины, и рабочей квалификации. Нельзя надеяться на то, что система распределения будет автоматически повышать уровень жизни, и не заботиться о своем профессиональном росте. Чего греха таить, мы знаем: как катастрофа — так обязательно «человеческий фактор». Послание Церкви было бы абсолютно несбалансированным, если бы мы не сказали об этих проблемах.
«Никакого конфликта с естественнонаучным знанием у нашей Церкви никогда не было»
в: От политики, экономики и налогов давайте перейдем к культуре, науке и образованию. Вы фильм «Остров» смотрели?
о: Да, смотрел. Это событие огромной важности в нашей культурной жизни. Впервые тема веры была так талантливо и понятно представлена современному человеку. И верующие люди, и неверующие, и воцерковленные, и невоцерковленные поняли самое главное: если в душе человека покаяние и живая вера, то он действительно может горы свернуть. Не был бы святым отец Анатолий, если бы он каждый день не каялся в грехе, которого, кстати, не совершил. Лучше, чем в «Острове», эту идею раскрыть невозможно. Многое в фильме показано очень правдиво. Поражаюсь, как это все смог сделать режиссер. Лунгин, конечно, не атеист, но и каждую неделю в храм Божий не ходит.
в: А как складываются отношения Православной церкви и науки?
о: В данном случае Православная церковь в более выгодном положении, чем Католическая. На нас не давит прошлое, связанное с противостоянием науки и религии, как это было на Западе. Католическая церковь допустила одну ошибку: она включила в свое вероучение научную гипотезу Птолемея как догму. И потому любой вызов этой теории воспринимался не как приглашение к научной дискуссии, а как антикатолическая ересь. Ну, а с ересями в ту эпоху справлялись соответствующим образом.
Православная церковь ничего подобного никогда не делала. Монахи занимались переписыванием книг, словесностью, наша средневековая наука, как и западная, формировалась в монастырях. Но никакого конфликта с естественнонаучным знанием у Церкви в России никогда не было, включая XIX век, породивший дарвинизм и марксизм. В ХIX веке и начале XX века многие богословы были членами Российской академии наук. Например, выдающийся ученый, знаменитый историк, человек энциклопедических знаний — профессор Василий Васильевич Болотов. Или в более близкое нам время — архиепископ Лука (Войно-Ясенецкий), который был выдающимся хирургом, профессором медицины и даже лауреатом Сталинской премии за фундаментальный труд «Очерки гнойной хирургии». Как замечательно сказал святитель Филарет (Дроздов), «вера Христова не во вражде с истинным знанием, потому что не в союзе с невежеством».
Советский период возвел высокую стену между религией и наукой, между верой и знанием. Эта тема была невероятно идеологизирована: «Бога нет, а религиозная картина мира противоречит научной». Действительно, можно говорить о религиозном подходе и о научном, но это разные сферы бытия и различные методологии познания мира Божия. Ведь Библия не отвечает на вопрос о том, как технически была создана Вселенная. Библия дает понимание того, что мир сотворен Богом. А как именно — это во многом сокрыто от человека, и здесь уже начинается область научных знаний. Сегодня у нас развиваются отношения с наукой, многие светские ученые преподают в духовных академиях, а профессора духовных академий преподают в светских учебных заведениях. Идет постоянный диалог с научным миром по целому ряду вопросов — таких, как биоэтика, биотехнологии, эвтаназия. Нас больше всего интересует этическая сторона научной проблематики.
Что касается собственно участия верующих людей в науке, то огромное число ученых сейчас — верующие люди. В принципе, возможно и создание в православном университете в Москве естественнонаучных факультетов. Но последствия 70 с лишним лет государственного атеизма, конечно, сильно отбросили нас назад.
«Как можно милиционера заставить быть честным?»
в: Вы не раз говорили о том, что нужно возрождать систему народного духа, народных ценностей, традиционно присущих нашей стране. Но сейчас создается впечатление, что на массовом уровне, особенно у поколения, выросшего в 1990-е годы, вообще утрачено представление о добре и зле.
о: Сегодня через масс-медиа в общественном сознании насаждается одна идея: человек должен как можно больше получать и как можно больше тратить. Ну, как можно милиционера заставить быть честным, если он видит главную задачу в том, чтобы урвать? Поставить для контроля над ним систему собственной безопасности ведомства? Такая уже есть. А над этой системой поставить еще одну систему? Будет то же самое. Чтобы удержать страну, чтобы модернизация и улучшение материальных условий жизни не привели к нравственному хаосу и в результате к полному обвалу, общество должно вернуться к воспитанию представления о моральных ценностях. Церковь в одиночку с этим делом справиться не сможет. Нам говорят: действуйте, это ваша сфера. Мы готовы, мы работаем. Но отдача не та, на которую мы рассчитываем. Потому что в храме ребенок, подросток, молодой человек слышат и видят одно, а дома по телевизору — совсем другое. Та же ситуация в «желтой» прессе, в глянцевых журналах и в рекламе. Работа Церкви — это в первую очередь воспитание людей с детства. Почему мы настаиваем на том, чтобы курс «Основы православной культуры» преподавался в школах? Потому что в этом случае мы сможем включить в систему нравственного воспитания подрастающего поколения религиозную мотивацию, а это очень важно. Почему нельзя дерево ломать? Не только потому, что это неэстетично, а потому, что это грех. Почему нельзя цветы с клумбы рвать? Потому, что это грех. Почему нельзя кошку схватить за хвост и о стену треснуть? Грех! Ибо как ты со слабым и зависимым поступишь, так и Бог с тобой обойдется. И в душе ребенка формируется такое важное понятие, как страх Божий. Это ведь не эмоциональный страх, не выброс адреналина в кровь. Просто на уровне мышления закладывается система ценностей — а это именно то, что Церковь и должна делать.
в: Вы критикуете средства массовой информации. А как донести до людей то, о чем вы говорите? Ведь есть немало тех, кто телевизор не смотрит, газет не читает?
о: Есть такие люди. И не только в Церкви. Это защитная реакция. Кстати, некоторые духовники говорят: ну, и не смотрите — ничего не потеряете. Откровенно скажу: мало что потеряешь. Можно смотреть какие-то передачи: об искусстве, об истории, о животных, о том, что душу человека как-то размягчает.
в: Газету «Известия» читать можно?
о: Газету «Известия» читать желательно.
Спаси и защити!
Госдума приняла — правда, пока в первом чтении — поправки к закону «О средствах массовой информации», освобождающие чиновников от обязанности отвечать на вопросы журналистов. Самое время вмешаться, чтобы остановить победоносное наступление на наше право требовать отчета от властей. И вчера Правозащитный центр Всемирного русского народного собора (сам Собор возглавляет Святейший патриарх Алексий II) призвал законодателей не ограничивать права журналистов. Православные правозащитники подчеркивают в своем заявлении, что СМИ выполняют важную социальную функцию, «защищая права граждан и борясь при помощи правды с коррупцией, притеснениями и несправедливостью». Официальный представитель Московского патриархата протоиерей Всеволод Чаплин говорит:
— Трудно не согласиться с аргументами Правозащитного центра. В нашей журналистике осталось нравственное желание помочь людям, когда их растаптывают чиновники. Лишать журналистов даже возможности запрашивать информацию о деятельности государственных органов опрометчиво.
Таков оказался православный взгляд на права человека. Ну, а так называемый либеральный?
Никаких заявлений ни от движения «За права человека», руководимого Львом Пономаревым, ни от Московской Хельсинкской группы Людмилы Алексеевой не последовало. Во всяком случае на момент подписания этого номера ни на сайтах этих организаций, ни в информагентствах таких сведений не появилось.
Хотя журналистов они тоже защищают — тех, кого побил ОМОН во время уличных беспорядков в Москве и Санкт-Петербурге. Я сочувствую коллегам. Но отмечу: журналистам в подобных ситуациях доставалось всегда. В начале 90-х нас задерживали практически на каждом месте происшествия, отбирали и засвечивали фотопленки. Бывало, и дубинками доставалось. А в октябре 1993 года уже не только били. Стреляли. Я ту ночь у Останкинского телецентра не забыл. Как рядом падали убитые и раненые…
Кстати, писать в ту пору о нападениях милиции на журналистов было не принято. Вот токарь может повредить руку, строитель — уронить на ногу кирпич, но они в газете об этом не пишут. Так с чего вдруг им должно быть интересно читать про наши производственные травмы? Такие инциденты — часть профессионального риска. Защищать себя публикацией можно лишь в крайнем случае. Потом концепция изменилась. В СМИ появилась мода — получить по морде от милиционера, а потом написать заметку в стиле Ильфа-Петрова: «Прогрессивный журналист в лапах разъяренного верблюда». Но мы сами выбрали эту работу, никто палками на нее не гнал. Мы все знаем, что, выполняя ее, сильно рискуем. Так что истерики неуместны.
А вот лишение журналистов прав на законодательном уровне — гораздо опаснее. Но это либеральных правозащитников не интересует. Как и закрытие детского православного приюта в Павловском Посаде. У них своеобразное представление о свободе вообще и свободе совести в частности. Они требуют обеспечения священных прав переходить улицу на «красный свет», стоять под стрелой, работать без упора и совать пальцы в электророзетки. У них «политзаключенные» — Ходорковский, бывший чекист Трепашкин и шпана из запрещенной организации с неприличным названием из трех букв. В итоге они достигли того, чего не смогли добиться ни КПСС, ни КГБ: подорвали доверие народа к понятию общественной зашиты прав человека. Само слово «правозащитник», от которого благодаря самоотверженности тех, кто боролся с тоталитарным режимом, еще недавно веяло благородством и смелостью, стало ругательным.
Но есть надежда. Появились новые люди. Молодые. Они взялись подхватить упавшее в 90-е годы знамя правозащиты. У них еще нет опыта, но зато есть понимание истинных ценностей, истинной свободы. Дай Бог им и нам удачи в борьбе за права человека.
